Читать книгу Трехручный меч - Юрий Никитин - Страница 9

Холод заставил поджать ноги и совсем не героически скрючиться, подобно младенцу в утробе. Я вздрогнул, открыл глаза. Прямо перед глазами округлый камень, на нем блестящие бусинки росы. Вообще-то я считал, что роса выступает только на траве, на цветах, но чтобы потел камень, гм…

Бусинки заискрились, в каждой нестерпимо ярко засияло крохотное солнышко. Я прищурился от неистового блеска, посмотрел из-под руки в другую сторону. Непоседливое летом солнце приподняло краешек над вершинами гор, яркие лучи осветили темную долину, а тьма поспешно разбежалась по углам, скорчилась за высокими камнями, просочилась в пещеры и звериные норы.

Зимой в это время еще глубокая ночь, подумал я с тоской, но, вспомнив, что если я не герой, то мне здесь кранты, куры лапами загребут, а герою, напротив, даже злодеи подыгрывают, я сделал лицо солдатушки – бравого ребятушки, напряг мышцы и выдвинул челюсть и лишь тогда поднялся, держа плечи разведенными, спину прямой, а взгляд орлиным, огляделся.

Ворон все еще дрыхнет, не ворон, а сова, волк в исполненной благородства позе возлежит высоко на камне. Оттуда, как я помню, вся долина как на ладони.

– Доброе утро, – сказал я.

– Утро доброе, – ответил он и добавил почтительно: – Мой лорд.

– Как спалось?

Он кивнул, не стал рассказывать, как спалось и что грезилось, пригласил:

– Мой лорд, вы что-то говорили насчет утра вечера…

– …мудренее, – подсказал я. – А что?

– Взгляните.

Я вскарабкался наверх, сердце счастливо подпрыгнуло. Огромная зеленая долина пуста, спокойно колышутся сочные травы, кое-где из норок высунулись суслики и, привстав на задних лапках, осматривают свои владения.

– Наверное, их гроза спугнула, – предположил волк. – Ушли вот туда, за лес. Сперва в лес, чтобы укрыться от дождя, а потом и вовсе… Я видел, как уходили последние.

– Но к лесу подходить не будем, – сказал я. – Так, на всякий случай.

Волк смотрел на меня со странным выражением:

– Странный вы, мой лорд.

– В чем?

– Герои должны рваться в бой! А вы как будто радуетесь, что обошлось без драки.

– Это я прикидываюсь, – объяснил я. – Скромный я, значит. Конечно же, я горюю, что не могу ворваться в эту огромную толпу, сея смерть направо и налево своим смертоносным трехручным мечом, это так естественно! Но мужская сдержанность не позволяет выражать эмоции столь явно открыто. Я адекватно выразил свои мысли?

Волк посмотрел на меня с явным уважением:

– Вполне, сэр.

Мы вернулись к костру, я засек затаившуюся в углях искорку и раздул ее в оранжевый огонек. Волк с удовольствием принес сухих веток, вот откуда собаки любят бегать за палками. Я подбросил веточек в пламя. И через пару минут мы уже жарили мясо. Ворон проснулся, приковылял к костру, прихрамывая и волоча крыло.

– Подвернул, – объяснил он.

– Крыло?

– Лапу. А крыло вывихнул. Или подвывихнул, когда высматривал с высоты путь для нашего отряда.

– Это он так хвастается, – объяснил мне волк, – что только он один летает! Расист.

– Ничего не хвастаюсь, – возразил ворон. – А довожу до сведения… Это все еще козлятина?

– Да, а что? Ты, конечно же, есть не будешь?

– Просто я видел зайцев. Толстых, молодых, жирных!..

– Ну и закогтил бы парочку, – сказал волк недружелюбно. – А указывать все умеем.

Конь пошел споро, волк бежит рядом, поглядывает испытующе. Ворон, отоспавшись за ночь, предпочел ширять в поднебесьях, опускался редко, да и то сообщал всякое непотребство: слева за барханами, мол, купеческий караван, хорошо бы разграбить, а совсем близко справа разбивает на постой лагерь семья богатейшего шейха, можно потрясти на предмет алмазов, а всех жен изнасиловать, а то еще в озере неподалеку купаются сорок небесных дев, сбросив крылья, и если подкрасться и спрятать крылья, то потом… Ворон закатывал глаза и прищелкивал клювом, намекая на то, какие услуги можно потребовать за возвращение крыльев.

Дорога шла по опушке, что значит – с одной стороны дремучий лес, с другой – зеленая равнина, где далеко-далеко мужчины мерно взмахивают косами, а гораздо более близкие к лесу женщины низко нагибаются, собирая и связывая снопы. А вот благородных девиц, чтобы приучить нагибаться, приходится с детства учить собирать всякие цветы.

От широко распростертых ветвей на землю падает густая тень, и хотя воздух уже прогрелся, но зной почти не чувствуется, конь идет бодро, а волк с вороном то и дело исчезают в чаще, я слышу треск, словно сквозь заросли несется танк с крыльями, иногда доносится злое карканье, кричат испуганные птицы.

Волк дважды выскакивал, слизывая с морды капли крови, глаза довольные, пасть до ушей. Ворон тоже не выглядел обиженным и оскорбленным, хотя, будучи птицей благородного происхождения, чувств так открыто не выказывал, держался солидно и каркающе.

Однажды видел строящийся замок, там была уйма народу, все тащат бревна, тяжелые блоки камней, мотки веревок, стоит рев скота, скрипят подводы, но едва положили последний камень, как все это ненужное людство враз исчезло. Только что передо мной тащились обозы с бревнами, а тысячи людей, впрягшись в толстые веревки, тянули по грязи тяжеленные баальбекские плиты, как вдруг все испарилось, трава снова зеленая и свеженепримятая, как английский газон, а замок высится всеми башенками на фоне неба красочный, картинный, свеженький, блистающий, уже до глубин земли древний, полный загадок и тайн, с глубокими подземельями и тайными ходами, где бродят привидения давно погибших в этом замке королей, ухают по-совьи замогильными голосами и звенят цепями.

Вообще-то, все верно, мелькнула трезвая мысль. Только кажется, что жизнь состоит из ежедневного просыпания, хождения в туалет, ванную, где каждый раз одинаково бреешься, чистишь зубы, потом завтрак наспех, одевание по дороге к лифту, бег трусцой к троллейбусной остановке, давка, духота, невыносимо долгие часы ненавистной работы… На самом же деле жизнь состоит из редких встреч с неожиданными людьми, из двух-трех драк, переезда на другую квартиру, вспыхнувшей любви, от которой трусливо отступился, а теперь на всю жизнь чувство стыда и потери…

Потому надо не замечать эти серые будни, этих простолюдинов, как не замечаем официантов и никогда не говорим о кухне. Если мы чего-то стоим, то должны вычленять главное, к нему и двигаться. Если понадобится – всю жизнь.

Это было красиво, возвышенно и гордо, я даже выпрямился и раздвинул плечи, чувствуя, что я, вообще-то, стал в чем-то лучше. Кто-то сказал, о чем человек думает, таков он и есть. Если это я сам придумал, тоже неплохо, временами я бываю ужас каким умным, самому страшно. Умный варвар – это такой же нонсенс, как честный политик, благородный американец или бескорыстный адвокат.

Ворон спустился ниже, прокаркал:

– Мой лорд, возьмите чуточку левее!

– А что там?

– Не пожалеете!

– Я человек подозрительный, – предупредил я. – Если в говно вступлю, я тебя самого…

– Да нет же, мой лорд, как вы могли подумать?

– Я все могу, – буркнул я. – Ты еще не знаешь, в каком я мире живал.

Волк ринулся вперед, долго не возвращался, а мы с Рогачом проломились через лес и выехали на открытое место, волк сидел на опушке и неотрывно смотрел на гордо вздымающийся утес, даже высоченную отвесную скалу, куда не взобраться и муравью. На самой вершине мускулистый мужчина потрясал обеими руками, вскинув их к небу. Ветер донес воинственный крик, нечто вроде тарзаньего. В одной руке блистало под лучами скупого солнца лезвие громадного меча, в другой – щит. И то и другое, как я сразу оценил, достойно героя. Меч – прямой, длинный, благородный, с дивным орнаментом по железу, а на треугольном щите даже издали различил выпуклый герб древнего рода.

Волк оглянулся на стук копыт, в желтых глазах играет пламя, прошептал с благоговейным почтением:

– Это же сам… Кен Келли!

– Красавец, – сказал я невольно.

– Да, – согласился волк, – мускулатура еще та…

Я как можно сильнее напряг все свое мускулистое мясо, набрал в грудь побольше воздуху, чтобы поширше, согласился снисходительно:

– Да, хороша. Только пластика подкачала.

– Это не так важно, – сказал волк убежденно. Добавил: – Для мужчины.

– Ладно, – ответил я, – надо быть толерантным, – он же герой, ему можно быть и без пластики.

Ворон каркнул сверху:

– Герр-р-рой, Гер-р-р-рой!

Волк сказал с огромным уважением:

– Да, он сразил дракона, вон лежит дохлый внизу.

– Да нет, – сказал я, – как он взобрался на вершину такой скалы?

Зачем взобрался, спрашивать не стал, герои не обязаны поступать разумно, сам по себе героизм – неразумен, но как?

– Дракон мог уронить, – предположил волк, но сразу заткнулся, ибо дракон явно бескрылый. Громадный, как бронетранспортер, но бескрылый. Вместо крыльев бронированная спина, шипастый гребень от затылка и до кончика хвоста.

И самое главное, когда мы подъехали вплотную, дракон всхрапнул, кожистое веко на правом глазу приподнялось, обнажая крупный выпуклый глаз. Конь подо мной захрапел, дракон спросонья всматривался в нас, вид у него был крайне недовольный.

– Эй-эй! – крикнул я торопливо. – Мы не враги!.. Мы просто едем мимо.

Дракон открыл оба глаза, сперва смотрели, как у хамелеона, в разные стороны, наконец поймали меня в фокус. Я сразу ощутил себя на перекрестье оптического прицела. Волк вздыбил шерсть, белые клыки страшно заблестели на солнце, а ворон взметнулся в воздух и пошел красивыми кругами, в предвкушении драки потирая крылья.

– Р-р-р-р, – ответил дракон и выдохнул клуб черного дыма.

– Это значит, – крикнул я, – мир и дружба?

– Р-р-р-р, – сказал дракон громче, из пасти вырвался синий дым, воздух стал жарче.

– Я за равенство, – крикнул я еще громче, – даже юсовцы и то – люди, так почему ж не быть ими пресмыкающимся?

– Р-р-р-р! – прозвучало грозно, синий дым пошел уже из ноздрей, а между зубов пробились языки красного пламени.

Ворон пролетел над моей головой и каркнул шепотом:

– Мой лорд, драконы – не пресму… не пресмны…

– Тем более, – сказал я с воодушевлением, – если ты не пресмыкающийся, а рептилия.

Ворон пролетел над головой и каркнул в ухо:

– Драконы… не рептилии…

– Или вообще ящерица, – поправился я находчиво.

Дракон взревел, приподнялся на всех четырех. Из раскрытой пасти вырвалась оранжевая струя огня, подожгла чахлую траву, докрасна накалила камни. Ворон прокричал рассерженно:

– Ты его еще желтым земляным червяком назови!

– Ты желтый земляной… – начал я автоматически, но сообразил, что это подстава, а расплачиваться мне, а не подстрекателю, торопливо развернул Рогача. Тот прыгнул, не дожидаясь команды, словно дракон уже дал пинка. В лицо свирепо задул ветер, простучала быстрая дробь, я оглянулся на быстро удаляющуюся скалу. Дракон, сделав пару прыжков за нами, вернулся к скале сторожить добычу.

– Свинья ты, – сказал я ворону, – даже не свинья, а настоящий свинец!..

– Надо критически относиться к услышанному, – огрызнулся ворон. – Что за народ, сразу вот так на веру? А своя голова на что?

– Для прически от Баскова, – сказал я зло. – И для кепи. Мы привыкли доверять мнениям экспертов, понял?.. Своей головой некогда! Кто думает своей, тот всегда опаздывает. Кто не думает, успевает раньше.

Волк на бегу прокричал:

– Куда успевает?

– Везде, – ответил я. – Куда ведут, туда и поспевает!

– А если там пропасть?

– Для демократа важно, чтобы пропадать не одному.

Деревья расступились очень почтительно, даже на цыпочках, я присвистнул пораженно. Простор, окруженный лесом, небольшой зеленый холм, а на нем сверкающий, как высеченный из чистейшего льда, высокий замок, именно высокий, устремленный ажурными башенками, главным зданием и даже стенами ввысь, к небу. Да что там стены: мостики и арки изо всех сил вздыбливали горбатые спинки, чтобы стать повыше, словно на небосводе прикреплен гигантский магнит.

Крыши замка острые, тоже стремящиеся ввысь, длинные воздушные мостики между башнями и между головным зданием и башнями выглядели сотканными из морской пены. Когда замок приблизился, ажурные мостики показались мне составленными из сосулек, нет, даже из морозного узора на стекле, разум отказывался верить, что способны выдержать тяжесть человеческого тела.

Никаких рвов и подъемных мостов, хотя, правда, ворота заперты, но только я о ней подумал, как решетка ворот неслышно поползла вверх, выехали трое на поджарых стройных конях. Мы наблюдали молча, как они резво спустились с холма, зеленая коротко подстриженная травка прекрасно терпит копыта, никаких безобразных ям.

Все трое остановились у нас на дороге. Впереди высокий рослый эльф с длинными белыми волосами до плеч, я его сразу узнал по длинным заостренным кверху ушам, лицо снежно-белое, высокомерное, приподнятые скулы и выступающий подбородок Гогенцоллернов, рядом еще более крупный эльф с круглым лицом, черный, как сажа, нос картошкой, широкие монгольские скулы и толстые выпяченные губы, что значит, эльф-негр или эльф афроамериканского происхождения. Третий, как я уже и сам догадался, эльф с бронзовой кожей, то есть мексиканского происхождения, теперь их тоже для политкорректности надо в паре, то есть впаривать. Хошь не хошь, а надо, Федя.

– Привет, – сказал я как можно приветливее. – Мир, дружба, лучше трахаться, чем воевать!.. Демократия и общечеловечность на марше. Кто из вас гомосек?

Эльф с белыми волосами взглянул на меня внимательно и оценивающе:

– Почему это вас интересует?

– Расслабьтесь, ребята, – посоветовал я. – Я из мира, где полная демократия, что значит, трахаются, не обращая на пол, возраст или биологический вид. Даже рыб имеют!

Эльф с бронзовой кожей посмотрел брезгливо, явно из деревни приехал на заработки, получил вид на жительство и сразу же в конную полицию. Но, судя по морде, демократией еще не испорченный, и хотя против гомосеков не вякнет, но сам прибьет всякого, кто начнет щупать его за задницу.

– Ты кто? – спросил он.

Я ответил нагло:

– Ты из России, что ли? Сперва надо называться самому.

Он скрипнул зубами, но я прав, этому его учили, а он по-деревенскости все забывает, сказал злым голосом:

– Фернандо Родригес Диего Гарсия Мунделла Хуан Педро Гонсалес Хуанянтес Межелайтис де Борхес Квадро Жуан Гаметос Хименес… если вас устраивает сокращенный вариант моего имени.

Я сказал поспешно:

– Устраивает, еще как устраивает! Спасибо, что не назвались расширенным. Я – император Гакорд, властелин Вселенной, искатель приключений. Здесь я, разумеется, инкогнито. Вас послали пригласить нас… Мы с боевыми друзьями, волком и вороном, на обед?

Светловолосый переглянулся с эльфом негритянского происхождения, ответил после паузы за эльфа мексиканского или пуэрто-риканского происхождения:

– Да, у нас за последнее время мало было новостей.

Я кивнул:

– А нам, наоборот, некому было похвастаться. Только пошли кого-нить вперед баньку истопить, стол накрыть. Чтоб уже было, когда прибудем.

Они поморщились, но Фернандо Гомес и все такое пришпорил коня и пустил его галопом на холм. Мы же поехали шагом, светловолосый что-то спрашивал, я засмотрелся на сказочный замок, переспросил:

– Че?

– Меня зовут Джон Норманн, – повторил светловолосый, – а это мой напарник Мухаммед Хоттаб. Мы охраняем ворота. Так что теперь придется оставить там меч. Не беспокойся, ничто не пропадет.

– Да кто вас знает, – проворчал я. – У вас же рыночная экономика? А Маркс говорит, что нет такого преступления, на которое не пойдет рыночник, если светит прибыль… Эй, волк, ты слышал? А тебе придется оставить зубы.

Ворон испуганно вскрикнул:

– А мне?

– Клюв, – заявил я безапелляционно.

Норманн кисло поморщился:

– Зубы и клюв пусть оставят.

– Вам повезло, ребята, – сказал я своим соратникам. – А то с этим таможенным контролем на взлете… Тем более с нынешней напряженкой в межэтнической сфере… У вас с этим как?

– Прекрасно! – сказал Норманн громко. – Никаких проблем!

– Замечательно, – ответил Мухаммед еще громче. – А что это?

– Только гимна не хватает, – пробормотал я, расчувствовавшись.

Когда мы приблизились, над воротами эльф в блестящих доспехах вскинул трубу с прикрепленным красным полотнищем и звонко протрубил что-то знакомое и торжественное, но не гимн. Да и звезды или серпа с молотом я на знамени, если это такое знамя, не рассмотрел.

На ворота высыпали эльфы, через каждые три светлых встал один черный и половинка бронзового, я понял правильно, нельзя допускать, чтобы в одном месте стены оказались белые эльфы, а на другом – черные, наверняка есть службы, что следят за этими делами очень тщательно. Нам махали руками, кто-то бросил цветы, но я ловить не стал, вдруг кто насрал в букет, а я сдуру поймаю, кто знает этих эльфов. Вроде бы шутники, если верить легендам. Или это гномы шутники, не помню. А может, и вовсе гоблины, я с истории убегал играть в футбол.