Читать книгу Несбывшееся (сборник) - Юрий Михайлов - Страница 14

Капитан – директор юношеской мореходной школы (ЮМШ) Виктор Иванович Никитин – сам принял вахту: учебное судно «Формоза» только вышло из ремонта, сверкало белой краской, надпись на бортах чуть выделялась добавленной синькой. На двух палубах в парадной форме стояла сотня курсантов – представителей всех групп обучения: радисты, мотористы, боцманы, будущие моряки – специалисты тралового, сельдяного флотов, береговых служб и портофлота, обеспечивающего буксировку и швартовку судов.

Ещё до захода в бухту бывшего пионерлагеря, как только обогнули лесистый остров, в глаза бросился высокий из посеревшей от времени древесины крест, самая приметная точка на мысочке, с расположенными на нём тремя деревянными корпусами, хозяйственными и жилыми постройками в виде финских домиков и песчаными плёсами старой фактории. Северная примета: кресты ставят, как правило, в память об известных людях и целых экспедициях, нашедших здесь своё успокоение. В губе, прямо на заливе, бандиты забили вёслами до смерти замдиректора пионерлагеря по хозяйственной части (попросту завхоза) Степана Петровича Кирьянова, отца двоих сыновей и деда пятерых внуков. Он охранял покой отдыхающих здесь детей, столкнулся с зэками, убежавшими со стройки нефтехранилища, и погиб. Подоспевший к месту трагедии вооружённый солдат расстрелял лодку с бандитами, утонули все. Подплывшая к месту трагедии собака завхоза по кличке Норд кружила на воде всё время, пока спасатели не вытащили тело хозяина. Сил доплыть до берега у лайки не оставалось, пришлось затаскивать её в лодку.

Судно трижды громко и протяжно прогудело, вспугнув чаек, привыкших за годы после трагедии к тишине и покою, помянуло хорошего человека. Место отдыха детей временно законсервировали, поняв, что пока зэки по соседству, детям здесь делать нечего. Но время шло, нефтехранилище сдали в эксплуатацию, зэков давно убрали, заменив на вольнонаёмных рабочих. И вот учебное судно со ста курсантами впервые отшвартовалось у старенького причала бывшего пионерлагеря, воспользовавшись начавшимся приливом. Собственно, «Формоза» привыкла к таким неказистым причалам, много лет она развозила по работающим в путину точкам рыбокомбината, разбросанным по всему побережью, небольшие грузы, дефицитные продукты питания (овощи, фрукты…), почту и зарплату. Теперь пароход стал собственностью будущих моряков: их первый выход не зря пришёлся на Беломорье, надо обследовать старые стены и принять решение об открытии морской летней базы ЮМШ.

Построение и прохождение торжественным маршем отменять не стали, хотя все дорожки на территории пионерлагеря засыпаны песком, у корпусов – заросли иван-чая и куриной слепоты, сочетание бордово-красного и ярко-жёлтого цветов создавало какую-то сказочную, фантастическую картину. У старенькой обветшалой трибуны в форме корабля, сохранившей надпись «Юный рыбак», выстроились пять взводов курсантов во главе с командирами, некоторые из них начинали здесь карьеру в кружке морского дела, которым руководил Виктор Никитин. А старшим вожатым пионерлагеря тогда был Константин Смирнов – нынешний замдиректора мореходной школы по воспитательной работе. Вот такая метаморфоза иногда происходит в жизни.

* * *

Сейчас Виктору тридцать три года, окончил высшую мореходку, вместе со своим заместителем Константином Смирновым создавали ЮМШ. Начинали с подвала-бомбоубежища, это всё, что комсомол смог им предоставить. Два здоровых мужика получали мизерную зарплату воспитателя детского клуба при ДЭЗе, вместе с бабульками пенсионного возраста посещали семинары по изготовлению мягкой игрушки и подготовке гербариев и фенологических календарей.

Хорошо, что городские чиновники не мешали им пользоваться «крышами» и гороноб, и пионерии-комсомола, подписывали ходатайства к военному начальству, к рыбакам и в пароходство о материальной поддержке ЮМШ, организации учебно-воспитательного процесса подготовки младших специалистов для нужд рыбного и военно-морского флотов.

Только на пятом году существования, когда уже больше сотни ребят от десяти до пятнадцати лет занимались в пяти группах, школе определили статус профтехучилища. Неказисто, надо прямо сказать, но настоящая морская форма, как у курсантов мореходки, их система жизни и воспитания, возможность пройти практику вместе с ними на судах береговых служб, а лучшие из лучших на всё лето уходили на учебном паруснике, конечно, всё это привлекало мальчишек, тем более они были в основном «воспитанниками улиц», из трудных семей, с далеко небезупречными биографиями.

Костяк ЮМШ составили ребята, которые занимались парусным спортом в пионерлагере. Многие из них сами закончили мореходки, стали преподавать, естественно, на общественных началах. Денег никто не давал: ни советская власть (гороно), ни комсомол с пионерией, ни гиганты морской индустрии, которым как воздух нужны такие специалисты, но у них на эти цели не заложены статьи расходов.

Виктору повезло: папа с мамой – морские начальники, обеспеченные люди, по северным меркам – живые миллионеры. И женили его по любви, и жильём кооперативным обеспечили, и двух внуков воспитывают не хуже, чем в гарвардской частной школе или элитном пансионе. Жена не работает, счастлива, что муж не в море, не надо ждать его минимум по два месяца с рыбалок. А на плавбазах старые друзья и по полгода осваивают морскую целину.

Константину такого счастья не выпало: родители далеко, старые уже, пенсия, как у миллионов пожилых людей, но они не в обиде, отец – заслуженный строитель, сто двадцать рублей получает, шутит: вот бы столько платили, когда жизнь начинал на стройке. Так что они, скопив, всё время как бы невзначай, мимоходом, чтобы не обидеть сына, подбрасывали ему деньжат. Наташа, жена, вожатая пионерлагеря из малышового отряда, расцвела, сохранив свою детскость и при этом став обладательницей прекрасной фигуры. Она вела кружок эстетического воспитания в доме пионеров, получала аж семьдесят пять рублей. Ну и Костя недалеко от неё ушёл на ставке воспитателя детского клуба. Заводить детей жена категорически отказывалась: комнату от роно ей дали в двухэтажном шлакозасыпном общежитии, угловую, с промерзающей насквозь стеной и падающими по весне обоями. Срабатывала система собственного конденсата, а с ним невозможно бороться.

Вечерами Константин всё чаще оставался в таких тёплых и родных пенатах, с туалетами и даже работающими душевыми кабинами, с обустроенными классами подвала-бомбоубежища. Денег катастрофически не хватало, но на пару бутылок портвейна «777» он наскребал: занимался с несколькими учениками подготовкой уроков, за что родители сами, без малейшего принуждения с его стороны, платили деньги. Жена легко оставалась дома одна, не готовила, обходилась яичницей и чаем. Включала масляный обогреватель и могла сутками напролёт читать книги.

Их стал устраивать такой образ жизни, месяцами никто не беспокоил, не приходили неожиданные гости: родители жены всю жизнь прожили в закрытом (с особым паспортным режимом при въезде-выезде) городке, совсем отвыкли от шума и общения. Раз в месяц Наталья ходила на почтамт звонить, говорила родителям, что муж занят на мероприятиях с детьми, которые невозможно отменить. Ей верили, потому что хотели верить, обещали прислать посылочку и присылали. В отпуск, на родную Волгу, мама с папой выехали раз за несколько лет, по возвращении пожили полтора дня у дочери в общежитии, наняли за безумно дорогие деньги такси и почти тайно, когда Костя был на занятиях, уехали домой. И опять всё тихо – мирно, как будто ничего и не произошло.

Разговор с женой состоялся после почти недельного отсутствия Константина дома, когда он, похоже, случайно оказался в ресторане морвокзала, работающего круглосуточно. Там солировал никому неизвестный тогда Вилли, с небольшим оркестриком, они как-то познакомились, много пили, тому понравились Костины стихи, обещал на них написать песни, заработать много-много денег. А кончилось всё медвытрезвителем, куда угодил естественно, один малоопытный воспитатель детского клуба. Бумага из милиции пришла почему-то в комсомол, туда вызвали Виктора Никитина и сказали: «Смирнова убрать, через сутки проверим!»

– Я знаю, что тебе, кроме ЮМШ идти некуда, – сказала Наталья, – но и туда тебя больше не пустят: во всех детских учреждениях тебе уже перемололи все косточки… Ты полный неудачник, поэтому и пьёшь, как неудачник. Ты отказался от предложения Смирнова-старшего, а он приглашал тебя не только на комбинат, но и директором пионерлагеря на юге с перспективой получения собственного жилья. А у тебя была идея фикс: создать такую мореходную школу, чтобы из неё без экзаменов брали на учёбу в мореходки. Нашёл вторую школу Принстона?! Глупец, ты и здесь промахнулся, потому что у тебя в ЮМШ – уличное хулиганьё и дебилы без семей и корней. Какая мореходка их возьмёт без экзаменов?! В общем, так: я взяла на месяц отпуск, уезжаю к маме с папой, оставайся здесь, не пей, найди себя, жильё, женщину, которая примет тебя… Иди работать, в порту и на рыбокомбинате нужны разнорабочие, платят посменно. Приеду, чтобы твоего духа здесь не было, это моё последнее слово.

* * *

Смирнов-старший разыскал портового рабочего Константина Смирнова лишь на третий день: порт не входил в структуру рыбокомбината, где после нескольких лет секретарствования в горкоме партии Виктор Сергеевич стал генеральным директором. Показатели росли, его не раз приглашали начальником главка и даже членом коллегии министерства, но обком партии не отпускал, все готовились к юбилею предприятия. Грандиозное событие грандиозно отметили в масштабе всей страны. И Смирнову пришлось пережить венец славы: ему присвоили звание Героя Социалистического Труда, а через полгода избрали депутатом Верховного Совета СССР.

– Я виделся с Виктором Никитиным… Я огорчён, что ты исчез с горизонта. Ты был на месте в пионерлагере, я не знал лучше педагога и детского организатора… – Смирнов-старший говорил жёстко, даже жестоко. – Скажи: ты сейчас пьёшь? Могу устроить к лучшему наркологу в Ленинграде, двое моих друзей прошли там курс лечения, тайно: волос не упал с их голов, не то, что карьеру потеряли.

– Вопрос не в лечении, вы понимаете… Тут самому нужно принять решение. Но должна быть мотивация. А я потерял всё: семью, друзей, среду… Вот хотел уйти в море, меня никто не берёт.

– Подожди, ты историк? Есть ШРМ, а есть типа такой же, но у рыбаков, которая обслуживает несколько флотов. Учитель может проболтаться в море хоть год, его передают с судна на судно, учит рыбаков, принимает зачёты. Или размещается на плавбазе и к нему приходят на консультацию моряки, разгружающиеся у «матки»… Но это, Константин, должен быть железный характер. Выдержишь, как сам-то ощущаешь себя?

– У меня есть шанс попасть туда?

– Есть, иначе не разговаривал бы с тобой. На днях уходит в море капитан-директор плавбазы, мой друг Серёга Жуйкин, я поговорю с ним, ты будешь у него под колпаком шесть месяцев, минимум. Предмет не забыл?

– Отлично закончил вуз да и люди там взрослые, будем вместе грызть гранит…

– Меня в любом случае ты не подведёшь: если что, никто и знать не будет о твоих закидонах, Серёга не допустит. Но тогда я отрекусь от тебя и шансов больше не будет… Это твоя смерть, снова к жизни ты не вернёшься, прости, говорю жестоко, но как есть, на самом деле.

– Я знаю… Больше разнорабочим я не выдержу и койка в общаге не будет нужна.

– Тебя завтра оформит директор школы Марк Исидорович, плавбаза выйдет на днях, прибудешь к Сергею сам. Ни пуха. Выдержишь, приходи ко мне, будем говорить дальше. Не выдержишь, не обессудь…

За полгода Виктор Сергеевич перевёл детище Кости – мореходную школу – в своё подчинение: у него есть учебный центр, где готовят рабочих в цехи предприятия. По некоторым позициям профессии совпадают: ему нужны были и здесь, в городе, и на побережье свои мотористы, радисты, квалифицированные матросы, а профессии для цехов остались неизменными. Ну а поскольку статус у школы стал как у училища, он оформил Виктора в должности капитана-директора, надел на него чёрную парадную форму с золотой широкой полоской на рукавах и с «капустой» на фуражке. Два заместителя, по воспитательной и по учебной работе, приравнены зарплатами к начальникам цехов, а инструкторы в группах получают как мастера. Деньги отличные с учётом квартальных и годовых премий. Все учащиеся получают свидетельства об окончании курса обучения по профессии. Конечно, спецы в гороно понимали, что это полная абракадабра и только Герою Соцтруда и генеральному директору с миллиардными оборотами можно было провести такое решение в жизнь. Но что удивительно: отбоя от желающих, особенно парней, у которых полно проблем в общеобразовательных школах, не было. Оно и понятно: летняя и зимняя морская форма, практика на судах, бесплатные обеды, свидетельство о получении профессии на дороге не валяются. Название школы менять не стали, она так и осталась юношеской мореходной, единственной не только в городе, но и в области.

Константин вернулся в порт через девять месяцев, с бородой, посвежевший, помолодевший, со справкой из медчасти плавбазы о наличии стопроцентного состояния здоровья. Лишь глаза с врождённым астигматизмом подвели, но это легко исправляется специальными очками. В разговоре со Смирновым-старшим сказал: не стоит, мол, ему возвращаться туда, откуда не по доброму ушёл. Да и ШРМ для моряков ему понравилась, сколько людей, сколько судеб.

– Дорогой мой, ты теперь не гороно и не комсомолу служишь. Ты в структуре и штате комбината. И, знаю точно, пользы от тебя в ЮМШ будет намного больше. Ну и потом, это всё-таки – твоё детище… Витька так, технарь, пацан против тебя, сынок избалованный жизнью и родителями. Ему широкие лампасы намного дороже, чем какие-то пацаны. Но дело он любит, знает, а всё остальное – на тебе будет и на втором заме по учебному процессу. Вот так я вижу твоё будущее и всей вашей команды. Форму с капитанскими лампасами пошьёшь в нашем ателье, я скажу кому надо, помогут во всём. Как с семьёй?

– Никак, в общаге лежала повестка в суд, но, похоже, коль мы без детей, нас развели автоматически, по заявлению одной из сторон.

– Ну, что ж, это уже легче пережить, чем то, что с тобой могло произойти. Табу держишь?

– Даже не вспоминается. Мы об этом серьёзно говорили с Сергеем Ильичём, вашим другом…