Читать книгу Жизнь начинается после смерти - юрий павлович елисеев - Страница 7

Савонарола молча выслушал доклад Данте. Прогноз своего будущего в интерпретации Кампонаре, удивил его, а обвинение в святокупечестве позабавило. Всю свою жизнь он боролся за чистоту нравов, аскетизм и служение богу. После его пламенных проповедей, люди несли в костёр предметы роскоши, жгли все, что отвлекало глаза и мысли от проникновенной молитвы в тишине храма. Он был неугоден дому Медичи, разоблачал алчных сибаритов, одетых в кардинальские сутаны, своим двуличием и распутством позорящих церковь. Он никогда не имел меркантильных интересов и призывал других довольствоваться малым. И как неблагодарно, в конце-концов, ответила ему почитавшая его, как святого, паства, отправив его на костёр! Савонаролу передёрнуло. Как страшно быть гонимым толпой! Как постыдно быть изгоем! Хватит! Он давно решил, что больше никому ничего не должен. Теперь единственная его цель – власть!

– Так он не сказал сроки? – спросил он у Данте.

– Только те цифры, которые можно трактовать по разному. – ответил тот с более-менее искренним выражением лица.

– Ладно, оставим Кампонаре его загадки. Возникло более неотложное дело. – Савонарола с печальным выражением на лице посмотрел на создателя Божественной комедии. – Ваш друг, Вергилий, кажется, сошёл с ума. Сегодня с утра он залез на тумбу возле лестницы в Сады Ангелов и начал декламировать свои сочинения, которые больше походили на памфлеты. Собралось много народа. Ваш друг вошёл в раж и уже в прозе начал обвинять чиновников администрации в преступной, с его точки зрения, подмене церковных догматов и захвате власти… Как вам такое?..

– Не может быть! Публий всегда был не от мира сего! – воскликнул Данте, поражённый этой новостью.

– Ещё как может! После обвинений и проклятий, он повёл народ на акцию протеста к папскому дворцу, где толпа сломала две пальмы и опрокинула вазу с цветами.

– Я поражён! – развёл руками Данте.

Савонарола, распалившись праведным гневом, продолжал:

– Они продолжали бесноваться, пока из дворца не появилась стража во главе с начальником охраны преподобным Урфино Берголезе. Только тогда, бунтовщики, узнав главу иезуитов, в страхе отступили. Стража преследовала восставших до райских пещер, где они укрылись в тоннелях и на предложения о прекращении бунта и выдаче властям Вергилия отвечали оскорблениями и градом камней. Так что, идите и приведите его ко мне. Мой секретарь Серджио поможет вам вести переговоры.

Мы переглянулись и по молчаливому взгляду Алигьери я понял, что задание это совсем не вызывает в нём энтузиазма. Он развернулся и, не говоря ни слова, покинул кабинет Савонаролы. Я последовал следом за ним, Серджио за нами. Мы прошли дорожками Ангельского Сада, где вспугнули несколько ланей, которые вяло жевали цветы магнолий. Свернув у древнего дерева, в тени которого Ева открыла глаза Адаму, Данте углубился в густой кустарник и пошёл по узкой дорожке, к пещерам. По пути мы спугнули пастушка с пастушкой и они робея, исчезли в зарослях райских кущей.

– Ишь какие прыткие! – Как ёжики. – Данте скрипуче рассмеялся.

– Они, вроде, из другой оперы. – выразил я своё сомнение в легитимности этих персонажей на фоне райских кулис.

– Да, они здесь так, для антуража…

Ещё немного и кустарник кончился так же внезапно, как и начался и нашим взорам открылись проходы к пещерам, проложенные в скалах. Из стражников, преследовавших беглецов, остались только двое громил, которые маясь от безделья, сидели прислонившись к раскидистому дереву, напротив одного из входов в пещеры. Они оживились увидев Данте. Старший, сделав несколько шагов, подошёл к нам и спросил у Данте:

– Если вы ищете своего друга, он там. – стражник махнул рукой в сторону пещер и добавил. – Их человек пятьдесят, а может больше. Вы пойдёте?

Данте энергично кивнул, листья лаврушки на его голове зашелестели, он нагнул голову и нырнул в дыру пещеры. Пройдя вслед за ним, я увидел большое пространство, с причудливо раскинувшимся надо мной, искрящимся от бликов, потолком, который плавно перетекал в могучие столбы, растущие из озера. Мы проследовали за линией берега и попали в следующее подземелье, ещё более причудливое из-за нескольких водоёмов наполненных светящейся перламутровой жидкостью, освещавшей всё вокруг удивительным неоновым светом. В этой пещере мы увидели много подземных ходов в другие гроты и полости. Одни из них были совсем тёмными, а другие освещались слабым сумрачным светом. Мы заглянули в один из таких тоннелей и прежде чем наши глаза привыкли к полумраку, услышали окрик.

– Стойте, больше ни шагу! У нас камни!

Мы остановились. Серджио встал за моей спиной и посмотрел на Данте. Тот помолчал, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, затем подал голос:

– Публий – это я, Алигьери.

Опять воцарилась тишина и потом раздался голос Вергилия.

– Что тебе надо?

Серая масса за спиной поэта заколыхалась, заволновалась бормоча неясные звуки, похожие на ропот обиженной черни.

– Я пришёл помочь тебе. – сказал Данте. Получилось как-то фальшиво, но это уже не имело никакого значения. По тону, сквозившему в голосе Вергилия, было понятно, что тот больше никому не верит. Он вышел вперёд, встал перед нами в своих белых одеждах.

– Не надо врать, мой бывший попутчик. Я слышу в твоём голосе чужие слова. Ты когда-то бывший мне другом, сейчас, на стороне моих врагов, которые хотят превратить этот благословенный мир в рассадник грехов. Это прискорбно! – голос Вергилия дрогнул, от захлестнувшей обиды, он шумно и судорожно вздохнул и, находясь в крайней степени волнения, стал бросать обвинения в лицо Данте.

– Я удивлён и подавлен. Ты, неистовый искатель правды, не побоялся спуститься в самое пекло и пройти все круги Ада. Ты не убоялся ни Цербера, ни Минотавра! Не утаив ни слова, ты поведал миру о том, что увидел… Где же ты потерял себя? В каких коридорах власти оставил ты свою совесть и благоразумие. С кем ты, Данте? С этой кучкой преступивших божий закон отщепенцев? Очнись!

Данте, с грустью, смотрел на Вергилия и я видел, как скатилась непрошеная слеза по его сухой тощей щеке. Я уже подумал, что Алигьери устыдился предъявленных ему обвинений, но, как показали дальнейшие события, последовавшие после нашего визита в пещеры, всё было не так однозначно. Он молчал и слушал и, когда запас обвинений закончился, также молча развернулся и покинул тоннель.

Они расстались, как мне показалось, совсем чужими людьми. Мы вышли из пещер в тягостном молчании и, по пути ко дворцу, Данте сказал, чтобы я отправлялся в Лимб. Сам же, проводив меня взглядом, вместе с Серджио побрёл в Небесную канцелярию.

В своей келье, не застав деда Михаила, я отправился на террасу, где надеялся встретить, кого-нибудь из знакомых. Ещё издали я заметил затянутую в чёрный камзол фигуру Мигеля Сервантеса. Белое жабо обрамляло его худое нервное лицо с острым, крючковатым носом и пронзительным взглядом чёрных глаз. Сервантес был не один. По правую руку от него сидел человек, фотографии которого я видел с детства. Это был Лев Николаевич Толстой, он же «Зеркало русской революции», как назвал его В. И. Ленин. За свои возмутительные высказывания насчёт догматов церкви, да и за свой необузданный и вредный нрав, он был отлучён он православной церкви и прозябал в Первом круге, как вольнодумец и провокатор священных догматов. Я подошёл несколько робея, но Сервантес тут же узнал меня и пригласил к общению.

– Вот вы недавно с Земли.. – сказал Мигель. – Расскажите нам со Львом, как живут там люди, о чём думают, что пишут?

– Со своей стороны, я тоже хотел бы узнать, что случилось с Россией. – присоединился к заявке русский классик. – Там что-то намечалось, но я, как вы знаете, не успел узнать, что произошло дальше…

– С удовольствием отвечу на все ваши вопросы. – бодрым голосом начинающего гида произнёс я глядя на классика преданными глазами и соображая с чего начать. – События, о которых вы упомянули, закончились, как любая другая революция – всё разрушили… – видя, как взметнулись кустистые брови Толстого, поспешил добавить. – Потом, те кто разрушал, начали создавать тоже самое, только под другими лозунгами. Не сразу всё получалось: народ чесал затылки, но упрямо шёл вперёд, к светлому будущему: к обещанному коммунизму, который должен был случиться на 63 году строительства, но когда поняли, что светлого будущего не случится, решили перестроиться и в новом качестве идти к другой цели, которая звучала, как «новое мышление» – понятие размытое и загадочное, не совсем понятное даже автору. В конце-концов эксперименты над страной не принесли успеха и империя приказала долго жить. Потом, не опохмелившись, другой деятель, который пришёл на смену экспериментатору, подписал вольную землям, которые веками копились и отвоёвывались предками, и страна распалась. Ушла Украина, прихватив с собой Крым, ушли киргизы, таджики, казахи, белорусы,… армяне и те ушли.

Я увидел, как затряслась косматая голова Льва и он, больше не в силах слушать такое, в тоске прорычал:

– Эх вы, такую страну просрали! Я «Святую Анну» получил за оборону Севастополя! Я усмирял Кавказ! И где теперь Крым? Где Прибалтика, где Финляндия, Грузия? – наехал на меня классик мировой литературы. Борода его вздыбилась, глаза скрылись под сдвинутыми бровями, – он был очень расстроен.

– Крым мы вернули, – я попытался хоть как-то оправдаться и успокоить его, но нарвался на презрительный взгляд человека, привыкшего мыслить большими категориями. Классик, вылив на меня запас желчи, копившейся в нём много лет, успокоился и продолжил допрос.

– Ну ладно, мне там не жить. А как мои Книги? Читают?

– Читают, правда «Войну и Мир» одолевают далеко не все.

– Это ещё почему? – Толстой искренне был удивлён.

– У нас плохо знают французский язык. – признался я. – Даже в высшем обществе.

Толстой погрузился в размышления, теряясь в догадках о том, что за «Высшее общество, где не знают французского».

Паузой воспользовался Сервантес.

– А меня читают?

– Ваш роман, дорогой Мигель, был весьма популярен до изобретения интернета. Как, впрочем и большинство классических произведений мировой литературы.

Сервантес горестно вздохнул.

– Куда идём?

Увы! Этот вопрос, волновавший ещё апостола Петра, был весьма актуален в современных реалиях обоих миров. Вседозволенность демократии пугала и меня и хотелось противопоставить ей немного мракобесия и средневековых обычаев возводить костры на площадях. Я уже собрался развить небольшое эссе по этому поводу, но заметил подходящих к нашему столику деда Михаила и Эмира.

– Ну здравствуй, внучок. – широко улыбаясь пробасил дед. – Как погода в Ватикане?

– Там всегда ясно.. – неопределённо ответил я.

Дед кивнул сидящим за столом и сказал:

– С вашего позволения, я украду своего внука на полчасика.

Я встал и в сопровождении деда и Эмира отошёл к балюстраде. Там, сев на широкие перила ограждения, мы продолжили разговор.

– Я что хотел сообщить тебе

. – проговорил дед Михаил опасливо поглядывая вокруг. Видимо информация, которую он собирался влить мне в уши, не предназначалась для посторонних. – Я хочу сообщить о том, что я могу устроить тебе безбедную жизнь на старости лет. – он замолчал хитро поглядывая на меня и предвкушая, какой эффект произведёт сумасшедшая по своей красоте афера, которая, по его предположению, должна будет обогатить меня.

Я, ничего не понимая, глядел на него в ответ и в, конце-концов, не выдержав, спросил, что он имеет в виду. Михаил в ответ начал свой рассказ.

– Расставшись с тобой в парке Горького, мы с Эмиром ушли в Астрал и там наткнулись на портал, которого раньше не встречали. Если есть дверь, то почему бы не войти в неё, подумали мы и вошли. Скажу прямо – я поначалу удивился: всё было, как на Земле, только она состояла из множества островов, атоллов и плавучих деревень, население которых было похоже на папуасов Новой Зеландии. Мы побродили разинув рты по одному из островов, заполненному буйной растительностью, диковинными птицами и животными, невиданными нами доселе, быстро поняли примитивный язык местного населения, приветливого и до смешного доверчивого и, как всегда в таких ситуациях, решили разнюхать, что полезного, а главное, бесплатного можно надыбать в этой местности. Мы вошли в контакт с местным царьком, который оказался милейшим созданием татуированным от макушки до пят, с проколотыми ушами и длинными дредами, которые он подстилал под себя, когда садился. Царёк пригласил нас к себе в хижину и, как по-настоящему гостеприимный человек, предложил меняться. Я сказал, что у нас ничего нет для обмена. Он был разочарован. Гостеприимство его улетучилось, как утренняя роса на солнце и он также учтиво пригласил нас к выходу. Я повернулся чтобы уйти и тут он увидел у меня на обратной стороне лацкана куртки, рыболовный крючок, который я когда-то, прицепил туда на всякий случай. Он вскрикнул от восторга и ухватив меня за руку, усадил обратно на циновку.

– Это шедеврально! – воскликнул папуас, указывая на рыболовную снасть. – Ничего совершенней я ещё не видел. Скажите мне, что бы вы хотели в обмен на эту красоту.

Дед Михаил сделал круглые глаза, посмотрел ими на меня и, хрюкая от смеха, спародировал голос царька: «Шедеврально!».

– Папуас оказался тонким ценителем рыболовных снастей. Представляешь?!

– Что же тут удивительного? Ты рассуждаешь как расист. Может быть у этого папуаса тонкая чувственная организация. – предположил я.

Дед ошалело посмотрел на меня, явно сомневаясь в моей вменяемости.

– Ты сейчас пошутил? – спросил он.

Я промолчал.

– Вот, смотри! – дед Михаил притянул мне ладонь, как последний аргумент. На ней металическим блеском светились четыре крупные чёрные жемчужины.

– Ни фига себе! – я был поражён, – Они настоящие?

– Конечно, и очень редкие. – издевательски прогундосил родственник. – Так что собирайся-ка ты в Москву в магазин «Рыболов-спортсмен»… за крючками.

Дед сделал жест, который я видел несчетное количество раз на плакатах моей

социалистической родины.

– Как говорится – вперёд и с песней!

– И на мою долю купи. – посоветовал голос Эмира.

Страсть к стяжательству взяла верх. В течении жизни, работая в разных ответственны должностях Министерства тяжелого машиностроения, я получал немалые деньги, но ничего не скопил – жил на широкую ногу, ни в чём себе не отказывал и в итоге на счету у меня оказался устойчивый ноль. Понимая, что делать здесь, в потустороннем мире, мне пока нечего, я оценил предложение деда и решил посетить Землю.

На следующий день с утра мои провожатые доставили меня в зимнюю Москву на отдалённую аллею парка им. Горького. В столице было девять часов. До открытия магазина оставалось немного времени и я, оставив дела и Эмира отдыхать на лавочке, отправился на угол «Петровки» и «Неглинной». В городе выпал первый снег, горожане переодевшись в зимние одежды, проходили мимо меня, косо поглядывая на мою лёгкую курточку, парусиновые штаны и сандалии. Выйдя из метро, я бодрым шагом пересёк улицу и вошёл в только-что открытый магазин, где сидел скучающий продавец в очках с круглой оправой. Я подошёл к витрине, где у меня сразу разбежались глаза от разнообразия товара: здесь были крючки разных цветов и размеров, кованные и штампованные, двойные, тройные…

– Что нибудь выбрали? Вам помочь? – спросил, оживившийся при моём появлении, продавец в летах и, видимо, с большим опытом торговли.

– Мне бы крючки, – промямлил я беспомощном поглядывая на витрину и прикидывая, что именно из снастей выбрать, чтобы приобрести наиболее выгодные для обмена.

– Какие именно вас интересуют? – спросил торговец, поправляя очки и глядя вместе со мной на витрину.

– Давайте двести штук разных. – решил я и, приготовив деньги, подумал – «Какие-нибудь, точно понравятся».

Продавец удивлённо посмотрел на меня и спросил:

– Вам, по десятку каждого вида?

– Давайте так..

Пока он отсчитывал товар и запаковывая крючки в маленькие пакетики, я смотрел на блёсны, лежащие тут же на витрине и одна из них, в форме золотой рыбки, приглянулась мне, и я решил добавить её в заказ.

В парк я вернулся через два часа и ещё издали, подходя к аллее, где расстался с дедом и Эмиром, увидел, стоящих рядом с ними двоих персонажей в знакомой, чёрной-стальной, как воронье крыло, униформе, полицейских. Ситуация была бы банальной, если у тебя есть паспорт и нет запаха эфира, который преследует любую потустороннюю личность и словно пуповина тянется шлейфом через миры и Астральные пространства к месту, где ей положено быть. Мои спутники что-то пытались объяснить представителям закона, но консенсуса между сторонами я не заметил и, поэтому, ускорив шаг, переключил внимание патрульных на себя.

– Командиры, ну зачем вы привязались к мирному контрабандисту и давно умершему старику? – крикнул я и неожиданный наезд озадачил молодых представителей закона. Нагловатый блеск в глазах полицейских, сменился удивлением, смешанным с некоторым замешательством. – Нехорошо, ой, как не хорошо! – продолжал я, не теряя преимущества, вызванного моей наглостью и отчаянно делая знаки своим спутникам, показывая, что пора делать ноги. Я видел, как, очнувшиеся от растерянности патрульные пришли в себя и сжали свои дубинки, приготовившись пустить их в дело. Один из них расстегнул кобуру и угрожающе предложил.

– Прошу всех немедленно пройти с нами, для выяснения личности.

– Ага! На счёт три… – крикнул я, глядя на деда и Эмира. – Раз, два, три…

И мы нырнули в воронку.