Читать книгу Старая роща - Юрий Мышев - Страница 5

Глава вторая Встреча

– И-и-го-орь!..

Он мгновенно проснулся, выскочил из шалаша и побежал с полной выкладкой в ту сторону, откуда донесся крик друга о помощи. Он бежал напрямую, не обращая внимания на густые заросли крапивы, обжигающей лицо и руки, не чувствуя острых уколов репейника. Только прикрывал ладонью глаза от хлестких ударов гибких веток орешника, царапающих щеки шершавыми листьями.

Во рту пересохло. Здесь, на мелколесье, было жарко и сухо, в спину палило безжалостно июльское солнце. Заходилось сердце, сбивалось дыхание, как там, в горах. И пульсировала бешено в голове единственная мысль: успеть! Он хорошо знал, что делали «духи» с пленными. Бывало, попав в окружение, из которого не вырваться, ребята подрывали себя гранатой. Последней.

Он должен успеть.

Правая рука потянулась за спину, где должен был висеть на истертом ремне «калаш» с полным рожком. Но, к ужасу Игоря, ничего не нащупала. Он потрогал пояс – ни одной гранаты… Забыл в спешке? Но ни разу, даже во сне, не забывал он оружия. Ладно, сейчас выскочит на мгновенье из укрытия, отвлечет «духов» на себя, а там посмотрим.

Выбежав на мелколесье, он остановился. Впереди было открытое пространство. Игорь непонимающе покрутил головой по сторонам: почему так тихо вокруг? Он еще не слышал ни одного взрыва, ни одного выстрела. Ни шума «вертушки», ни гула самолета. Ослепительно желтые краски постепенно тускнели, растворялись в густой зелени серо-коричневые горы, и каменистая долина, по которой он бежал на выручку другу, вдруг превратилась в широкую лесную просеку. Стрекотали кузнечики, звенели комары, беззаботно куковала в стороне кукушка, тренькал бодро дятел, и лениво посвистывали синички…

На краю оврага раздвинулись ветки осиновой поросли, и из них вылез Матвей Никифоров. Вид у него был совсем мирный: гражданская в синюю клетку рубашка, на голове странная шляпа из связанных лопухов. В руках он держал бережно рыжеватый живой комочек:

– Вот, посмотри, лисенка нашел! В яму попал на дне оврага. Пищал страшно, я думал, ногу сломал. Кусался, но теперь ничего, успокоился…А ты чего такой взбудораженный?

– Ты звал меня, чтобы лисенка показать?

– Не только. На той стороне оврага я наткнулся на нетронутый малинник. Ягоды от спелости осыпаются. – Матвей, улыбаясь, протянул Игорю зверька. – Хочешь подержать?

– Что? – Игорь рассеянно смотрел на друга, не сразу поняв, что тот хочет от него. – Пошел ты со своим лисенком! – Сорвал горстку листьев с ветки липы, сунул в рот, начал с жадностью жевать. – Здесь есть где-нибудь вода?

Игорь ощущал неловкость перед Матвеем. Он видел по глазам, что тот понял его состояние, сочувствовал ему, и это еще больше его злило. Ничего, это Старая роща его расслабила, сейчас все пройдет.

– Там, в овраге, по тропинке направо Студеный ключ…

– Помню!..

Матвей опустил на траву лисенка и, зверек, блеснув рыжим огоньком, мгновенно исчез под кустами орешника.

– У тебя кровь на плече. Приложи трехлистку.

Игорь кивнул.

Он спустился на дно оврага по узкой, едва заметной тропинке. Она вдруг напомнила ему горную тропу. Ту, по которой их группа возвращалась как-то с очередного боевого задания. Шли по незнакомой местности. Разведка донесла, что на привычном пути может ожидать засада, замечены подозрительные передвижения бородатых. Все были измотаны. В висок бились предательские мысли: добраться скорее «домой», до своей заставы, хлебнуть хоть глоток воды – фляжки давно были пусты. Вернуться группа должна была еще вчера, но поступил приказ обойти знакомые места, где могла ожидать засада.

Впереди, на склоне, показался кишлак. Неожиданно из него донеслись резкие сухие щелчки. Группа рассредоточилась. Прочесали селение. Ничего серьезного: мальчишки баловались, бросая в костер патроны. Спросили их жестами: где арык? Один из подростков – Игорь запомнил вспыхнувший огонек в его бесцветном взгляде – показал рукой на тропу за дувалом.

Командир группы послал бойца. Тот прошел вниз по тропе метров двадцать, и вдруг грянул взрыв мины у него под ногами. Солдат отлетел в сторону с окровавленными ногами. Кто-то вскинул автомат в сторону убегавших подростков.

– Не стрелять! – выкрикнул командир. – Перевязать раненого, берем его и уходим домой!

Спасти того солдата не удалось, потерял много крови, на «черном тюльпане» через неделю отправили в Союз…

Игоря раздражала крепко засевшая в нем с Афганской войны привычка везде и во всем ожидать опасность. Но он не мог от нее избавиться. И сейчас спускался по тропе в овраг осторожно, внимательно вглядываясь в заросли травы по сторонам, как будто оттуда кто-то мог на него напасть или дать очередь из автомата…

Внизу было свежо и прохладно. Игорь зачерпнул пригоршней хрустальной прозрачности воду из ключа. В обжигающих губы ледяным холодом глотках он ощутил пряный, отдающий перцем привкус прошлогодних листьев и кисловато-горький оттенок копытня.

Игорь присел на поваленную поперек оврага засохшую осину. Не хотелось уходить отсюда. Он закрыл глаза.

Какая безмятежность вокруг… Сквозь вкрадчивый шепот травы чуть слышно журчал внизу ручей. Шелестела листва наверху. Пересвистывались на все лады птицы. Шуршали стрекозы. Назойливо звенела мошкара. Вдруг в мерный приглушенный шум резко ворвалось громкое жужжание шмеля. Игорь вспомнил, как в детстве они с Матвейкой изучали засушенного шмеля, стараясь понять: как он может летать при его солидном весе и таких маленьких крыльях? И тут же память снова унесла его в прошлое, на войну, и он снова слышал стрекот вертолетных лопастей и гул истребителей. Поплыли перед глазами афганские горы. Он увидел их впервые в иллюминатор самолета, который доставил их на аэродром в Баграме. С огромной высоты горы казались нереальными, картинными. Бесконечные округлые гряды нависали над ущельями, будто сказочные великаны – стражники, охраняющие долины. Белели кое-где горные вершины. Казалось, серо-голубые тучи цеплялись ватными краями за гребни хребтов. Иногда у подножий гор проявлялись остатки глиняных дувалов – там были раньше кишлаки, – а в жилых селениях просматривались беспорядочно раскиданные округлые жилища из серой глины. Потом Игорь не раз бывал в кишлаках, хорошо изучил их. Дувалы, которые ограждали жилища, – это небольшие постройки из прутьев и камней, обмазанные саманом. Во двориках – яблони, только не такие, что растут у них в родном саду; а еще непривычные для России персиковые и абрикосовые деревья.

Не раз он наблюдал за горами из кабины «вертушки». За хребтом медленно открывалось новое межгорье. Узкий распадок уходил вверх, к горному гребню, над которым часто можно было увидеть парящего ягнятника. Весь день стоял мучительный зной, от которого горы раскалялись и выглядели красно-коричневыми. Лишь холодно и ребристо блестели изломы скал. Все вокруг ожидало в томлении спасительного вечера. А ночи в горах были холодными, можно обморозить пальцы…

Он открыл глаза. Прямо перед ним на цветок колокольчика опустилась бабочка-крапивница. Она потянулась свернутой в трубочку спиралькой на дно цветка. Трубочка раскрутилась, и через нее бабочка стала высасывать сладкий нектар. Насытившись, перелетела на соседний цветок.

Игорь даже здесь не мог не думать о событиях последних дней, случившихся в их фирме. Прокручивал вновь и вновь разговор с Толей Васиным перед своим кратковременным отъездом в родную деревню. Толя неожиданно пригласил его на прогулку. Когда они по набережной удалились от офиса, заговорил вполголоса:

– Игорь, ты выбрал неудачное время для поездки. Что за срочность?

– Завтра день нашей встречи с лучшим другом детства. Мы дали слово перед армией, что встретимся через три года после дембеля, чего бы в нашей жизни ни случилось. Я не могу не поехать. Пара дней ничего не решит.

– Как сказать, – у Толи заиграли желваки. – Факс от швейцарской фирмы о переносе встречи не случаен, он настораживает. Что-то происходит. И Садовников раздражен тем, что мы не поставили его сразу в известность о наших переговорах со швейцарцами.

– Это в нашей компетенции.

– Конфликт с ним нам ни к чему.

– Конфликт стал неизбежен. Мы не можем позволить ему наложить лапу на контракт. Это слишком. Он и так получает солидный процент.

– Садовников может сорвать переговоры, ты же знаешь, какое у него влияние.

– Как? К нам есть доверие, мы работаем чисто. Швейцарцы сами проявили инициативу. Они же ни с кем больше не захотели иметь дело. Садовникову придется смириться.

Толя выждал паузу, о чем-то размышляя.

– Еще один тревожный симптом: он пригласил меня завтра на свою дачу для приватной беседы. Просил дружески не говорить об этом никому. Даже тебе…

– Даже мне? А вот это уже интересно. Президент фирмы пока еще я.

– Он пригласил меня, как только узнал, что ты уезжаешь на несколько дней. Теперь ты понимаешь, что тебе сейчас нельзя отлучаться ни на час?

– Похоже, он хочет купить тебя.

– Не думаю. Он умный мужик и должен понимать, что это невозможно. Тут что-то другое.

– Я вернусь через два дня. – Игорь протянул Толику руку. – Не звони мне, я отключу телефон.

…Он прислушался вновь к убаюкивающему шуму Старой рощи. Пересвист синичек, стрекотание сороки, треньканье пеночки – неужели это еще существует на свете? Игорю подумалось, что, несмотря на хрупкость окружающего его сейчас лесного мира, все может измениться мгновенно с первым порывом ветра, первым раскатом грома, – он нигде не ощущал себя таким защищенным, как здесь, в Старой роще.

Пора было выбираться из оврага.

Матвей колдовал у костра над шашлыком. Аппетитно пахло поджаренной бараниной и острой приправой. Игорь понял, что у ключа он просидел долго.

– Ты не помнишь, где мы закопали бутылку водки перед уходом в армию? – спросил Матвей.

Игорь пожал плечами:

– Приблизительно. Я и забыл о ней. Ты уверен, что она сохранилась?

Они подошли к высокой ветвистой сосне на краю старой вырубки, успевшей густо зарасти крапивой и осиновой порослью. Матвей стал тыкать заостренной палочкой в дерн вокруг дерева.

– Есть!

Игорь вдруг поймал себя на мысли, что его раздражает детская наивность Матвея: лазит по оврагам за лисенком, радуется поспевшей нетронутой малине, устраивает шалаш, увлеченно, как сыщик из старинной книги, разыскивает бутылку в земле…

Матвей перехватил ироничный взгляд друга. Скрывая смущение, выбросил в траву нервно вырезанную из коры плошку:

– Помнишь, как мы пили водку из груздя? Лови! – он бросил бутылку Игорю. – Давай первым. За встречу. Из горла.

Игорь сделал несколько глотков. Совсем не ощутил горечи. Вернул бутылку Матвею. Тот отпил немного и поставил бутылку на пень.

– Я должен был попасть туда вместе с тобой. Если бы не…

– Брось! – Игорь не дал ему договорить. – Все случилось правильно.

– Получилось так, что я бросил тебя.

– Бросил… Слово это совсем другое означает. Однажды мы прорывались на выручку попавшим в окружение сбитым вертолетчикам. На низкой высоте «вертушка» попала под «стингер» и вынуждена была срочно приземляться. «Духи» поджидали вертолетчиков в долине. Мы только из боя вышли, измотаны все были, но об усталости вмиг забыли, знали, что «духи» с пленными делали. Вертолетчики те неделю назад, рискуя жизнью, нас от плена спасли, подобрали под самым носом у разъяренных моджахедов. Рванулись мы в долину, но не успели, «духи» раньше нас захватили высоту над ней. А в горах кто выше, тот и хозяин. Мы все же пошли вперед, паля яростно из всего, что у нас было. Понесли большие потери. По связи доложили, что приближается еще один отряд «духов». Был дан приказ отходить. Мы видели издалека, как избивали душманы наших ребят, одному горло демонстративно перерезали, а остальных увели с собой… Вызванные нами «вертушки» пришли с опозданием. Меня до сих пор мучает тот кошмар. Мы бросили их. Был же какой-то выход. Может, надо было снова прорываться, несмотря на потери, продержались бы до подмоги. Но и видеть, как твоих ребят косят… Не знаю. Потом выбили «духов» из того района. Подобрали погибшего вертолетчика. С отрезанными носом и ушами, с перерезанным горлом…

Игорь снова отхлебнул из бутылки. Матвей заметил, как нервно дернулась щека у друга.

– А из детства я долго не мог простить себе, что отпустил тебя одного на пасеку к деду Тимофею. Все мерещилось, как разрывает тебя на части Леший. Мама твоя выпытывала, где ты, а я молчал, хотя дрожал от страха, – Игорь впервые с момента их встречи улыбнулся. – Но ты вернулся победителем. Знал бы, как я тебе завидовал…

– Да, дед Тимофей не таким уж страшным оказался. Говорят, Леший до сих пор рыскает среди заброшенной пасеки в поисках хозяина, которого давно уже нет в живых.

– Там я часто вспоминал рассказ о брате твоего деда Василии, который воевал с Тимофеем в Первую мировую войну и оказался в плену. Такая судьба могла повториться и с нами, если бы ты попал со мной в Афганистан. Может, Бог вмешался? Я разрушал, ты строил. У меня ощущение, что душа раскололась на две части: одна там осталась, другая живет здесь. И это не дает покоя ни днем ни ночью. Иногда невыносимо хочется вернуться туда. Там была настоящая жизнь, открытые честные отношения. Был уверен в своих друзьях, как в самом себе… – Игорь взглянул внимательно на друга. – А как ты перенес службу в стройбате с твоей тонкой натурой?

– Иронизируешь?

– Нет. Ты же занимался живописью всерьез. Не бросил? Стройбат не очень способствует творчеству.

– Это мой приговор на всю жизнь. После лопаты и лома опасался, что огрубевшие руки не будут чувствовать кисть и что живопись для меня потеряна. Но ничего, научился заново. Стройбат с его монотонной, часто бессмысленной работой с утра до вечера дал мне практическую профессию и возможность зарабатывать на жизнь. С моим сослуживцем организовали строительную бригаду. Так что зарабатываю на стройках возможность творить.

– Хотел бы твои вещи посмотреть. Ты выставляешься, продаешь картины?

– Сейчас никуда не пробьешься без денег, без знакомств. А картины раздариваю друзьям и знакомым.

– Я могу тебе помочь. Жена моего друга и компаньона Толи Васина Лейсан – искусствовед. Она вхожа в круг столичных художников и организаторов выставок. Разбирается в конъюнктуре рынка. Ты передашь мне слайды твоих картин, а я покажу ей. Она поможет организовать выставку.

– Затраты берешь на себя?

– Дам в долг. И не обольщайся, если Лейсан не оценит твои шедевры, помогать не буду. В безнадежное дело денег не вкладываю. Продашь картины – вернешь.

Неожиданно над Старой рощей прогрохотали раскаты грома. И сразу же бешено закачались верхушки деревьев. Стало сумрачно. Где-то наверху треснул и завалился с шумом тяжелый сук. Гулко застучали по крайним листьям крупные капли дождя.

– Давай спрячемся под липой, сейчас ливень начнется! – крикнул Матвей. Игорь нехотя последовал за ним.

Дождь расходился все сильнее и сильнее. Сначала капли прыгали по веткам, соскакивая вниз с одного листа на другой, потом стали сливаться в узкие ручейки, которые проникали в глубь плотных липовых крон.

– Смотри, иволга… – прошептал Игорь.

Пережидая дождь, золотистая иволга притаилась в развилке тонких веточек прямо над ними.

Они стояли, не двигаясь, прислонившись спинами к стволам, боясь вспугнуть чуткую птицу. А она и не собиралась улетать. Грозный шум вокруг страшил ее больше, чем близкое присутствие людей. Лишь когда приутих ливень, ее черный хвостик дернулся, и она легко вспорхнула, тут же затерявшись в колыхавшемся зеленом пространстве.

Можно было перевести дыхание.

– Ты ничего не слышал об Инге Серебряковой? – вдруг спросил Игорь.

Странно, Матвей тоже только что подумал о ней.

– Кажется, она развелась недавно…

Об этом Матвею Тася Ромашка поведала в первый же вечер его недавнего приезда. Пришла к нему как ни в чем не бывало и по старой привычке застрекотала:

– Чтой-то редко стал глаза казать в родной деревне. Позабыл старых друзей-то, а? И мать не чаяла уж увидеть тебя. На стороне все счастья ищешь? Все в бобылях, поди, ходишь? Городскую ищешь, крашеную да на каблуках? А мне Инга третьего дня письмо прислала. Ушла от свово мужика-то. И то сказать: где ж еще такого, как мой Мишаня, сыщешь? Хоть, бывает, и напьется в умат – горянинская порода, они по-другому не могут, – но зато работа в руках горит, бока ломать не чурается. Работяга, мое воспитание! Мотоцикл с люлькой недавно справили. Милое дело: и сено привезти, и шабашку, даже дрова из лесу наловчился возить. Хочет теперь пчел развести. А что? Я подсоблю. Сын Мишка – отцов помощник, а младшая Катька норовит мне уже помогать по хозяйству. Частенько оба к отцу липнут как банные листы, не оттащишь, ревность даже берет иной раз….

Она будто спешила отчитаться перед Матвеем за годы, прошедшие со времени его ухода в армию, когда их отношения насовсем прервались.

– А Инга-то через два дня приедет, соскучилась по местам детства…– сказала Тася перед уходом, внимательно посмотрев на него.

Теперь в Старой роще Матвею влетела в голову шальная мысль: а что если не говорить Игорю о приезде Инги? Тогда встреча с ней может стать больше чем дружеской. Но мгновенье спустя ему стало страшно стыдно за минутную слабость.

– Она приезжает в Афанасьевку послезавтра.

– Да?! Надо же, почти подгадала к нашей встрече!

Об их договоренности перед армией о встрече никто не знал, даже Тася.

– А я был на ее свадьбе, когда вернулся оттуда. Случайно.

Матвей бросил недоуменный взгляд на Игоря. Но тот не хотел продолжать.

– Ты останешься? – стараясь казаться равнодушным, спросил Матвей.

Игорь задумался на минуту. Может, и правда – бросить все к чертям и задержаться на пару дней, чтобы еще раз увидеть в глазах Инги излучающие голубые искорки, так волновавшие когда-то его бедную душу? Да. Но что это голос у Матвея дрогнул?

Игорь взглянул мельком на друга. Матвей стоял, напряженно ухватившись за нижнюю ветку липы, и рассеянным взглядом обводил Нижнюю поляну. На лоб свесились мокрые волосы. Губы нервно сжаты.

Игорь улыбнулся: Матвей сейчас очень походил на себя в далеком детстве, и ресницы у него остались такими же по-девчоночьи длинными и чуть изогнутыми. Они придавали глазам детскую мечтательность.

– Нет, это невозможно.

Он действительно не мог остаться.