Читать книгу Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830–1918) - Юрий Победоносцев - Страница 4

Разумеется, Крымская (1853–1856 гг.), или, как ее еще называют, Восточная война не возникла на пустом месте и уж, конечно, не явилась результатом схоластических споров о ключах от церкви Яслей Господних (Рождества Христова) и церкви Гроба Господня. Религиозные споры и претензии на самом деле были лишь удобным предлогом для осуществления замыслов политического и стратегического характера. Истоки же Крымской войны, с одной стороны, кроются в геополитическом противостоянии России, Франции и Англии, а с другой, в давнем конфликте, постоянно тлевшем между Россией и Турцией и периодически приводившем к русско-турецком войнам.

Тем не мене, главным инициатором Восточной войны был Наполеон III, который сознательно провоцировал новую русско-турецкую войну, рассчитывая под предлогом защиты Османской империи совместно с Турцией и Великобританией достичь военного поражения России, лишив ее роли сильнейшей европейской державы, и удалить русский флот с берегов Черного моря. Кроме того французский император считал, что победоносная война против России должна была бы стать реваншем за поражение Франции в наполеоновских войнах и значительно упрочить его еще довольно шаткое положение в качестве продолжателя династии Наполеонов.

Лондон прекрасно понимал смысл затеваемых Парижем политических игрищ с Петербургом, считая, что провокация Наполеона III вполне может быть использована для реализации глобальных геополитических планов Великобритании, согласно которым грядущая война должна была превратить Россию во второстепенную державу, лишенную выхода к морям и океанам.

Дело дошло до того, что в июле 1852 г. Франция, в нарушение Лондонской конвенции о статусе проливов, привела под стены Стамбула 90-пушечный паровой линейный корабль «Карл Великий», на котором в Константинополь прибыл французский посланник де Лавалетт. Корабль бросил якорь у дворца падишаха, «желая своим высокомерием и резкостью произвести на турок необходимое ему давление». После чего де Лавалетт потребовал от Порты формального объявления, что дарованный грекам гатти-шериф не отменяет ноты, сообщенной французскому посольству, и договора 1740 г. Великий визирь, под влиянием переданной французским послом угрозы, что Франция отправит флот к берегам Сирии, вручил ему ноту, заключавшую в себе это объявление.

Ситуация, при которой французский военный корабль, вопреки международным обязательствам Турции не пропускать боевые корабли через Дарданеллы, вошел в черноморские проливы и произвел военную демонстрацию, добившись при этом от Порты удовлетворения политических требований Парижа, безусловно, была вопиющей и абсолютно нетерпимой. Но главное заключалось в том, что те уступки, которые были сделаны французам, фактически означали пересмотр условий Кючук-Кайнарджийско-го мирного договора 1774 г., согласно которому привилегии православной церкви в святых местах были неоспоримы. А согласись Россия с пересмотром даже части статей русско-турецких договоров на том основании, что соответствующие его статьи противоречат более ранним международным обязательствам Порты, и процесс этот было бы трудно остановить.

Таким образам, предпринятый Парижем дипломатический демарш фактически ставил под сомнение всю сложившуюся в результате многовековой русско-турецкой борьбы систему договорных отношений между Россией и Турцией, чего Петербург допустить никак не мог. А тем временем, в начале декабря 1852 г. ключи от церкви Рождества Христова были переданы Франции. В ответ на это российский канцлер К. В. Нессельроде от лица Николая I заявил, что Россия не потерпит полученного от Османской империи оскорбления. Началась мобилизация российской армии на границе с Молдавией и Валахией. Запахло войной, и в этой связи для России было чрезвычайно важно обеспечить нейтралитет Англии.

И хотя Николай I не был заинтересован в войне с Турцией, однако, поддавшись на провокацию Парижа он, как минимум, рассчитывал начать пересмотр русско-турецких отношений, но при этом был не прочь воплотить в жизнь давнюю мечту русских царей заполучить Константинополь и черноморские проливы.

Именно с этой целью Николай I 9 января 1853 г. в разговоре с английским послом Гамильтоном Сеймуром предложил Великобритании сделку о полюбовном разделе Турции. Однако это предложение царя сразу же встретило в Лондоне решительно враждебный прием, поскольку захват Россией проливов, с точки зрения английских дипломатов, означал бы наступление эры неуязвимости русского государства со стороны Англии, что позволило бы Петербургу не только контролировать Восточное Средиземноморье, но и безнаказанно начать борьбу с Англией за обладание Индией. А потерять Индию для Англии значило превратиться во второстепенную державу.

Кроме того, в лондонском Сити уже давно жаловались на препятствия, которые Россия чинила английской торговле в Средней Азии и в Персии, и опасались того, что в случае захвата Россией Дунайских княжеств Англия лишится крупного хлебного импорта и будет слишком сильно зависеть от цен на русский хлеб.

Получив решительный отказ Лондона от идеи совместного раздела Турции Нессельроде 2 января 1853 г. пишет русскому послу в Лондоне барону Ф. И. Бруннову письмо, в котором констатирует, что война с Францией из-за раздела Турции весьма вероятна, хотя Россия в такой войне не заинтересована:

«Мне нужно поделиться с вами мыслью, которая нас озабочивает и на которую вы могли бы, может быть, в той форме, которую найдете подходящей, обратить конфиденциально внимание английского министерства. Эта мысль, я соглашусь с вами, покоится на чистейшей гипотезе, но на такой важной гипотезе, что я не считаю ее вовсе не достойной, по крайней мере, хоть рассмотрения; эта мысль, мой дорогой барон, заключается в том, что как бы примирительно мы ни поступали и ни говорили, следует бояться, что рано или поздно нам не удастся избежать войны, потому что, принимая во внимание интересы особого честолюбия нового императора французов, ему нужны осложнения во что бы то ни стало и что для него нет лучшего театра войны, как на востоке, потому что падение Оттоманской империи, которого не хотим ни мы, ни Англия, для него совершенно безразлично, но как средство увеличить свою империю, как повод переделать нынешнее распределение территорий входит в его тайные расчеты и стремления».

После чего 21 февраля во время беседы с английским послом Нессельроде заверяет его, что разговор Николая I с Сеймуром, состоявшийся 9 января, носил интимный и как бы частный характер. Вообще же речь идет не о том, чтобы угрожать Турции, но, напротив, о том, чтобы сообща защитить Турцию от французских угроз.

Впрочем, эти ухищрения русской дипломатии были напрасны, поскольку в Париже и Лондоне уже начал складываться военно-политический союз, явно направленный против России. В этой связи еще в феврале 1852 г. Луи-Наполеон писал лорду Мэмсбери:

«Мое самое ревностное желание поддерживать с вашей страной, которую я всегда так любил, самые дружеские и самые интимные отношения», и Мэмсбери ему отвечал, что пока будет существовать союз Англии и Франции, «обе эти страны будут всемогущи».

А вскоре статс-секретарь Кларендон и французский посол в Лондоне граф А. Валевский подписали соглашение, по которому Англия и Франция обязывались ничего не предпринимать в области восточного вопроса без предварительных взаимных консультаций. Как это ни печально, но царь слишком долго не замечал признаков сближения позиций Парижа и Лондона в турецком вопросе, продолжая считать, что Англия в случае возникновения русско-французской конфликта, как минимум, будет придерживаться нейтралитета.

Довольно точно суть ситуации, сложившейся к началу Восточного кризиса, приведшего к Крымской войне, описал в своих мемуарах граф Фитцтум фон Экштедт, служивший в те годы представителем Саксонии в Петербурге, а затем в Лондоне:

«Чтобы понять происхождение Крымской войны, недостаточно приписывать ее несвоевременному честолюбию императора Николая. Это честолюбие старательно воспламеняли и искусственно поддерживали. Луи-Наполеон или его советники с самого начала рассчитывали на восточный вопрос совершенно так, как тореадор рассчитывает на красный платок, когда он хочет разъярить животное до высочайшей степени».

А такой красной тряпкой в руках Наполеона явилась демонстрация силы, проведенная новейшим французским военным кораблем в Константинополе у стен дворца падишаха. Конечно, сейчас, зная дальнейший ход истории, легко говорить, что Николай I не должен был бы так реагировать на эти действия Парижа. Однако давайте попробуем ответить на вопрос, что было бы, если бы царь, скажем, сделал вид, будто он не заметил их вызывающего характера? Разве в таком случае можно было бы гарантировать, что Наполеон на этом успокоится, а не продолжит свои провокации, направленные против России, тем или иным способом доведя дело до войны?

Кроме того отсутствие жесткой реакции Петербурга на попытку пересмотра статей Кючук-Кайнарджийского мирного договора, относящихся к святым местам, в дальнейшем неизбежно грозило ревизией целого ряда важнейших русско-турецких договоров с совершенно непредсказуемыми последствиями.

В этой ситуации Николай I решил, что клин клином вышибают, и послал в Константинополь посольство адмирала Меншикова, который был военным, но при этом слабо разбирался в тонкостях дипломатии. Впрочем, от Меншикова при выполнении этой миссии по замыслам царя и не требовалось особых дипломатических талантов. Скорее напротив, русский чрезвычайный посол должен был запугать султана и его министров, потребовав чтобы правители Порты отказались бы от уступок, недавно сделанных ими Парижу, признали права греческой церкви на святые места в Палестине, а также предоставили России право протекции над православными христианами, жившими в Османской империи. Причем, отказ от уступок и признание прав должны были быть оформлены в виде международно-правового документа.

Естественно, что, начиная оказывать психологическое давление на Порту, Петербург должен был продумать варианты своих действий, в случае если миссия русского адмирала в Константинополе закончится провалом. При таком развитии событий первоначально Николай I высказывал намерения начать военные действия, направленные против Османской империи. С этой целью еще до поездки Меншикова царь предлагал продумать операцию высадки десанта в Босфоре и захвата Константинополя, но Меншиков, ознакомившись с ситуацией на месте, сообщил, что это было бы слишком рискованной операцией, после чего Николай I стал рассматривать вариант занятия Дунайских княжеств, высадки десанта в Бургасе с дальнейшим продвижением наших войск в направлении Константинополя.

В то время мало кто сомневался, что в случае начала новой русско-турецкой войны Турция потерпит сокрушительное поражение. Однако за спиной Турции стояла Франция, и победа России в войне с франко-турецкой коалицией уже не была столь уж очевидна. Поэтому еще до предъявления ультиматума турецкому султану Петербургу нужно было озаботиться созданием антитурецкой коалиции. Но Лондон от этого предложения категорически отказался, а переговоры с Австрией по поводу возможности совместного раздела Османской империи начались лишь после отказа Порты удовлетворить требования России.

Впрочем, не успел еще Меншиков добраться до Константинополя, как 5 февраля Петербург получил крайне неприятное известие. Британский кабинет отозвал из Константинополя английского представителя полковника Роза и назначил своим послом лорда Ч. Стрэтфорда-Рэд-клифа, личного врага Николая, которого царь оскорбил в 1832 г., не пожелав принять в качестве английского посла.

В ответ на это Меншиков, прибыв 28 февраля в турецкую столицу, намеренно повел себя вызывающе и отказался нанести традиционный визит министру иностранных дел Турции Фуад-эфенди, назвав его лживым субъектом, с которым он не может вступить ни в какие переговоры. Таким образом Меншиков уже в начале своей миссии принудил турецкого министра выйти в отставку. А поскольку он слабо разбирался в турецких реалиях, то английский посол использовал эту отставку для назначения на вакантную должность своего ставленника Решид-пашу, что во многом предопределило провал русской миссии.

Стрэтфорд же, с одной стороны, всячески стремился внушить русским, что Англия якобы не собирается помогать туркам в случае войны, а, с другой, настойчиво убеждал султана и его министров, что Англия и Франция не оставят их одних в войне с Россией, и что подчинение требованиям Петербурга для Турции равносильно отказу от государственного суверенитета.

Английский посол рекомендовал максимально уступить Меншикову, но при этом, во-первых, ни при каких условиях не соглашаться на то, чтобы эти уступки были выражены в форме сенеда, т. е. документа, имеющего международно-правовое значение, и, во-вторых, чтобы формулировка этих уступок не заключала в себе права царя вмешиваться в отношения между султаном и его православными подданными. Разумеется, Стрэтфорду было прекрасно известно, что рекомендуемые им уступки ни в коей мере не устроят Петербург и, безусловно, будут им отвергнуты. Так что игра его была беспроигрышной.

А вот как сам султан описывал переговоры с Меншиковым в своих письмах министру иностранных дел Франции Тувнелю:

«Меншиков в первых совещаниях, которые у него были со мной, пускал в ход угрозы против Турции и говорил о Франции и об Англии с ненавистью и презрением. Таким способом он пробовал заставить меня согласиться на сенед…»

Но, несмотря на такое агрессивное поведение русского посла султан, тем не менее, отмечал, что Меншиков вовсе не желал довести дело до разрыва:

«…Я в самом деле заметил, что князь Меншиков не имел намерения искать разрыва, но хотел избежать его, если это возможно. Что касается Решид-паши, то он мешал мирному исходу».

Уже в марте, прослышав о первых шагах Меншикова в Константинополе, Наполеон III приказал своему военному флоту, стоявшему в Тулоне, немедленно отплыть в Эгейское море и быть наготове. Париж бесповоротно решил воевать с Россией. Защита Турции от возможного русского завоевания представлялась императору французов решительно необходимой, в связи с французскими финансовыми вложениями в Османской империи и французскими экономическими интересами на Востоке вообще.

В результате с подачи английского посла Рифаат-паша (Решид-паша) 23 апреля послал Меншикову подписанные султаном два фирмана, т. е. два указа султана, формально удовлетворявшие большинство требований Петербурга относительно святых мест. Но при этом Порта, никак не мотивируя свой шаг, категорически отказалась подписать сенед, т. е. международное соглашение, аналогичного же содержания. Однако указ (фирман) султана мог быть в любую минуту им пересмотрен, тогда как для пересмотра сенеда требовалось согласие на это обоих подписантов. Следовательно, не было никакой гарантии, что Абдул-Меджид уже в скором времени под давлением Франции вновь не отменит привилегии, данные им православной церкви.

Таким образом, у России были все основания полагать, что Порта лукавит, принимая на себя обязательства, которые в будущем не собирается выполнять. Поэтому в тот же день последовал протест Меншикова в виде ноты, где он указал, что основные требования Петербурга не удовлетворены, поскольку не даны гарантии на будущее время, а именно это и составляет главный предмет забот его величества императора Николая I.

Кроме того, Меншиков сопроводил свою ноту уже наперед составленным проектом требуемого им сенеда, оговорив при этом фактическое право русского царя давать султану советы, касающиеся подданных Порты, исповедующих православие. Предъявив эту ноту протеста и проект сенеда, Меншиков фактически поставил ультиматум, дав султану десятидневный срок для ответа, пригрозив в противном случае разрывом сношений и своим отъездом из Константинополя:

«Посол мог бы рассматривать более долгий срок только как неуважение относительно его правительства, что возложило бы на него самые тягостные обязанности».

Тем временем 27 апреля султана Абдул-Меджида посетил Стрэтфорд, и, найдя его в угнетенном и обескураженном состоянии, успокоил:

«Я в заключение сообщил его величеству то, что я приберег только для него лично, – что, в случае неминуемо грозящей опасности, я имею инструкцию потребовать от командира морских сил ее величества в Средиземном море держать эскадру в готовности».

По окончанию срока ультиматума 3 мая министр иностранных дел Османской империи попросил об отсрочке на шесть дней для дачи окончательного ответа. В тот же день Меншиков направил ответную ноту, в которой уведомил, что он принужден разорвать отношения с Высокой Портой. Но, принимая во внимание, что Решид-паша лишь совсем недавно вступил в должность, и в надежде на благое просвещающее действие, которое окажет Решид-паша, князь Меншиков согласен еще несколько задержать свой отъезд и советует своему визави взвесить неисчислимые последствия и великие несчастья, которые падут на голову министров султана, если они будут продолжать упорствовать.

После чего Меншиков с частью посольского персонала переехал на привезший его в Константинополь пароход «Громоносец», что вызвало всеобщее волнение жителей турецкой столицы. Тем временем английский и французский послы регулярно доводили до сведения султана и его министров, что в случае войны с Россией Турция будет поддержана Англией и Францией.

Так и не добившись удовлетворения своих требований, Меншиков вместе с русским посольством 9 мая окончательно покинул турецкую столицу. Вероятность начала новой русско-турецкой войны стала как никогда высокой. При этом были все основания полагать, что Франция и Англия не останутся нейтральными, а выступят на стороне Турции.

Здесь надо отметить, что в историографии Крымской войны преобладает мнение, что якобы Николай I в это время был еще убежден, что Англия в этой войне останется нейтральной и только поэтому и решился на ввод русских войск в Дунайские княжества. Тем не менее, есть основания полагать, что это не соответствует действительности, поскольку при разработке планов будущей военной кампании еще за месяц до разрыва дипломатических отношений с Портой русский император уже вполне допускал возможность выступления как Парижа, так и Лондона на стороне Турции. Вот, например, что пишет Николай I в своей записке от 8-го апреля:

«Дознанная невозможность предполагавшейся, на случай разрыва с Портой, морской экспедиции прямо на Босфор и Царьград невольно приводит к необходимости сообразить иной способ действий. Желательно, однако, сохранить вновь избранному характер первоначально предполагавшийся, т. е. неожиданность…

Но ежели французский или английский флот вошел бы в Черное море явно с враждебным намерением, тогда не только действия морем на Царьград совершенно невозможны, но даже положение нашего десанта в Бургасе будет весьма опасно, лишась свободного сообщения. Остается только возложить на 4-й корпус, оставя дивизию в Валахии, переправляться через Дунай и открыть сообщения с десантом, которому придется уже идти через Праводы, между Варной и Шумлой, на соединение: все это трудно и подвержено местным случайностям.

Поэтому все будет зависеть от того, будут ли французы и англичане зрителями или участниками в войне».

Однако, осознав возможность втягивания России в войну сразу с тремя европейскими державами, Николай I, тем ни менее, допускает крупную ошибку, продолжая курс на запугивание Порты. И вместо того, чтобы временно отступить, довольствуясь уже полученными уступками со стороны султана, Меншиков демонстративно хлопает дверью и 9 мая вместе с русским посольством покидает Константинополь, разрывая дипломатические отношения с Османской империей.

На самом же деле в этот момент у Меншикова был весьма эффектный ход, который, в принципе, мог бы позволить ему обыграть Стрэтфорда. Для этого просто нужно было принять турецкие предложения и ожидать когда Порта под давлением Франции и Англии вновь нарушит их. И только после того как вероломство Константинополя стало бы очевидным фактом вернуться к угрозам и потребовать подписания соответствующего сенеда.

Как раз в этот момент времени, еще не зная об отъезде Меншикова из Турции, Николай I окончательно осознал, что Англия и Франция не останутся нейтральными в русско-турецкой войне и в этой связи он 16–17 мая собственноручно пишет записку, в которой формулирует свою новую стратегию, заявив, что последующие действия России ни в коем случае не должны привести к войне:

«Желая всегда избегать войны с Турцией по гибельным ее последствиям для войск, призываемых к действию в тамошнем крае, от климатических условий и, сверх того, по неопределенности цели действий, ежели избегнуть хотим конечного ниспровержения Турецкой империи, – полагаю разделить военные действия на несколько эпох и разделов.

1-я эпоха

Ежели последняя, ныне исполняющаяся, попытка согласить принять наши условия не будет иметь успеха, я намерен ввести войска в Дунайские княжества для занятия их, без объявления войны, но высказав, что займу княжества в залог, доколе Турция не удовлетворит меня в отвергнутых ею моих требованиях…

Занятием княжеств оканчивается первая эпоха.

В это время флот остается при берегах наших, кроме легких крейсеров, которые наблюдать будут за движением турецкого или иностранного флота, но не вдаваясь с ним в дело.

В этом положении, держа войско в здоровых местах в лагерях, имея по Дунаю только наблюдательные казачьи посты, и в избранном месте резерв или авангард, – будем мы ждать, занятие сие произведет на турок.

2-я эпоха

Ежели и это не подействует на турок, тогда наступит время к усилению понудительных мер. Желательно, чтобы австрийцы приняли в них участие, заняв Герцеговину и Сербию; переходить же Дунай я и тогда не намерен. Полагаю только в то время объявить блокаду Босфора. Может быть, и велю крейсерам брать турецкие суда в Черном море. В это время я полагаю объявить туркам, что, ежели не согласятся на наши предложения, я объявлю независимость княжеств и Сербии.

3-я эпоха

Ежели и угроза не подействует, тогда наступит время угрозу исполнить и признанием независимости княжеств положить начало разрушению Оттоманской империи. Один Всемогущий Бог определить может, что за сим последует. Но приступать к дальнейшим действиям я и тогда не намерен».

Таким образом, Николай I, уже явно понимая угрозу быть втянутым в войну сразу с тремя крупными европейскими державами, сформулировал основные принципы дальнейших действий России по отношению к Константинополю. Смысл их сводилась к тому, чтобы ни при каких условиях не объявлять Турции войну, но с помощью временной оккупации Дунайских княжеств и угрозы развала Османской империи принудить султана пойти на уступки России.

В принципе, план царя мог бы стать достойным выходом из создавшегося положения, но для его реализации было необходимо, чтобы Австрия активно выступила бы на стороне России. В этой связи Николай I через русского посла в Вене П. К. Мейендорфа предложил Францу-Иосифу идею раздела Османской империи. Суть своих предложений царь сформулировал в собственноручно написанной записке:

«С 8 до 10 июня вероятное вторжение в княжества, будет окончено к 1 июля. Если турки не уступят к 15 июля, – то вторжение Австрии в Герцеговину и Сербию может быть закончено к 1 августа. Если к 1 сентября турки не уступят – то провозглашение независимости четырех княжеств».

Таким образом, Николай I предлагал Францу-Иосифу вариант, согласно которому Молдавия и Валахия должны были отойти под опеку к России, а Герцеговина и Сербия – Австрии. Однако согласиться на это весьма заманчивое предложение Австрия не могла, поскольку Вена страшилась гнева Наполеона III, который в ответ на солидарность Австрии с Россией в турецком вопросе грозился способствовать захвату и аннексии Пьемонтом итальянских провинций Австрии, где в то время было весьма неспокойно.

Несмотря на отказ Вены принять участие в антитурецких акциях России, 14 июня последовал Высочайший манифест о предстоящем занятии русскими войсками Дунайских княжеств. В записке по поводу вторжения наших войск в княжества официально были сформулированы цели предстоящей оккупации:

«По получении окончательного отказа Порты в принятии наших условий, переправить через Прут войска, на молдавской границе собираемые, и занять Дунайские Княжества, не объявляя войны, но объяснив, что войска наши займут эти области в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливых требований России».

В циркуляре российского министерства иностранных дел ко всем европейским дворам было объявлено: во-первых, что занятие Дунайских Княжеств нашими войсками будет прекращено, как только Порта удовлетворит наши требования; во-вторых, что наш Государь не желает ни разрушения Турецкой империи, ни каких-либо территориальных приобретений; в-третьих, что он не откроет военных действий, пока его к тому не принудят; и, в-четвертых, что, будучи далек от мысли возбуждать к восстанию христианских жителей Турции, он будет содержать их в повиновении султану В результате 21 июня русские войска вступили в Молдавию и Валахию, и уже очень скоро заняли Бухарест и Яссы. В ответ на это часть англо-французского флота, стоявшего близи входа в Дарданеллы, вошла в Босфор. В этой связи фельдмаршал Паскевич 24 сентября представил Государю записку, где уже прямо говорит о том, что России, вероятно, придется сражаться не только с Турцией, но и с Англией и Францией:

«Несколько кораблей французских и английских прошли Дарданеллы, под предлогом защиты Султана. Мы протестовали против нарушения трактатов 1841 г., но Франция и Англия, вероятно, будут отвечать, что занятие нами Княжеств было первым их нарушением…

Время за нас, и мы, оставаясь в Княжествах имеем еще другие, сильнейшие способы и без военных действий угрожать Турецкой Империи. Посему не раз имел я счастие слышать, что Ваше Императорское Величество не желаете начать войну.

Но если бы неприятель сам начал войну, каким образом тогда действовать? Турки могут открыть войну: 1) с европейской стороны; 2) с азиятской границы, и 3) на море будучи, разумеется, поддержаны французским и английским флотами.

Если бы Турки вздумали перейти Дунай, чего в больших силах ожидать нельзя, то, отразив их, не будет ли полезнее оставаться в оборонительном положении, не допуская их утвердиться на левой стороне Дуная?»

Тем временем австрийская дипломатия вела оживленные переговоры сразу на два фронта. С одной стороны, она старалась убедить царя в необходимости поскорее придти к соглашению с Турцией и очистить от русских войск Дунайские княжества, а с другой, интригуя в Париже и Лондоне, желала узнать, что же можно получить от западных держав за политику, враждебную России.

Тем не менее, когда окончательно выяснилось, что Пруссия не примкнет к Англии и Франции, то колебания Вены прекратились, поскольку выступать против России без поддержки Берлина Франц Иосиф побаивался.

После чего австрийский министр иностранных дел К. Ф. Буоль 12 июля созвал на заседание послов: французского, английского, австрийского, русского и прусского. Русский посол Мейендорф не явился, заявив, что из Петербурга по этому поводу ему никаких указаний дано не было. В результате 28 июля под председательством Буоля была выработана нота, в которой говорилось, что Турция принимает на себя обязательство соблюдать все условия Адрианопольского и Кючук-Кайнарджийского мирных договоров, и подчеркивалось положение об особых правах и преимуществах православной церкви в Османской империи, а Россия в ответ на это выведет все свои войска из Дунайских княжеств. Открыто возражать против мирного и вполне справедливого разрешения конфликта послы западных стран не решились. Поэтому было решено послать эту ноту царю, а, в случае его согласия, – султану.

Получив 3 августа Венскую ноту, Николай I неожиданно для Запада полностью согласился с предложенными ему условиями. Однако такое развитие событий явно не устраивало ни Лондон, ни Париж, которые уже предвкушали плоды грядущего поражения России. В результате Стрэтфорд-Рэдклиф тотчас же начал подводить дипломатическую мину для срыва затеянного дела, уговорив султана отклонить Венскую ноту, внеся в нее заведомо неприемлемые для России исправления.

Пытаясь использовать благоприятную возможность проучить Россию руками западных союзников, османский султан 27 сентября потребовал от Петербурга в течение двух недель очистить Дунайские княжества от русских войск, в противном случае угрожая открыть военные действия. После того же как Россия не выполнила это условие Турция 4 октября объявил России войну. Уже в начале октября турки стали обстреливать русские передовые пикеты, а утром 11 октября открыли огонь по русским пароходам «Прут» и «Ординарец», проходящим по Дунаю мимо крепости Исакчи. 21 октября турецкие войска стали переправляться на левый берег Дуная и создавать плацдарм для наступления на русскую армию.

14 октября Николай I приказывает Бруннову «запросить прямо английских министров об их окончательных намерениях», т. е. намерены они воевать с Россией из-за Турции или не намерены. Будут ли Англия и Франция поддерживать турок, объявивших уже войну России, с оружием в руках или не будут.

Ответ Лондона был весьма уклончивым и двусмысленным, поэтому на его первой странице Николай I написал: «Это подло». Царю стало окончательно ясно, что как только Россия начнет громить Турцию вооруженные силы Англии и Франции придут ей на помощь, в то время как Австрия и Пруссия в лучшем случае останутся нейтральными. Однако теперь, когда Турция уже объявила нам войну, отступать перед английскими угрозами было поздно. В результате 20 октября Россия была вынуждена объявить войну Турции, и сооруженная в Париже и Лондоне мышеловка захлопнулась.

Тем временем турецкая эскадра под командованием Осман-паши, из Константинополя была переведена в порт Синоп, готовясь высадить крупный десант на Северном Кавказе в районе Сухум-Кале. Однако русская эскадра под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова, обнаружив турецкие корабли, заблокировала их в Синопской бухте, а 18 ноября дерзко атаковала.

Преодолев плотный заградительный огонь турецких береговых батарей, корабли эскадры Нахимова в строю кильватерных колонн прорвались в Синопскую бухту и открыли артиллерийский огонь по кораблям и батареям противника. В течение четырех часов все турецкие корабли, кроме бежавшего быстроходного парохода «Таиф», которым командовал английский советник Слейда, а также большинство береговых батарей были уничтожены. Потери турок составили свыше 3 тыс. чел., а раненный Осман-паша был взят в плен и доставлен в Севастополь. Наши потери в этом бою были на два порядка меньшими, и составили 37 чел. убитыми и 235 ранеными.

В Синопском сражении русский флот наголову разбил турок, завоевал господство на Черном море и сорвал планы Константинополя провести высадку десанта на Кавказе. Положение Османской империи стало критическим. Однако ни Лондон, ни Париж не могли допустить такого развития событий. В результате 23 декабря английские и французские эскадры вошли в Черное море, а 17 января 1854 г. Франция объявила России ультиматум с требованием вывести русские войска из Дунайских княжеств. После того как этот ультиматум был 9 февраля отвергнут, 15 марта Англия и Франция объявили войну России.

Формально поводом для объявления войны послужила угроза, создаваемая действиями Петербурга, для территориальной целостности Турции. Хотя на самом деле начиная войну против России, Великобритания преследовала куда более далеко идущие планы. В этой связи уже через два дня после объявления войны 19 марта лидер английских ястребов министр внутренних дел Пальмерстон сформулировал свой знаменитый меморандум, надолго определивший цели английской политики по отношению к России:

«Аланды и Финляндия возвращаются Швеции… Часть Прибалтики передается Пруссии… Самостоятельное королевство Польское восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Валахия, Молдавия и устье Дуная отходят к Австрии… Крым, Черкессия и Грузия отделяются от России. Крым и Грузия отдаются Турции, а Черкессия становится либо независимой, либо связанной с султаном, как с сувереном».

Обращает на себя внимание то, что Пальмерстон в своем меморандуме требовал отторжения от России значительных территорий, но при этом вовсе не строил планов присоединения их к Великобритании, а вместо этого широким жестом стремился разделить между соседними с Россией государствами. И это, разумеется, делалось им вполне сознательно. Англии была совершенно не нужна российская территория, с ее суровым климатом. Исключением в то время являлась, пожалуй, только Средняя Азия.

Смысл же английского «бескорыстия» и «заботы» об интересах Швеции, Польши, Германии, Австрии и Турции заключался в том, что, во-первых, Лондон, таким образом, стремился заполучить все эти страны в качестве своих союзников в войне, и с их помощью разбить Россию. Во-вторых, аннексия российских территорий надолго делала бы эти страны лютыми врагами нашей страны, а, самое главное, отторжение громадных территорий исключило бы Россию из числа мировых держав и соперниц Британской империи.

Впрочем, статс-секретарь по иностранным делам лорд Кларендон, полностью поддержав план Пальмерстона, постарался в своей большой парламентской речи 31 марта 1854 г. подчеркнуть «умеренность» и «бескорыстие» Англии, которая, будто бы, вовсе не боится за Индию, и не нуждается ни в чем для своей торговли, а лишь благородно и высоко принципиально ведет «битву цивилизации против варварства».

Тем не менее, именно тогда, когда русские ушли из Молдавии и Валахии, и уже речи не могло быть об угрозе существованию или целостности Турции, союзники напали на Одессу, Севастополь, Свеаборг и Кронштадт, на Колу, Соловки, на Петропавловск-на-Камчатке, а турки вторглись в Грузию. А когда же на горизонте замаячил мир, то английская печать, отбросив разговоры о своем бескорыстии, открыто призывала к продолжению войны. В этой связи, например, консервативной газете «Морнинг Геральд» 6 декабря 1855 г. откровенно заявляла:

«До тех пор пока мы не добьемся, чтобы Россия покинула свои закавказские провинции, не может быть безопасности для нашей Индийской империи».

Несмотря на все громадные затраты и жертвы, принесенные Англией, в силу целого ряда причин Лондону в рамках Восточной войны так и не удалось реализовать план Пальмерстона, но его заветы вовсе не были забыты на Британских островах. Поэтому используя временную слабость России во время Гражданской войны 1918–1921 гг., Англия внесла посильную лепту в развал своего бывшего союзника по борьбе против Германии, всячески способствуя организации на территории России целого ряда новых, независимых государств.

Впрочем, в ходе Второй мировой войны Сталину вновь удалось вернуть Российской империи, называвшейся тогда Советским Союзом, большую часть ранее потерянных ею территорий, и англо-американские союзники были вынуждены с этим смириться. Однако уже вскоре после общей победы над фашизмом У. Черчилль выступил в Фултоне с призывом бороться с советским злом. Началась грандиозная холодная война, которую СССР в 1991 г. с треском проиграл, результатом чего явился очередной развал империи и образование пятнадцати «незалежных» государств.

Сейчас Россия очередной раз сосредотачивается и залечивает раны после одного из самых сокрушительных поражений, которое она получала за свою тысячелетнюю историю. И в этой ситуации очень важно понимать, что заветы Пальмерстона живы и поныне. А сохранившаяся после ельцинского шабаша часть Российской империи в глазах наших геополитических противников еще слишком велика, чтобы оставить ее единой и неделимой. В этой связи Запад вновь всячески стал поддерживать любые сепаратистские движения в России, сколь бы одиозными они ни были бы по своей сути. А в декабре 2005 г. в одном из своих выступлений бывший государственный секретарь США, мадам Олбрайт рубанула правду-матку:

«Это несправедливо, что одна страна обладает такими территориями как Сибирь и Дальний Восток. Это территории, на которой может расположиться несколько государств».