Читать книгу Старая роща - Юрий Мышев - Страница 7

Глава четвертая Расставание

Игорь действительно не мог остаться.

Да и Матвею задерживаться в деревне было не с руки. У их бригады «вольных строителей», как они называли себя, только-только наклюнулся выгодный заказ. На них вышел состоятельный клиент, которому срочно понадобился особняк с баней на берегу озера за городом. Если они управятся до осени (стройматериалы заказчик обязался поставлять бесперебойно), им гарантирована обеспеченная зима. Жаль было упускать такую выгодную сделку.

Они начали разворачиваться по-настоящему в этом году. Клиенты сами стали их искать. В бригаде опытные, непьющие, желающие хорошо заработать строители, владеющие несколькими специальностями, в любое время могут подменить друг друга. Порядки у них строгие: провинился – предупреждение, снижение зарплаты; за повторное нарушение дисциплины – вылетай! Каждого работника они подбирали индивидуально, беседовали обстоятельно, выясняя, для чего тот хочет заработать деньги. Главный организатор бригады, сослуживец Матвея Ренат Салимов, говорил:

– У мужика должна быть мечта, тогда на него в любом деле можно положиться. Предлагаю, когда мы дорастем до солидной строительной фирмы, назвать ее «Мечтой». У нас есть надежные ребята – наш костяк. Есть изюминка – твой, Матвей, художественный вкус. Не скромничай, клиенты всегда восхищаются дизайном. Теперь только вперед!

Мечта о фирме не очень вдохновляла Матвея. Все, что ему было нужно, это заработать деньги на краски и холст, ну и обеспечить сносное проживание на пару месяцев вперед, когда можно целиком сосредоточиться на творчестве.

Вот этого Ренат понять не мог:

– У нас не эпоха Возрождения, а эпоха выживания. Кому нужна, извини меня, твоя мазня? Гогены сегодня не появятся, а если и появятся, то их никто не заметит. Даже если ты выбьешься в известные художники, картины не прокормят тебя, не то время. Телевидение, видео, компьютеры, лазерные шоу – вот что сегодня вместо живописи. Строительство – выгодное, перспективное дело. Нам оно по плечу. Фирма даст нам настоящую свободу. А доживешь до пенсии – черт с тобой! Купишь мастерскую и будешь рисовать для души, постигая смысл потраченной впустую жизни.

– Наверно, ты прав, но какая это свобода – выполнять заказы других, угождать им, подстраиваться под чужие вкусы, выслушивать постоянные дилетантские суждения об искусстве? Настоящую свободу я ощущаю только с кистью в руке у холста. Не знаю, какой я художник. Иногда, все, что мною сделано, представляется никчемным, пустым, хочется выкинуть краски, порвать всю эту мазню. Иногда – это бывает реже – кажется, что смог сказать важное, то, что никто до меня еще не выражал так. И тогда я опять берусь за дело. Сомневаюсь, спорю яростно с собой, не сплю ночами, брежу картинами, которые никак мне не даются, неделями гоняюсь за проблесками гармонии. Это мучительно, но я не представляю для себя другой жизни. Не хочу другой.

– Разве не надо подстраиваться под чужие вкусы, чтобы продать картину? Так всегда было. Творить в надежде, что твое творчество будет признано через сто-двести лет? Неразумно, мягко говоря. Вот наша фирма – реальное творчество.

– Мы говорим о разном.

С Ренатом Салимовым Матвея судьба свела в стройбате.

Как-то Матвей получил из дома посылку. Варенье, сушеные яблоки, орехи из Старой рощи, сухарики, кулек с ирисками (мама не забыла его любимое с детства лакомство), шерстяные носки. Мама писала в письме, что эти носки связала бабушка – дрожащими руками, полуслепая. Будет, мол, память от меня внуку, не знаю, дождусь ли его. Около штаба, где выдавали посылки, предварительно тщательно их проверив (спиртное и сигареты уходили тотчас же к дежурному офицеру), Матвея встретил «дед» Кирилл Шершень. Шершень – это его прозвище. На самом деле его фамилия была Пчёлкин. На «Пчёлку» он явно не тянул: высокорослый, узкоплечий, с хищным взглядом зелёных маленьких глаз. С длинным и острым, словно жало носом. На учёте в милиции стоял с первого класса. Перед армией получил три года условно за драку на танцплощадке. С поножёвщиной. Отец его, работавший в местном управлении внутренних дел, упрятал сына от тюрьмы в стройбате.

– Сто дней до приказа, Матвей, старички погулять хотят. Не поделишься?

Подошли еще двое дружков Шершня. Не церемонясь, вырвали посылку:

– Не переживай, дождешься и ты ста дней, а пока отдохни, черпак.

Он просил их отдать ему хотя бы носки – его мучила простуда из-за того, что ноги в кирзовых сапогах мерзли (вторую неделю стояли сорокаградусные морозы). В ответ Шершень бросил ему с ухмылкой ириску:

– На, порадуйся за нас!

Матвей полез в драку, но силы были неравны. Хватаясь за окровавленный рот – дружок Шершня, похоже, выбил ему зуб, – Матвей упал на промерзший плац.

В казарме его встретил дневальный по роте ефрейтор Салимов:

– Где твоя посылка? Я рассчитывал на домашние харчи.

Матвей рассказал. Ренат тут же пошел в столовую, где «старики» отмечали сто дней до приказа. Через полчаса принес носки. На щеке у Рената Матвей заметил ссадину.

– Пришлось объяснять, что они поступили не по-человечески. Меня тоже дома бабушка старенькая ждет…

Ренат был одного с Матвеем призыва, но «старики» опасались его трогать, можно было получить отпор: до армии он боксом и вольной борьбой всерьез занимался, имел кандидатские разряды по этим видам спорта. Носки бабушкины командир роты потом все же заметил, отобрал, но Матвей не забыл поступок Рената.

Однажды они попали дневальными в одно дежурство. Проболтали всю ночь. Ренат оказался разговорчивым:

– Я до сих пор друзьям не пишу, где служу. Узнают – засмеют. Они кто в десанте, кто на границе, кто в Афган попал, а я – чемпион районного Сабантуя по борьбе в полулегком весе – в стройбате с лопатой в руках «воюю». В начале моей службы у нас в роте отправили в госпиталь парня с выбитыми передними зубами и сломанными двумя ребрами. «Деды» потешались: в день приказа о дембеле построили в казарме молодых в шеренгу и устроили показательную «децимацию» – каждого десятого выводили из строя и били кулаками в челюсть и в грудь, сбивая с ног. Молодые потом написали жалобу в газету, но письмо, понятное дело, дальше гарнизона не ушло. Ладно хоть они его печатными буквами написали, а то бы несдобровать сочинителям.

Командир дело замял – и так год назад звездочку капитанскую с его погон сняли за то, что во время его дежурства по части солдаты двух рот устроили на плацу пьяную драку, а потом пошли на штурм штаба. А он в ту ночь к бабе в город смылся. Вызвали, а он пьяный в стельку. И это сошло бы ему с рук – что за невидаль для дальнего стройбата, – если бы в ту ночь на кухне один «дед» молодому солдату не разбил лопатой голову за то, что тот отказался ему форму стирать. Пока молодой лежал в госпитале в городе, настрочил письмо домой с жалобой. Отец его поднял шум, в Москву ездил. «Деда» в дисбат, а у командира с погон звездочку долой. Ну а меня в начале службы спортивная подготовка выручала. Сила с силой считается. А ты как выдержал?

– Мне помогло умение рисовать. «Дедам» надо было дембельские альбомы оформлять, наколки делать, из-за этого они меня не трогали. И начальство оберегало, особенно замполит: я рисовал плакаты и оформлял стенды для ленинской комнаты.

– Без художника стройбату не обойтись, – усмехнулся Ренат. – Иногда кажется, что ты в психушке. Странная компания: есть парни с высшим образованием, есть неграмотные – просят письма из дома читать и диктуют сослуживцам ответы. Есть судимые. Помню, после прибытия в часть наутро не могли разбудить цыган. Привыкшие к вольной жизни, они никак не могли понять: зачем надо вставать по приказу и так рано? Командир части, чтобы взбодрить их, крикнул дежурному офицеру: «Срывай пломбу, бери автомат!» Только тогда они засуетились. Повскакали с коек, подбежали к командиру, умоляли, стоя на коленях: «Не стреляй, дяденька!» Но зато наша рота все конкурсы по художественной самодеятельности благодаря им выигрывала. Не раз они увольнительные в город для нас добывали. Правда, возвращались в часть всегда через городскую комендатуру.

Через месяц службы один цыган сбежал из части домой. Ему друг написал, что к его девушке другой ходит. В поезде изловили, по стройбатовской форме ВСО легко узнали. Вернули. Отсидел неделю на «губе», снова сбежал, добыв до того «гражданку». Добрался-таки до родных степей. Его там целый полк отлавливал. Назад под конвоем доставили. Судить не решились: молодой, неграмотный, что с него взять? Говорил нам, что разобрался с тем ухажером – женщины интересовать того больше не будут до конца жизни.

А я ведь тоже из-за девушки в стройбат попал. Дружил перед армией с тихой красавицей Айсылу. Жениться собирались, семьями уже дружили. Ждали окончания уборочной, чтобы свадьбу сыграть. А в конце лета ее… украли. Потом выяснилось: из соседней деревни приезжал парень со своими дружками на лошадях. Ночью. Лошадей оставили за огородами у пруда. Парень тот вызвал из дома Айсылу «для разговора». Они были знакомы по школе. В их деревне только восьмилетняя школа, поэтому в старшие классы он ходил в нашу среднюю. Айсылу доверчивая, пошла прогуляться с ним по переулку. А там его дружки дожидались. Накинули одеяло, на лошадь силой посадили и в свою деревню галопом! Переночевала невеста у жениха – считай все, жена, ничего уже не поделаешь. Никто другой такую замуж не возьмет.

Узнал я об этом уже на другой день. Помчался на лошади в ту деревню. С женихом и его братьями подрался. Вся деревня посмотреть сбежалась. А народ что: «Не мужик ты, раз невесту упустил. Все по обычаям дедов сделано. Ступай подобру назад». Кое-кто за оглобли взялся. «Пусть Айсылу выйдет, сама скажет! – крикнул им. – А так не уйду, хоть убейте!»

А что она скажет? Вышла грустная, заплаканная: «Не могу я теперь уйти, Ренат, сам понимаешь. Судьба такая, видно. А ты будь счастлив!» Вот так, как в допотопные времена! Я еще ночью пьяный туда притащился. Окна поразбивал у них. Они участкового вызвали. Был суд. Дали условный срок, из комсомола выгнали сразу. Стройбат был обеспечен.

– А ты уверен, что он украл Айсылу без ее согласия? Говорят, в таких случаях заранее договариваются. Был в наших краях похожий случай.

Ренат усмехнулся.

– Мы виделись с ней в райцентре, за неделю до моих проводов в армию. Случайно. В автобусе вместе ехали. Говорю ей в шутку: «Давай украду тебя. Второй раз. Поехали ко мне!» А она серьезно: «Я бы и сбежала. Людские пересуды меня теперь не испугают. Только я жду ребенка». «Я тебя и такую возьму», – говорю ей. «Знаю, – тихо отвечает. – Но теперь ничего не поделаешь».

Тогда я себе клятву дал: не буду жалеть о прошлом. Сделаю жизнь такой, какой пожелаю! Отслужу в армии, буду работать как проклятый, добьюсь достатка, заведу лошадей – я люблю лошадей, хотя они и увезли мою невесту от меня. Построю вольер, конезавод. Ты знаешь, что породистые аргамаки больше трех тысяч «зеленых» стоят? Вот дело для меня! А потом на ахалтекинском скакуне подъеду к дому Айсылу и увезу ее в свой особняк на берегу озера. Вместе с ее сыном. Воспитаю из него настоящего джигита!..

Слушая Рената, Матвей улыбался про себя. Но когда после армии они снова встретились и стали вместе работать, понял, что Ренат совсем не шутил и от мечты своей голубой не отказался. Путь к ней для него проходил через строительную фирму. А когда к ним в бригаду пришли заказчики от богатого клиента с предложением построить особняк на берегу озера, воскликнул: «Это шаг к моей мечте! Заработаем хорошие деньги, приобретем опыт, потом такой же дворец построим для меня!»

…И все же Матвей не задумываясь решил остаться в Афанасьевке еще на два дня. Встреча с Ингой была для него важнее всего остального, она принесет ему, скорее всего, еще одно разочарование и окончательно поссорит его с Ренатом, расхлябанности не терпящего, но он ничего не мог с собой поделать.

С Ингой они не виделись уже, кажется, шесть лет. Столько всего произошло за это время. У него позади армия, у нее – неудачный опыт замужества. Какие у них отношения? Никаких. Друзья детства, не более. Может, это ностальгическое, подсознательное желание дотронуться до ниточки, уводящей в безвозвратное прошлое, в детство, в котором были определенность, смысл, большие надежды на будущее. Был друг Игорек Старцев, готовый прийти на помощь в трудную минуту. Была верная подружка Тася Ромашка – простоватая, говорливая девчонка с дерзким характером, почти мальчишеским. Были искрящиеся голубые глаза недосягаемой горожанки Инги Серебряковой, тревожащие бедное сердце бессонными ночами…

Но после детства все пошло не так, как мечталось.

Матвей и Игорь хотели служить вместе. Поначалу все шло к этому. Повестку получили на один и тот же день. Надеялись попасть в одну часть, им это в районном военкомате обещали. Сходили напоследок в Старую рощу. На вырубке под сосной закопали бутылку водки, на этикетке написали дату их обязательной встречи через три года после службы. Что бы ни случилось. Дали клятву друг другу.

В армию их провожали по традиции всей улицей. Взявшись за руки, шли с песнями на окраину деревни до большака, где стоял грузовик, готовый доставить их до районного военкомата. Девки и парни орали хмельными голосами «сормача»:

– Шурка – лебедь, Шурка – лебедь, Шурка – лебедь белая,

Мне жениться не велела, сама что наделала?..

Что ты, мама, рано встала, самовар поставила,

Накормила, напоила, в армию отправила?

Некрута, некрутики, наломали в поле прутики,

Прутики еловые, девчонки чернобровые!..

Рядом с Матвеем шла, прижавшись к нему воробышком, Тася Ромашка, взволнованная, раскрасневшаяся от глотка крепкого первача «на дорожку». Споткнулась о каменистую кочку на горе Великанихе, май был переменчивым: то дождливым и прохладным, то сухим и жарким.

– Ой, девки, негоже-то как! Матвейка в солдатах другую бабенку найдет!

И тут же частушку пропела:

– Я надену юбку рябу,

Рябу-перерябую,

Кто с моим миленком сядет,

Морду покорябую!..

В городском военкомате Матвея с Игорем зачислили, как они и ожидали, в одну команду. Предупредили по репродуктору, что отправить могут в любой момент, поэтому приказано никому никуда не отлучаться. Во дворе сновали офицеры и сержанты – «покупатели», намекали с грозным видом, что их ждет Туркестанский военный округ, а там рядом граница с Афганистаном, куда введен Ограниченный контингент советских войск. Эти слухи будоражили всех призывников, щекотали нервы.

Отправка задерживалась. Каждые полчаса устраивались переклички. Во дворе военкомата было пыльно и душно. Сопровождавшие приносили призывникам бутылки лимонада и, тайком, разливного пива в бидончиках. Среди этой суматохи к Матвею подошел дежурный сержант с КПП:

– Ты Никифоров Матвей из деревни Афанасьевка?

Матвей с удивлением посмотрел на него. Сержант довольно улыбнулся:

– Я тебя вычислил. Описание точное: худощавый, сутуловатый, среднего роста, серо-голубые глаза, взгляд задумчивый… А чего он у тебя задумчивый, а? Родина ждет своих героев, о чем думать! Рубашка синяя, в клетку. А это твой друг: светловолосый, коренастый, в спортивной куртке, глаза веселые, – вот это правильно! – Сержант по-свойски похлопал по плечу Игоря. – Забудь о маминых пирожках и о свободной жизни на два года. Ты даже не представляешь, что тебя ждет! Веревку прихватил?

– Забыл в чулане вместе с пирожками. Не одолжишь?

– О, да ты ерепенистый! Ничего, мы научим тебя Родину любить и старших по званию уважать. Ладно, – он повернулся к Матвею. – Там тебя ждут. Но нужно заплатить червонец.

– За что?

– Чтобы тебя пропустили через КПП. Я договорился.

– Какие деньги? – возмутился Игорь. – Ты же сам солдат…

– Согласен, – ответил поспешно Матвей, увидев, как налились злостью глаза сержанта.

У военкомата его ждала Тася Ромашка. Растрепанные каштановые волосы, покрасневшие глаза. У Матвея сжалось сердце: ему не хотелось возвращаться в тот прежний мир, даже ненадолго. Он уже настроил себя на другую жизнь – жесткую и суровую, без сентиментов и расслабленности.

– Тася? Ты почему не уехала домой?

– Я не могу, пока ты здесь. Я уговорила сержанта найти тебя и провести через КПП. – Она всхлипнула, достала носовой платок.

– Ты дала ему денег?

– Это не важно. Главное, я еще раз увидела тебя. Я обещала твоей маме дождаться вашей отправки. Ты не знаешь еще, куда вас отправят? Буду Богу молиться, чтобы не туда. Только не туда.

– Давай пройдемся.

Рядом находился парк с подстриженными темно-зелеными липами, цветущей акацией, пахучей сиренью. В кустах шиповника беззаботно чирикали воробьи.

Матвей с Тасей шли по дорожке вдоль клумб с тюльпанами. Суетились вокруг них доверчивые голуби. В центре парка шумел фонтан, разбрызгивая по сторонам цветными веерами воду.

– Я купила тебе лимонад, – спохватилась Тася. – «Буратино». Ты ведь любишь лимонад?

Он сделал жадно несколько глотков.

Не знал, что говорить.

С Тасей Ромашкиной – Ромашкой они дружили с раннего детства. Жили на одной улице. У Таси были старшая сестра, но с ней она мало общалась – сестру увлекали взрослые интересы, у нее была своя компания сверстниц. А вот ровесниц Таси на их улице не было, и так получилось, что она «прилипла» к Матвейке. К нему Тася с самого начала относилась как к младшему брату, всячески опекала его. Ее любимой игрой с Матвейкой была игра в семью. Летом они устраивали дом среди бревен и досок, а зимой вычищали лопатами «квартиру» среди сугробов. У них в зимней «квартире» все было почти по-настоящему: прихожая с зеркалом, кухня с печкой и холодильником, зал с мебелью и телевизором. Обстановку Матвейка устраивал изо льда и кусков плотного снежного наста. А Тася приносила из дома старую ненужную посуду и готовила настоящий обед. Особенно вкусным казался Матвейке салат из мерзлых яблок и рябины вприкуску с коркой свежего ржаного хлеба, посыпанной свежим пушистым снегом.

К их дружбе все так привыкли, что никому и в голову не приходило дразнить их женихом и невестой. Когда Матвейка подружился с Игорьком, Тася отнеслась к этому спокойно, даже по-женски мудро: отошла в сторону – у мальчишки должны быть свои друзья и интересы. К Матвейке приходила тогда, когда он был один, и она знала, что не помешает его мальчишеским делам.

Как Матвейка относился к ней? Он не задумывался над этим, пока не познакомился с Ингой Серебряковой. Тася – подружка. Надежная, преданная, симпатичная, но всего лишь подружка. С ней спокойно и нескучно, всегда придумает какую-нибудь игру. Совсем не так с Ингой. Даже имя ее – какое-то инопланетное для их деревни – заставляло его сердце чаще биться…

Тогда в парке перед военкоматом Матвей засомневался: а просто ли подружка для него Тася? Чувство, которое он переживал сейчас, перед расставанием на два года, было глубже, чем чувство дружбы и привязанности. Ему вдруг захотелось прижать к себе хрупкую фигурку Таси, погладить каштановые гладкие волосы, прикоснуться к ним губами.

Они остановились в тени деревьев. Матвей легко привлек к себе Тасю. Она доверчиво отозвалась на его движение, прильнула к плечу.

– Матвейка, я тебя буду ждать.

У двери военкомата взяла его за руку:

– Не хотела говорить, но, может, это важно для тебя: мне Инга письмо прислала на днях. Она просила передать тебе особый (да, так и написала: «особый») привет. Пишет, что многое сейчас видит по-другому, жаль, время не вернуть назад. Благодарит за какой-то рисунок. Ты ей дарил рисунок? Почему я об этом не знаю? Надеется в будущем на встречу. Адрес твой, где ты будешь служить, просит прислать. Спохватилась. Чем-то ее ты пронял. Глазами, что ли, серо-голубыми? Ну, чего ты так смотришь на меня? Я не могла тебе раньше об этом сказать, просто забыла. Веришь? – В ее глазах заблестели слезы. – И запомни, я буду ждать тебя сколько надо!

Она попыталась улыбнуться ему, махнула на прощание рукой и пошла, стремительно удаляясь, по тротуару. Он бросил ей вдогонку фразу, о чем потом жалел все два года службы:

– Таська, не жди меня!..

Вернувшись во двор военкомата, Матвей никак не мог найти Игоря. Наконец он выяснил у знакомого сержанта, что команда, к которой они с Игорем были приписаны, уже отправлена. Матвей был обескуражен. Они даже не успели попрощаться. Игорь оставил ему записку у знакомого призывника: «Матвейка, пока! Остаться не могу, я мечтал об этой службе. Может, так и надо. Надеюсь, у вас с Тасей все хорошо. Она надежный человек. Спишемся. Счастливо! Игорь».

– Ну что, Никифоров из Афанасьевки, – издевательски проскрипел сержант. – Не захотел в хорошие войска? Отправишься в стройбат. Лом и большая саперская лопата ждут тебя!

Вечером их завели в душную казарму без окон и вентиляции. Между призывниками бегал прапорщик, утрамбовывая нерасторопных по дощатым лежакам. Матвей задыхался от нехватки воздуха. Спасение пришло ночью. Призывников рассадили по автобусам. Грянула из окна штаба «Славянка» с заезженной пластинки.

Ладно, стройбат так стройбат.

На железнодорожном вокзале они колоннами бежали к старым, с ободранной краской вагонам специально сформированного эшелона.

От сопровождавших их сержантов они узнали, что отправляют их на Север, в республику Коми: «На Печору, на реку, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки».

Когда поезд тронулся, Матвей свесился с вагонной площадки и увидел, как с соседнего пути уходил в противоположную сторону на юг пассажирский поезд. К окнам его вагонов прильнули призывники с наголо бритыми головами. Они махали руками и улыбались. Возможно, среди них был и Игорь.

Это была насмешливая гримаса судьбы: развести их в противоположные стороны.