Читать книгу На Темной Стороне - Юрий Никитин - Страница 8

Посадка была такой же пугающе стремительной и страшной. Внезапно воющий свист турбин оборвался, Дмитрий ощутил толчок, потом еще два, и все затихло. Пилот крикнул раздраженно:

– Заснул? Вываливай!

Дмитрий вывалился в кромешную тьму. Сильные руки подхватили и повели по твердой земле. Дмитрий сразу ощутил запахи, а в свете звезд увидел справа и слева высокие фигуры со странными наростами на лице. Сволочи, пользуются очками ночного видения, но и он уже по запахам, по их хватке, по шагам и другим неуловимым мелочам, что лихорадочно анализировало его подсознание, составил их портреты, уже чувствовал, сколько им придется идти, почти точно знал, в какое помещение придут и сколько человек там его ждет.

Дверь отворилась, свет был неяркий, короткий коридор, затем отворилась дверь в обычное помещение, каких полно в любой офицерской каптерке. Руки исчезли с его плеч, Дмитрий невольно повернул голову, посмотрел на сопровождающих.

Как и составил портреты по запахам, шагам, хватке – оба высокие, жилистые, в потертых джинсах, рубашки такие же, кроссовки, простые пояса, облик простых обычных парней…

И все-таки повеяло таким профессионализмом военных, что Дмитрий только крепче стиснул челюсти. Если в армии человек приобретает крепость железа, то эти выглядели так, словно это железо долго ковали в раскаленном виде, бросали в холодную воду, раскаляли и снова ковали, когда в одном и том же объеме помещается металла вдвое больше, а сам он обретает крепость алмаза и гибкость шелкового каната.

Оба, как говорится, шкафы, разве что один похож на шкаф бабушки, а второй на современный. Первый с короткой стрижкой, настолько характерной, что Дмитрий едва не огрызнулся: «Я сам сержант!» Второй явно лучше тренирован, пропорции рукопашного бойца и стрелка из всех видов оружия, чуть лучше одет, выглядит несколько… по-офицерски.

Офицер держался нейтрально, с полнейшим безразличием к новичку, а ко второму Дмитрий присматривался искоса и с опаской. От этого почему-то веяло непонятной угрозой. Огромный, тяжелый, рост почти под два метра, вес за сто двадцать, он говорил таким же огромным голосом, каким огромным был сам. Мышцы развиты, как у культуриста, хотя люди такого роста и веса обычно обзаводятся приличными складками на животе, а этот двигается несолидно быстро и точно, словно из богатыря-гиревика превращается в балерину.

Огромная, абсолютно лысая голова блестела, как валун на берегу моря. Даже венчика волос за ушами не осталось, отчего острые, как у волка, уши выглядели еще страшнее и зловещее. Когда он поворачивал голову в сторону Дмитрия, всякий раз пробегал неприятный холодок по коже. Перебитый в неведомых схватках нос, широкие шрамы на лице, оборванная пулей мочка левого уха – все заставляло биться сердце чаще, но, когда их взгляды встретились, Дмитрий ощутил удар по нервам. Виной ли его чувствительность, но всеми нервами воспринял звериную ярость, что клокочет в этом человеке. Даже сейчас в темных глазах время от времени вспыхивает молния, какую можно видеть далеко на горизонте, когда видишь только вспышку, а раскаты грома еще не докатываются.

Он покосился на второго, тот отвернулся и равнодушно смотрел в темное окно. Тот, который шкаф бабушки, прорычал с полнейшим равнодушием:

– Садишь, жди. Меня зовут Тарас.

– Дмитрий, – представился Дмитрий. – Это мое настоящее имя.

Он вопросительно посмотрел на второго. Тот с кислой миной поднес ладонь к виску:

– Валентин Трубецкой. Лейтенант. Вам придется подождать. Наш старший отсутствует, а на майора Волобуева свалилось слишком много. Он будет минут через пять-десять.

– Ничего, – пробормотал Дмитрий. – Я подожду. Пять-десять – это же сказка! Почему не час-другой, как обычно?

Валентин поморщился, а Тарас саркастически улыбнулся:

– Ты ж не считаешь себя обычным?

Дмитрий не нашелся что ответить, а Валентин с некоторой брезгливостью отмахнулся от новичка, как от назойливой мухи:

– Мы все здесь не совсем обычные. Как и любая спецчасть.

В помещении воздух был пропитан как опрятным запахом свежего ружейного масла, так и запахом нестираных носков, пива, сырого цемента, дерева, кожи, пыли и даже горелого железа. Хотя вдоль стен стояли солдатские койки, но полигоном не пахло.

Дверь хлопнула, через порог шагнул суровый и хмурый парень медведистого типа. При первом взгляде на него Дмитрий ощутил, что этот обладает чудовищной силой, настоящей, природной, а тренировки могут только удесятерить, и что для него убить человека проще, чем убить цыпленка. По правде, он и сам человека убьет с большей охотой, чем цыпленка: тот ни в чем не виноват, а человек, если верить христианству, виновен изначально, но все-таки это он, ему можно, но когда встречаешь еще такого же…

Он повернулся и встретился взглядом с угрюмым Тарасом. По спине пробежали мурашки, вдруг ощутил, что их таких уже не двое, а по крайней мере вот третий. А если вслушаться и вчувствоваться в запахи этой тесной казармы, то волосы встанут дыбом от сознания, что здесь подобраны такие все…

– Майор Волобуев, – рыкнул пришедший. – Ага, новенький… Да-да, Ермаков предупредил… Ну что сидишь? Ребята, заберите его в казарму. Не мое это дело – хозяйство. Ермаков вернется, пусть сам горбатится…

Голос его был грубый, не голос – рев, но Дмитрий ощутил молящую нотку. Тарас откровенно ухмыльнулся, а Валентин сказал почти интеллигентно:

– Мы хотели как правильно. Нельзя же… нарушение субординации!

– Заткни ее, – ответил майор и пояснил, куда и как. Дмитрий напряженно выслушал длинный маршрут с поворотами и эстакадами, развилками и ухабами. – Завтра я посмотрю тебя на полигоне, посмотрю!

Голос был угрожающим. Дмитрий поднялся:

– Спасибо за встречу, ребята. Я даже не ждал такого радушия! Но я бы в самом деле поспал малость. Это лучшее, что я умею.

Утром подъем, обильный завтрак, ему указали на стол, где признал вчерашних Тараса и Валентина. Третьим заправлялся калориями Макс, полного имени Дмитрий не слышал, то ли Максим, то ли Максимилиан, а то и еще что-нибудь круче.

Этому Максу подали только жареную рыбу с обильно политой маслом гречневой кашей. Тарас хохотнул:

– Фосфор улучшает работу мозга?

– От фосфора только светится, – поправил Валентин.

– Мозг? – удивился Тарас.

Валентин загадочно усмехнулся, смолчал. Его руки виртуозно и аристократически расчленяли огромный жареный кусок баранины. Макс ел молча, только двигал бровью, раздвоенной, словно через рощу пролег овраг. Там прятался сизый шрам, Дмитрий поглядывал искоса, но так и не понял происхождения: от пули или ножа…

Макс напоминал ему только что вынырнувшего из воды дельфина или любую другую большую рыбу. А если дельфин не рыба, то тогда акулу, только всегда улыбающуюся акулу. Его черные волосы блестели и переливались, словно с них постоянно стекает вода, лицо тоже блестело, натертое разными кремами, и сам он казался скользким и мокрым, такой выскользнет из любого захвата.

Почему-то почудилось, что этот наверняка прошел Афган – кто там не был! – но не просто прошел, а прыгал и с низко летящего самолета, и ловил на лету брошенные ножи, выполнял и одиночные миссии. Похоже, что удачлив, шрам через бровь можно не считать, это даже украшение для мужчины. Не только держится щегольски, даже ест жеманно, умело пользуется ножом и вилкой, хоть и не так виртуозно, как Валентин, а о его отглаженные явно им лично стрелки на брюках можно порезаться, как о лезвие опасной бритвы.

Тарас промычал с набитым ртом:

– Макс, это Дмитрий. Дмитрий, это Макс. Он у нас рыбист, а совсем недавно был и вовсе травоглот… Ну, как называют тех, кто травоед?

– Травоядный, – подсказал Валентин очень серьезно.

– Да нет, – отмахнулся Тарас. – Что-то с сосудистой системой связано… Да не с поллитрой, дурень! Другие сосуды… черт, забыл. Траво-сосудистые бывают?

Дмитрий подсказал, не уверенный, что разыгрывают, десантники не должны блистать интеллектом:

– Может быть, вегетативно-сосудистые?

– Во-во! – закричал Тарас обрадованно. – И я говорил: вегетативно-сосудные!.. Он был у нас вегетативно-сосудным, а теперь уже рыбист! Еще чуть дожмем, вовсе до ядоплодного доползет…

– Плодоядного, – поправил Валентин, задумался, сказал с неуверенностью: – Или плодоягодного?

Дмитрий наконец сообразил, что разыгрывают, скорее всего, как раз его, ухмыльнулся сконфуженно, дальше ел молча.

В тренировочном зале инструктор оглядел его, как на базаре оценщик осматривает корову, цепким взглядом сразу выделил группы мышц, накачанные гантелями, мышцы, разработанные подтягиванием на канате и лесенке, но особо, как рентгеновскими лучами, пронзил мускулатуру, обретенную в ударах и захватах.

– Я вижу, ты и в мирной жизни, – сказал он неспешно, – не давал себе застывать…

– Для кого мирная, – буркнул Дмитрий, – для кого не совсем.

Инструктор кивнул:

– Мы не интересуемся, кто откуда пришел. Давай, парень, посмотрим, что ты умеешь…

Он шагнул вперед и протянул руку. Дмитрий мгновенно захватил ее и сделал бросок, отшвырнув инструктора через голову почти на другую сторону зала. Он сам видел, что это чересчур эффектно, лишняя трата сил, но сразу хотел показать, что переподготовка ему ни к чему, достаточно пару дней побывать в тренировочном зале, чтобы освоиться…

Инструктор еще в воздухе вывернулся и красиво встал на ноги, словно прилип, лицом к Дмитрию, довольная улыбка на лице:

– Молодец! Силенка есть. А теперь все же посмотрим, что умеешь.

Озадаченный Дмитрий снова попытался сделать бросок, уже жестче, под ноги с добиванием… но вместо этого его завертело как в урагане, стены и потолок несколько раз поменялись местами. В спину тяжело ударило всей плоскостью пола. Сверху нависло веселое лицо инструктора:

– Эй, не спи. Хоть попытайся что-то делать.

Дмитрий вскочил, используя одни мышцы спины, йоги это называют левитацией, попробовал нанести удар, но инструктор двигался так, будто жил в другом времени. Дмитрий показался себе деревенским увальнем, что бьет с широкого размаха, часто останавливается поплевать на ладони и поправить разорванную рубаху.

Инструктора явно забавляли эти прыжки и нелепые удары, наконец явно заскучал, судя по унылому лицу, Дмитрий ощутил сильнейший удар в грудь, неизвестно откуда пришедший, дыхание перехватило, а инструктор издевательски плавно ткнул его ладонью, и Дмитрий ощутил, как позорно валится на пол.

На этот раз он попытался, прикидываясь смертельно ушибленным, сбить противника ногами. Он знал, что в этом ему не было равных во всем спецподразделении, но сейчас все его умение выглядело, как будто его облачили в тяжелые рыцарские доспехи. Нет, он по-прежнему двигался стремительно и точно, но инструктор как будто знал заранее, куда метнутся обутые в кроссовки ступни противника. Дмитрий со злости стал двигаться на одних рефлексах, не задумываясь о стратегии схватки или тактике, и, как ему показалось, дважды задел противника, но тот все равно бросал и сшибал его с ног бесчисленное множество раз.

Наконец, когда Дмитрий опозоренно лежал на спине и мечтал провалиться сквозь этот пол, исчезнуть, чтобы его больше не видели и не знали, сверху раздался уже совсем дружелюбный голос:

– На сегодня хватит. А то завтра не встанешь с постели.

Дмитрий с усилием вскинул руку. Ему почудилось, что по его ладони хлопнула огромная жесткая лапа рептилии. У инструктора ладонь оказалась твердая, словно из бука, темная, в толстых коричневых мозолях.

На выходе из зала его хлопнул по плечу здоровенный грузный мужик в белом халате.

– Зайди в санчасть, – сообщил он. – На тебе никакая плесень не растет?

– Грыбы, – ответил Дмитрий враждебно.

– Что? – не понял мужик. – Грибы?

– Грыбы, – повторил Дмитрий. – Грыбы от меня, парень. Я здоров, и мне не до шуток.

– Сюда больных не берут, – ответил мужик резонно. – Зато больными выходят. А то и выносят их… даже из этого зала. Пойдем, пойдем! Надо, Федя.

Дмитрий вышел, прищурился от яркого света. После укола солнце казалось чересчур ярким, звуки громкими, но боль в избитом теле поутихла.

– Эй, Робин Гуд! – послышался сильный голос.

Из джипа вылез человек, который так ловко его завербовал. Глаза его поймали Дмитрия и повели, как в перекрестье прицела. Дмитрий козырнул за два шага:

– Полковник Ермаков, сержант Човен в вашем распоряжении.

Полковник кивнул:

– Вижу, тебя уже… гм… в тренажерном. Зря они так… Как бы ты ни был крепок, но они по шесть часов в сутки изнуряют себя здесь, а ты уже забыл, что такое десяток-другой километров с полным боезапасом и в бронежилете шестого класса. Или восьмого.

Дмитрий подумал, что снова разыгрывают:

– Разве такие бывают?

Ему приходилось носить бронежилеты первого класса, из 5–10 слоев кевлара, что спасало от удара ножа или низкоскоростной пули, второго и третьего, что отличались только керамическими вставками, четвертый – это жесткий бронекаркас, обернутый тридцатью слоями кевлара, даже пятый – из металлокомпозитного модуля и демпфера, что выдерживает АКИ и гюрзу, но о шестом только слышал: выдерживает бронебойные пули, но седьмой, восьмой… Это наверняка что-то чудовищное. Если его пятый весил целых 16 килограммов, да и то сверхэлитный, давали только офицерам и водителям, а остальные должны были таскать под два пуда весом. Пусть даже удобный, мягкий, теплый, весь из кармашков, где титановые пластинки уложены внахлест, как рыбья чешуя.

Ермаков слегка раздвинул губы в скупой усмешке:

– Седьмой держит бронебойные пули из СВД и ВСС, а восьмой не прошибить даже из специальных снайперских винтовок. Обещаю, ты будешь приятно удивлен. Наши восьмые легче стандартных третьих.

Дмитрий пристроился к нему в шаг, справа пошла стена барака, затем открылась гигантская площадка, на том конце белел ровный ряд квадратных мишеней. Лицо Ермакова посуровело:

– После обеда попадешь в цепкие лапы наших аналитиков. То, что называю удачей, они именуют несколько иначе…

– Как?

Ермаков скривился:

– Мнемоинтеризацией, ксиноферрекией… ну и так далее.

– Что это? – спросил Дмитрий настороженно. – Я таких слов отродясь не слыхивал.

Ермаков улыбнулся:

– Я тоже услышал только здесь. И то краем уха. Даже не уверен, что ничего не перепутал. Мнемо… как там дальше, это способность к быстрому счету… Ну, есть же идиоты, что умеют множить в уме миллиарды, извлекать кубические корни из двадцатиэтажных цифр. Это и есть мнемокактамее… Увы, у меня никаких особенностей нет. Да и не верю я в эту чепуху. Правда, идиота, что жонглирует цифрами так, что никакой комп не угонится, сам видел.

Дмитрий пожал плечами:

– Я вроде бы не идиот. Или не совсем идиот… Или идиот? Если судить по тому, куда пришел… За мной тоже никаких способностей нет. Двигать утюги не могу, предсказывать будущее – тоже. Нет, я прост как утюг, как валенок. Просто сержант спецназа, а теперь… даже не знаю. Как я понял, не в составе ГРУ?

Ермаков сказал серьезно:

– Не стоит допытываться. Одно могу сказать, мы – государственная структура. И выполняем приказы правительства. Ну… даже если оно отдает их нам… э-э… косвенно. Сам понимаешь, занимаемся операциями, которые принято называть щекотливыми… Я говорю, что мы – государственная структура и получаем жалованье из бюджета, потому что подобные отряды уже есть и у некоторых неформалов. Подобные не по подготовке, конечно, там простые любители, но цели у них ого-го-го, бывают и покруче!.. К примеру, с нами уже начинают конкурировать катакомбники, есть такие фанатики-сектанты…

– Сектанты? – спросил Дмитрий. Он вспомнил яростного Филиппа, его вопли о величии православия. – Я слышал, они претендуют на большее.

Ермаков усмехнулся:

– Для меня сектанты, но сами как раз считают себя истинно православной церковью. А та, что правит сейчас, это не истинно православная. Хрен их разберет, но, по словам катакомбников, те, что правят в церкви сейчас, – пьяные зажравшиеся свиньи, а которые в подполье – оч-ч-ч-чень злые и готовые проливать кровь. Как чужую, так и свою.

Дмитрий сказал:

– Я думал, на активные действия способны только эти… ну, принявшие ислам.

– У катакомбников уже созданы отряды русских мюридов, – пояснил Ермаков. – Не знал? Не все же такие пустомели, как твои друзья. А при нынешнем ослаблении власти катакомбники очень быстро набрали силу. Их слишком долго сдерживали, теперь как с цепи сорвались… А на какую дистанцию их хватит, сами не знают.

– Ну, теперь, когда пришел Кречет…

– А что Кречет? За всем не уследит даже наш президент. Слишком многое было разрушено, слишком много нитей порвано. У Кречета поддержка масс, но нет управленческого аппарата, который бы все видел, все знал, обо всем докладывал. В стране есть много такого, о чем не ведает даже Кречет.

Дмитрий побледнел, глаза расширились. Верит, подумал Ермаков сочувствующе. Да и как не верить, когда все почти правда. За исключением того, что Кречет не знает. Но пусть считается, что не знает. В случае какой огласки будет считаться, что президент в условиях такой жуткой разрухи просто не знал о некоторых частях, вышли-де из-под контроля, о неких тайных или полутайных обществах, что уже создали свои военизированные формирования.

Дмитрий спросил осторожно:

– Вы сказали, начинают конкурировать… Это как?

Ермаков усмехнулся:

– Пару раз они опередили нас в решении некоторых больных проблем. Ну, крутости у нас побольше, это понятно, но, пока мы начинаем разрабатывать операции да прикидывать варианты… теперь это называется проигрыванием сценариев… эти ребята действуют сразу.

– На авось?

– Да.

Неясное чувство тревоги коснулось сознания. Он покосился на Ермакова, тот шагал спокойно, посматривал под ноги, руки заложил за спину. Место было ровное, пустынное, но тревога нарастала. Он почувствовал, как по коже пробежали «гусики», шерсть встала дыбом.

Возможно, он изменился в лице, Ермаков взглянул краем глаза, Дмитрию почудилось недоумение. Они сделали еще пару шагов. Тревога росла, мышцы напряглись, и, хотя голос Ермакова журчал успокаивающе и ровно, как выдыхающаяся муха в паутине, что дергается просто из упрямства, непонятный страх заставил мышцы вздуться. Он ощутил прилив адреналина, сердце застучало чаще, нагнетая кровь в мускульную ткань.

Ноги сами собой сделали шаг в сторону, между Ермаковым и ним теперь образовался просвет в два шага. Ермаков снова взглянул удивленно. Дмитрий облизнул пересохшие губы. Вдруг прямо из-под земли взвилось в страшном прыжке нечто огромное и дикое. Его мышцы сработали автоматически, он ощутил боль в кулаках, его развернуло, и нога встретила напор другого… это был человек в странном костюме. С лету Дмитрий ударил ребром ладони и остановился, тяжело дыша и дико оглядываясь на Ермакова.