Читать книгу Стихотворения - Юрий Поликарпович Кузнецов - Страница 40

Четыре года моросил,

Слезил окно свинец.

И сын у матери спросил:

– Скажи, где мой отец?

– Пойди на запад и восток,

Увидишь, дуб стоит.

Спроси осиновый листок,

Что на дубу дрожит.

И сын на запад и восток

Послушно пошагал.

Спросил осиновый листок,

Что на дубу дрожал.

Но тот осиновый листок

Сильней затрепетал.

– Твой путь далек, твой путь далек, —

Чуть слышно прошептал.

– Иди, куда глаза глядят,

Куда несет порыв.

– Мои глаза давно летят

На Керченский пролив.

И подхватил его порыв

До керченских огней.

Упала тень через пролив,

И он пошел по ней.

Но прежде, чем на синеву

Опасную шагнуть,

Спросил народную молву:

– Скажи, далек ли путь?

– Ты слишком юн, а я стара,

Господь тебя спаси.

В Крыму стоит Сапун-гора,

Ты у нее спроси.

Весна ночной миндаль зажгла,

Суля душе звезду,

Девице – страсть и зеркала,

А юноше – судьбу.

Полна долина под горой

Слезами и костьми.

Полна долина под горой

Цветами и детьми.

Сбирают в чашечках свинец

Рои гремучих пчел.

И крикнул сын: – Где мой отец?

Я зреть его пришел.

Гора промолвила в ответ,

От старости кряхтя:

– На полчаса и тридцать лет

Ты опоздал, дитя.

Махни направо рукавом,

Коли таишь печаль.

Махни налево рукавом,

Коли себя не жаль.

По праву сторону махнул

Он белым рукавом.

Из вышины огонь дохнул

И грянул белый гром.

По леву сторону махнул

Он черным рукавом.

Из глубины огонь дохнул

И грянул черный гром.

И опоясалась гора

Ногтями – семь цепей.

Дохнуло хриплое «ура»,

Как огнь из-под ногтей.

За первой цепью смерть идет,

И за второю – смерть,

За третьей цепью смерть идет,

И за четвертой – смерть.

За пятой цепью смерть идет,

И за шестою – смерть,

А за седьмой – отец идет,

Сожжен огнем на треть.

Гора бугрится через лик,

Глаза слезит свинец.

Из-под ногтей дымится крик:

– Я здесь, я здесь, отец!

Гора промолвила в ответ,

От старости свистя:

– За полчаса и тридцать лет

Ты был не здесь, дитя.

Через военное кольцо

Повозка слез прошла,

Но потеряла колесо

У крымского села.

Во мгле четыреста солдат

Лежат – лицо в лицо.

И где-то тридцать лет подряд

Блуждает колесо.

В одной зажатые горсти

Лежат – ничто и все.

Объяла вечность их пути,

Как спицы колесо.

Не дуб ли н€а поле сронил

Листок свой золотой,

Сын буйну голову склонил

Над памятной плитой.

На эту общую плиту

Сошел беззвездный день,

На эту общую плиту

Сыновья пала тень.

И сын простер косую длань,

Подобную лучу.

И сын сказал отцу: – Восстань!

Я зреть тебя хочу…

Остановились на лету

Хребты и облака.

И с шумом сдвинула плиту

Отцовская рука.

Но сын не слышал ничего,

Стоял как в сумрак день.

Отец нащупал тень его —

Отяжелела тень.

В земле раздался гул и стук

Судеб, которых нет.

За тень схватились сотни рук

И выползли на свет.

А тот, кто был без рук и ног,

Зубами впился в тень.

Повеял вечный холодок

На синий божий день.

Шатало сына взад-вперед,

Он тень свою волок.

– Далек ли путь? – пытал народ.

Он отвечал: – Далек.

Он вел четыреста солдат

До милого крыльца.

Он вел четыреста солдат

И среди них отца.

– Ты с чем пришел? – спросила мать.

А он ей говорит:

– Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит.

И встала верная жена

У тени на краю.

– Кто там? – промолвила она. —

Темно. Не узнаю…

– Кто там? – твердит доныне мать,

А сын ей говорит:

– Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит…

– Россия-мать, Россия-мать, —

Доныне сын твердит, —

Иди хозяина встречать,

Он под окном стоит.