Читать книгу Обиды на Россию не имели. Штрафные и заградительные формирования в годы Великой Отечественной войны - Юрий Рубцов - Страница 8

Только при наличии четкой организационно-должностной структуры и поддержании базирующегося на законах строгого воинского порядка возможно успешное выполнение тем или иным военным институтом возложенных на него задач. Воссозданные в 1942 г. в РККА штрафные части и реорганизованные – заградительные – формирования не являлись в этом смысле исключением.

Однако приказ наркома обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 г. во многом не соответствовал характеру нормативного акта высшего органа военного управления и в этом смысле не мог быть полноценной основой для их институционализации. Неясен был механизм реализации приказа, в нем отсутствовали четкие, основанные на требованиях закона указания на порядок формирования и комплектования штрафных и заградительных частей, не оговаривался правовой статус личного состава, который должен был воевать в их составе, и прочее.

На подобного рода недочеты сразу же обратили внимание многие руководители. Так, нарком Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов в директиве военным советам флотов и флотилий № 360/ш от 30 июля 1942 г. не только потребовал принять приказ И.В. Сталина к исполнению и руководству, но и информировал, что «по вопросам создания заградительных отрядов, штрафных рот и порядке снятия с постов командиров и комиссаров соединений» им будут даны специальные указания[142].

Анализ текста приказа № 227 свидетельствует о его действительно крайне слабой юридической проработке. И это имеет свои объяснения, если учесть условия, в которых он рождался. По воспоминаниям генерала армии С.М. Штеменко, который в 1942 г. служил в Оперативном управлении Генерального штаба РККА, И.В. Сталин лично продиктовал основные положения приказа[143]. Верховный Главнокомандующий и нарком обороны явно заботился в первую очередь об эмоциональном воздействии приказа на личный состав, в том числе угрозой применения карательных средств, а не о соответствии его действовавшим на тот момент нормам закона.

Так, приказ объявлял военнослужащих, отступивших без приказа старшего начальника, «предателями Родины». Однако с точки зрения юридической это определение являлось ничтожным, поскольку ни Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик, ни Уголовный кодекс РСФСР такого состава преступления не предусматривали. Приказ требовал поступать с такими военнослужащими, «как с предателями Родины», но какие конкретно шаги органов правосудия должны были последовать в отношении них, оставалось неясным, поскольку определение конкретного состава совершенных им преступлений было сопряжено с большими трудностями.

Следующая коллизия заключалась в явном смешении понятий, которыми нарком обороны определял круг лиц, подлежащих ответственности. Если это – нарушители только воинской дисциплины (ведь в тексте приказе так и говорилось: «провинившихся в нарушении дисциплины»), то их действия должны были повлечь за собой применение статей Дисциплинарного устава. Если это – лица, совершившие воинские преступления, то их противоправные действия должны были подпадать под соответствующие статьи Уголовного кодекса. Однако ответа на эти принципиальные вопросы приказ № 227 не содержал.

Еще одна коллизия связана с требованием приказа истреблять на месте паникеров и трусов. Тем самым нарком наделял правом бессудного расстрела по существу неограниченный круг лиц – от высших командиров до рядовых красноармейцев. У командиров различных степеней была хоть какая-то правовая основа для такого рода действий: в соответствии с Дисциплинарным уставом 1940 г. «в случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка командир имеет право принять все меры принуждения, вплоть до применения силы и оружия». При этом особо оговаривалось, что «командир не несет ответственности за последствия, если он для принуждения неповинующихся приказу и для восстановления дисциплины и порядка будет вынужден применить силу или оружие»[144]. Но таким правом не обладали лица рядового состава, между тем – повторимся – в приказе № 227 не очерчивался круг лиц, которым разрешалось «истреблять на месте» паникеров и трусов, и по умолчанию это могли быть и рядовые.

Иначе говоря, в этой части приказ противоречил Конституции 1936 г. и действующему на тот момент уголовному законодательству, во-первых, обвиняя военнослужащих в преступлениях, которые Уголовный кодекс не предусматривал, и, во-вторых, наделяя правом на отправление правосудия неопределенный круг лиц.

Приказ № 227 предусматривал, что штрафные части будут формироваться за счет лиц, направленных туда соответствующими приказами военных советов фронтов и армий и их командующих. При этом опять-таки в нарушение Конституции СССР, Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик и УК РСФСР фронтовые и армейские органы военного управления и отдельные категории высших военачальников получали право самостоятельно вершить правосудие.

Следует также отметить, что в приказе № 227 отсутствовало определение специального правового статуса военнослужащих, которыми комплектовались штрафные части. Это относилось к статусу как лиц постоянного (то есть командно-начальствующего и политического) состава, так и особенно лиц, направленных в штрафные части для «искупления вины», то есть военнослужащих переменного состава. Отсутствовали формулировки прав и обязанностей военнослужащих, а также перечень стимулов и ограничений, которые должны были применяться к ним в боевой обстановке, не указывался срок, в течение которого должны были находиться в штрафных частях направленные сюда лица, никак не оговаривался порядок прекращения службы в штрафных частях.

Приказ наркома обороны № 227 предусматривал формирование двух разновидностей штрафных частей. В отдельные штрафные батальоны (ОШБ) направлялись средние и старшие командиры и политработники, в отдельные штрафные роты (ОШР) – лица рядового и сержантского состава. Определялся порядок подчиненности: ОШБ – командованию фронтом, ОШР – командованию армией. Но при этом в нормативном акте отсутствовало юридически корректное изложение их правовых основ как воинских частей, обладающих специальным статусом, что крайне затрудняло процесс их формирования и комплектования. В первую очередь недоставало предписаний о структуре ОШБ и ОШР и их штатах, порядке комплектования командно-начальствующим (постоянным) составом, сроках пребывания лиц переменного состава и других.

Нельзя признать соответствующим конституционным нормам и решение наркома обороны о введении штрафных частей в организационную структуру Красной армии. Выше уже говорилось, что в данном случае нарком обороны, превысив свои полномочия, присвоил себе права, предоставленные правительству СССР. В то же время реализация приказа потребовала действий тех государственных институтов и должностных лиц, которые в подчинении у наркома обороны не находились и формально этот приказ исполнять были не обязаны.

Однако подобного рода юридические казусы, а по сути – грубые отступления от норм права были в те годы обычным явлением. Учитывая статус И.В. Сталина как высшего должностного лица Советского Союза, строгое соблюдение правовых норм ни самим вождем, ни иными должностными лицами, в том числе теми, в чьи служебные обязанности входил контроль над соблюдением законности в стране, не считалось обязательным. Такой правовой нигилизм был не только отголоском первых лет советской власти, когда правосудие во многих случаях вершилось не путем строгого следования законам, а исходя из принципа «революционной целесообразности», но и производным от системы единоличной власти, утвердившейся в СССР в 1930-е гг. Следует принимать во внимание и чрезвычайный характер той обстановки на фронте и в тылу, в которой рождались такого рода нормативные акты, как приказ НКО № 227.

В то же время, отдавая себе отчет в том, что без юридической проработки широкого круга вопросов, касающихся строительства штрафных частей, оно будет сопряжено со значительными трудностями, органы государственной власти и военного управления, а также органы правосудия взяли на себя формирование необходимой нормативно-правовой базы.

В первую очередь был разрешен вопрос о механизме реализации директивных положений приказа № 227. Напомним, что нарком обороны потребовал «истреблять на месте» трусов и паникеров и предавать суду военного трибунала объявленных «предателями Родины» военнослужащих, отступивших с позиций без приказа старшего начальника. Но поскольку такого состава преступления, как предательство Родины, в УК РСФСР не содержалось, судебно-следственные органы, а также командиры различных степеней испытывали затруднения с квалификацией состава преступления указанной выше категории военнослужащих.

Для придания действиям органам правосудия и военного командования законных оснований нарком юстиции СССР Н.М. Рычков и прокурор СССР В.М. Бочков 31 июля 1942 г. издали совместную директиву № 1096, в которой военным прокурорам и председателям трибуналов предписывалось принять «решительные меры к оказанию командованию и политорганам реальной помощи к выполнению задач, поставленных в приказе народного комиссара обороны»[145].

В директиве давалось указание, как квалифицировать действия командиров, комиссаров и политработников, привлекаемых к суду, «за самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров и за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной армии», и определялись сроки расследования этой категории дел.

Авторы директивы явно опирались при этом на принцип применения уголовного закона по аналогии. В соответствии со ст. 16 УК РСФСР, если то или иное общественно опасное действие прямо не было им предусмотрено, то «основания и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления»[146]. Неправовой термин «предательство Родины», содержащийся в приказе № 227, был явно признан родственным квалификации такого преступления, как «измена Родине», состав которого определялся в УК РСФСР.

Действия, заключавшиеся в самовольном отступлении с занимаемых позиций без приказа старшего начальника, согласно той же директиве наркома юстиции СССР и прокурора СССР, квалифицировались по ст. 58.1 п. «б» УК РСФСР как измена Родине, т. е. действия в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, совершенные военнослужащим, и карались высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества[147]. Пропаганда дальнейшего отступления с занимаемых позиций квалифицировалась по ст. 58.10, ч. 2 как пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания при наличии отягчающего обстоятельства – совершения этих действий при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении. Эти действия карались в соответствии со ст. 58.2 УК расстрелом или объявлением врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства и изгнанием из пределов СССР навсегда[148]. Расследование по этим делам не могло превышать 48 часов[149].

Характерно, что оба состава преступления квалифицировались по ст. 58 как контрреволюционные. Хотя, например, диспозиция п. «а» ст. 193.21, (он же п. «а» ст. 21 Положения о воинских преступлениях) – «самовольное отступление начальника от данных ему для боя распоряжений в целях способствованию неприятелю» позволяла вполне адекватно отразить состав такого преступления, как отход с занимаемых позиций без приказа старшего начальника, при том, что сам пункт, как и ст. 58.1, предусматривали высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества. Такое же наказание предусматривала и ст. 193.22 – самовольное оставление поля сражения во время боя.

Однако высшей государственной власти, чья воля отразилась в указанной выше директиве наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 31 июля 1942 г., важно было усилить общественный резонанс карательных мер по предотвращению дальнейшего отступления частей Красной армии, в том числе за счет квалификации таких действий, как военной измены. Действовать именно таким образом военным трибуналам рекомендовала и юридическая наука[150].

Тем не менее указанные разъяснения наркома юстиции СССР и прокурора СССР не позволяли очертить круг военнослужащих, за счет которых должны были комплектоваться вновь создаваемые штрафные части. Ведь направление осужденных в такие части было возможным только при условии приговора к лишению свободы с применением отсрочки его исполнения. По УК РСФСР (прим. 2 к ст. 28) такая отсрочка могла применяться в военное время к военнослужащим, осужденным к лишению свободы без поражения в правах[151]. Однако, как было сказано выше, ст. 58 в военное время предусматривала лишь высшую меру наказания.

Военные трибуналы сталкивались с ситуацией, которая сложилась еще в первые месяцы войны и при которой немедленная реализация приговора, предусматривавшего реальное лишение свободы, а тем более – высшую меру наказания, противоречила интересам обороны страны, поскольку сокращала численность действующей армии. Учитывая, что ряд преступлений, в том числе отступление с занимаемых позиций без приказа, дезертирство и другие, каравшихся расстрелом, хотя временами носили и массовый, но не злостный характер, Верховный Суд СССР нашел основание в кассационном или надзорном порядке пересматривать смертные приговоры, вынесенные военными трибуналами по делам такого характера, и направлять осужденного на фронт.

Обобщенный опыт такой практики лег в основу принятого 22 апреля 1942 г. (то есть еще до учреждения в РККА института штрафных частей) постановления пленума Верховного Суда СССР, в соответствии с которым, если суд при наличии смягчающих обстоятельств признавал более целесообразным направлять осужденного по обвинению в дезертирстве на фронт, то он был вправе путем применения ст. 51 и прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик назначить в виде наказания длительный срок тюремного заключения без поражения в правах с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий и с направлением осужденного в действующую армию[152].

Органы военной юстиции, безусловно, не могли игнорировать упомянутую выше директиву наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 31 июля 1942 г. Но в большинстве случаев, имея в виду необходимость сохранения в живых лиц, которых предстояло осудить по указанным в директиве статьям УК РСФСР, для использования их в боях в составе штрафных частей, военные трибуналы опирались на постановление пленума Верховного Суда СССР от 22 апреля 1942 г.

В этом же направлении военно-судебные органы ориентировал и один из авторов директивы от 31 июля 1942 г. – нарком юстиции Н.М. Рычков. Своим приказом от 26 августа 1942 г. «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г.» обязав их вести настойчивую борьбу за обеспечение строжайшего порядка и железной дисциплины в каждой части, подразделении и учреждении, нарком потребовал от председателей и членов военных трибуналов «решительно отказаться от шаблонного подхода к разрешению дел и оценки фактов лишь по узкоформальным признакам наличия в действиях обвиняемого элементов состава преступления», а также «покончить с практикой огульного осуждения многих лиц, в отношении которых могут быть приняты меры дисциплинарного воздействия и меры, предусмотренные приказом № 227 (направление в штрафные роты и т. п.)»[153].

Как показывает анализ правоприменительной практики, судебно-следственные органы чаще всего прибегали не к ст. 58, а широко опирались на ст. 51 УК РСФСР, которая позволяла назначить наказание ниже низшего предела. Это происходило особенно в тех случаях, когда «применяемая для квалификации преступления статья грозила высшей мерой наказания, а военный трибунал не устанавливал в этом практической целесообразности»[154].

Еще одна статья – 193 УК РСФСР о воинских преступлениях – предоставляла право на отсрочку исполнения приговора по ряду составов преступлений. Военные трибуналы приговаривали преступивших закон лиц (принадлежавших как к рядовому и младшему, так и к среднему и старшему командному составу) к различным срокам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания боевых действий. В значительной части случаев это влекло за собой направление осужденных военнослужащих именно на укомплектование штрафных формирований.

В ходе войны отсрочка исполнения приговора осуществлялась таким порядком по уголовным делам по целому ряду воинских преступлений, по которым закон устанавливал абсолютно определенную санкцию. И не только воинских, но и общеуголовных в тех случаях, когда лишение свободы препятствовало отбыванию воинской повинности лицом призывного возраста или военнообязанным[155].

В целом за все время войны исполнение приговоров было отсрочено в отношении 50,8 % осужденных к лишению свободы военнослужащих за все виды преступлений[156].

Такая линия – на взвешенный и объективный подход к назначению мер наказания, на следование не только букве, но и духу закона – центральными органами правосудия проводилась настойчиво. Она преследовала цель побудить военные трибуналы искоренить формальный подход, при котором многие военные судьи не стремились глубоко анализировать условия и обстоятельства совершенного преступления, а просто приговаривали подсудимых к высшей мере наказания в случаях, когда законодательная санкция носила, как, например, при дезертирстве, предельно определенный характер.

В этом контексте целесообразно упомянуть о том, что некоторые теоретики права считали неправильным применение отсрочки исполнения к лицам, непригодным по состоянию здоровья к несению военной службы, лицам старше установленного соответствующими приказами возраста, а также к женщинам[157]. Если в первых двух случаях такая мера не подлежит сомнению, то отказ женщинам-военнослужащим в возможности и при наличии судимости продолжить исполнение воинского долга вызывает недоумение. Вероятно, подобным образом рассуждали и военные судьи, на практике чаще всего выносившие именно такие приговоры, которые предусматривали отсрочку его исполнения.

Еще одна директива Наркомюста и Прокуратуры СССР, изданная в январе 1943 г., была прямо адресована органам военной юстиции и вновь требовала исключения шаблона в вынесении приговора с высшей мерой наказания. Выявилась недопустимая практика, говорилось в директиве, когда военные трибуналы перекладывали на военное командование ответственность за утверждение приговоров к ВМН. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1941 г. допускал такую возможность только в исключительной обстановке. А именно: в изъятие из ст. 16 Положения о военных трибуналах, которая обязывала военные трибуналы о каждом приговоре, присуждающем к ВМН (расстрелу), немедленно сообщать по телеграфу председателю Военной коллегии Верховного суда СССР и главному военному прокурору РККА (РККФ по принадлежности), указ предоставлял командирам и комиссарам дивизий право утверждения приговоров к высшей мере наказания с немедленным приведением приговоров в исполнение только в местностях, объявленных на военном положении и в районе военных действий, и в исключительных случаях[158]. Однако, говорилось в директиве Наркомюста и Прокуратуры СССР, многие военные прокуроры и председатели военных трибуналов «эту исключительность превращают в правило» и обращаются к командованию за утверждением приговоров даже тогда, когда исполнение приговора невозможно[159].

Возвращаясь к постановлению пленума Верховного Суда СССР от 22 апреля 1942 г., которое, напомним, разрешало судам при вынесении приговора по обвинению подсудимого в дезертирстве отсрочивать его исполнение до окончания военных действий и направлять осужденного в действующую армию, отметим, что практика подтвердила его жизненность. Поэтому намеченная в нем линия была развита Верховным Судом СССР в постановлении пленума, состоявшегося 25 июля 1943 г. В документе было указано, что отсрочка может иметь место при осуждении к лишению свободы без поражения в правах, независимо от состава преступления и срока лишения свободы[160].

Следует иметь в виду, что пленум Верховного Суда СССР не давал конкретных указаний, в отношении каких именно видов преступлений следует прибегать к применению примечания 2 к ст. 28 УК. Суды и военные трибуналы определяли это самостоятельно. На практике эта норма не применялась лишь к осужденным за контрреволюционные преступления, бандитизм, а также по закону от 7 августа 1932 г.[161].

В создании нормативно-правовой базы, необходимой для функционирования штрафных и заградительных формирований, принимали активное участие и органы военного управления.

Важнейшим актом нормативного характера, позволившим военному командованию приступить к планомерному созданию штрафных частей, стал приказ наркома обороны СССР № 298 от 28 сентября 1942 г., которым объявлялись Положения о штрафных батальонах и штрафных ротах действующей армии и их штаты[162].

В них содержались формулировки, которые прямо указывали на специфику штрафных частей, как воинских формирований, обладающих специальным статусом. Так, указывалось, что организация, численный и боевой состав, а также оклады содержания постоянному составу штрафных батальонов и рот определялись особым штатом[163].

Об этом же свидетельствовал установленный порядок назначения на должность всего постоянного начальствующего состава не иначе как приказами по войскам фронта, армии, чего не было в типовых строевых частях. На специальный статус штрафных частей указывал также объем дисциплинарных прав, которым пользовался командно-начальствующий и политический состав – на две ступени выше по сравнению с правами, которыми располагали командиры (начальники) соответствующей должностной категории в типовых воинских частях.

Положения о штрафных батальонах и ротах вносили ясность и в правовой статус постоянного состава штрафных частей, определяя его права и обязанности, порядок назначения на должность, преимущества по сравнению с аналогичными должностными лицами типовых частей в сроках выслуги и пенсионном обеспечении.

Указанные Положения раскрывали также основные вопросы правового статуса лиц переменного состава. Прежде всего, нормативное закрепление получил сложившийся порядок комплектования штрафных частей за счет двух категорий военнослужащих. Первая из них – лица, направленные туда по приказу старших начальников. Правом направлять военнослужащих в штрафные части приказ № 227 наделил военные советы и командующих фронтами и армиями. Положения о штрафных батальонах и ротах распространили это право и на командиров более низких ступеней до командиров полков (отдельных частей) включительно.

Следует обратить особое внимание на то, что именно приказ НКО № 298 от 28 сентября 1942 г., а не приказ № 227 стал тем нормативным актом, который существенно расширил дискреционные полномочия военного командования, наделив правом самостоятельно осуществлять правосудие столь широкий круг органов военного управления и военачальников – от военных советов фронтов, армий и командующих фронтами, армиями до командиров отдельных воинских частей включительно.

Во вторую категорию лиц переменного состава штрафных частей входили направленные туда по приговору военных трибуналов (как в действующей армии, так и тыловых) в случае осуждения с применением отсрочки исполнения приговора[164].

В Положениях о штрафных батальонах и ротах указывались основания для отчисления военнослужащих переменного состава из штрафных частей и порядок такого отчисления, оговаривалось, что такие военнослужащие восстанавливаются в воинском звании и во всех правах. Определялся размер денежного довольствия переменников, а также порядок пенсионного обеспечения в случае получения инвалидности либо гибели (в последнем случае пенсия назначалась семье). Подробному анализу правового статуса постоянного и переменного состава посвящена отдельная глава книги.

Хотя Положения о штрафных батальонах и ротах позволили значительно прояснить правовые основы создания штрафных частей, нельзя не отметить, что характерная еще для приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г. неопределенность с правовым статусом штрафных формирований сохранялась. Этот документ так и не содержал однозначных формулировок, что представляли собой эти формирования – военно-пенитенциарные учреждения, то есть места отбывания наказания по приговору военного трибунала, или военно-дисциплинарные. По существу, приказ лишь воспроизводил формулировку, содержавшуюся в приказе № 227: «Штрафные батальоны (аналогично – роты. – Ю.Р.) имеют целью дать возможность лицам среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава всех родов войск, провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свои преступления (в отношении переменного состава роты иная формулировка: “свою вину”. – Ю.Р.) перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий»[165].

Кроме того, в указанных Положениях постоянно используются такие формулировки, как: «освобожден досрочно», «по отбытии назначенного срока», «считаются отбывшими наказание». Это дает основание для вывода, что руководство Наркомата обороны СССР, а вслед за ним и военные руководители всех уровней, как и органы правосудия в системе Вооруженных сил рассматривали штрафные части именно как военно-пенитенциарные (военно-исправительные) учреждения.

Такой взгляд на характер штрафных частей являлся упрощенным, ошибочным, поскольку не соответствовал духу и букве самих базовых для процесса институционализации штрафных частей приказов НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г. и № 298 от 28 сентября 1942 г.

Последующие нормативные акты по вопросам, связанным с организацией и применением штрафных формирований, причем исходившие не только от Наркомата обороны, но и Наркоматов юстиции, внутренних дел, Прокуратуры СССР преследовали цель дальнейшего развития нормативно-правовой базы, уточнения или разъяснения тех или иных законоположений или норм.

Так, почти сразу же после начала создания в Красной армии штрафных частей стало понятно, что нет возможности укомплектовать их только теми осужденными военнослужащими, которые находились непосредственно на фронте, по причине их относительного небольшого числа. Практика потребовала расширить круг лиц переменного состава за счет осужденных военнослужащих воинских частей и учреждений, не входивших в действующую армию[166].

Вследствие этого был издан приказ наркома обороны СССР № 323 от 16 октября 1942 г. «О направлении в штрафные части военнослужащих, осужденных военными трибуналами с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны», в котором призналось недопустимым, когда дезертиры, расхитители военного имущества, пьяницы, злостные нарушители воинской дисциплины и другие «неустойчивые элементы», осужденные военными трибуналами внутренних военных округов с применением отсрочки, продолжали оставаться на прежнем месте службы – в запасных частях, учебных центрах, учебных бригадах и полках, военных училищах. Тем самым они и сами фактически избегали наказания, и разлагающе воздействовали на окружающих.

Не достигал цели судебный приговор и тогда, когда осужденные с отсрочкой исполнения приговора попадали в составе маршевых пополнений на передовую и зачислялись в обычные линейные части. Поскольку они прибывали на фронт вместе с военнослужащими, не имевшими конфликта с законом, то растворялись в общей массе, многие скрывали свою судимость.

В целях кардинального исправления сложившегося положения приказ наркома обороны СССР № 323 устанавливал следующий порядок: все без исключения военнослужащие, осужденные за воинские и другие преступления с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны, направлялись в штрафные батальоны (лица командного и начальствующего состава) и штрафные роты (красноармейцы и младший командный состав)[167]. Приказом также закреплялся установленный в Положениях о штрафных батальонах и ротах единый для всех категорий военнослужащих срок пребывания в их составе – от одного до трех месяцев.

«Если срок пребывания в штрафной части не определен в судебном приговоре, – уточнялось в приказе НКО, – то он устанавливается приказом командира войсковой части, в которой находится осужденный (или начальника гарнизона), сообразуясь с назначенной военным трибуналом мерой наказания. Срок пребывания в штрафных частях исчисляется с момента фактического прибытия осужденного в штрафную часть»[168].

Процитированный выше приказ наркома обороны СССР № 323 внес ясность в порядок дальнейшей службы военнослужащих, осужденных военными трибуналами как действующей армии, так и тыловыми. Однако оставался неурегулированным процесс направления военнослужащих в штрафные части во внесудебном порядке, то есть приказами по части, соединению, объединению.

Повседневная практика показала различное понимание командирами (начальниками) прав, которыми их наделял приказ наркома обороны СССР № 298 от 28 сентября 1942 г., вследствие чего они нередко направляли своих подчиненных в штрафные части без должных на то оснований. Налицо была явная необходимость в конкретном перечне (по аналогии с УК) противоправных действий, за которые военнослужащего следовало во внесудебном порядке направлять в штрафную часть приказом соответствующего командира. Но в отношении лиц офицерского состава ни органы центрального военного управления, ни органы военной юстиции не проявили должной инициативы до самого окончания войны. Как показывают архивные документы, старшие начальники произвольно решали, кого и на каком основании направить своей властью в штрафную часть.

Военное командование разрешило этот вопрос только в отношении лиц сержантского и рядового состава. 21 августа 1943 г. И.В. Сталиным как наркомом обороны СССР был издан приказ № 0413, которым частично разграничивалась компетенция военных трибуналов и военного командования в вопросе определения военнослужащих для дальнейшей службы в штрафные формирования. В соответствии с приказом, командирам полков (отдельных частей) действующей армии и командирам дивизий (отдельных бригад) и им равных в военных округах и невоюющих (в приказе – недействующих) фронтах предоставлялось право своей властью, без предания суду военного трибунала, направлять в штрафные части действующей армии лиц сержантского и рядового состава, если обычные меры дисциплинарного воздействия оказывались недостаточными. Основаниями для таких решений командиров были самовольные отлучки, дезертирство, неисполнение приказа, промотание и кража военного имущества, нарушение уставных правил караульной службы и «иные воинские преступления»[169].

Такие же права, но лишь в отношении задержанных дезертиров рядового и сержантского состава, бежавших из частей действующей армии и из других гарнизонов, получили начальники гарнизонов, пользовавшиеся правами на уровне не ниже командира полка. В случае, если начальник гарнизона не обладал такими правами, направление задержанных дезертиров производилось распоряжением командиров расположенных вблизи соединений или областных военных комиссаров.

Обращает на себя внимание, что центральным органам военного управления потребовалось более года, чтобы осознать необходимость узаконить перечень конкретных преступных действий, а также дисциплинарных проступков, за которые соответствующий командир (начальник) мог своим приказом направить подчиненного в штрафную часть.

Приказом наркома обороны СССР № 0413 решались как минимум две задачи правового характера. Во-первых, реализовывался курс, намеченный в проанализированном выше приказе наркома юстиции Н.М. Рычкова от 26 августа 1942 г. «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г.», в котором содержалось категорическое требование сократить масштабы судимости и шире применять «меры дисциплинарного воздействия и меры, предусмотренные приказом № 227 (направление в штрафные роты и т. п.)».

Ранее (после приказа наркома обороны СССР № 298 от 28 сентября 1942 г.) командиры (начальники) могли своей властью направлять в штрафные части только тех подчиненных лиц сержантского и рядового состава, которые совершили грубый дисциплинарный проступок. В случае же, если в ходе дознания устанавливалось, что в действиях указанных военнослужащих выявлялись признаки преступления, соответствующий командир (начальник) передавал материалы дознания военному прокурору. Теперь же командиры полков (отдельных частей) и выше получали персональное право на отправление правосудия в отношении военнослужащих, совершивших ряд уголовно наказуемых действий. Это заметно сокращало масштабы судимости в рамках Вооруженных сил. В то же время приказ особо оговаривал, что «в случаях, когда к виновному должна быть применена более суровая мера наказания, дознание [необходимо] направлять в военную прокуратуру для предания виновного суду военного трибунала».

Во-вторых, приказ наркома обороны СССР № 0413 позволял ограничить возможность произвола со стороны отдельных командиров (начальников), которые представленные им полномочия на правосудие могли использовать теперь только в рамках указанных в приказе составов преступлений. Правда, эта линия была проведена в приказе недостаточно последовательно: формула «и иные воинские преступления» оставляла определенный простор для злоупотреблений, что будет показано далее при освещении правоприменительной практики.

В круг законодательных и нормативных актов, составлявших правовую основу строительства штрафных частей, по ходу войны стали включаться и те, действие которых распространялось на людской контингент, первоначально не входивший в состав действующей армии, а то и Вооруженных сил вообще.

Так, приказом наркома обороны СССР № 0860 от 29 октября 1942 г. предпринимались меры по установлению твердого воинского порядка и дисциплины в гарнизонах и на путях сообщения с целью решительной борьбы с дезертирством. На базе существовавших до этого этапных комендатур на железных дорогах формировались этапно-заградительные комендатуры, на которые (как и на контрольно-пропускные пункты военно-автомобильных дорог и начальников гарнизонов) возлагались задачи по задержанию и препровождению на гарнизонные гауптвахты и содержанию под строгим арестом дезертиров, отставших от эшелонов и команд, злостных нарушителей воинской дисциплины и т. п. Военным прокурорам и военным трибуналам предписывалось в трехдневный срок рассматривать дела лиц, содержащихся на гарнизонных гауптвахтах, и осужденных с применением отсрочки исполнения приговора «немедленно отправлять в штрафные части действующей армии в порядке приказа НКО от 16 октября с.г. № 323»[170].

Осенью 1942 г. руководство Наркомата обороны приняло меры по значительному расширению призывного контингента за счет тех категорий военнообязанных, военнослужащих и призывников, которые по нормативам, установленным на мирное время, не подлежали призыву. Приказом наркома обороны СССР № 0882 от 12 ноября 1942 г. было предписано провести сплошное переосвидетельствование по новому расписанию болезней, объявленному в приказе наркома обороны № 336 от 24 октября 1942 г., всех военнообязанных и военнослужащих в возрасте до 50 лет и призывников, ранее получивших отсрочки или отпуска по последствиям ранений и болезни, а также признанных годными к нестроевой службе. Цель – резко увеличить за счет этого численность призывного контингента.

Приказ, в частности, категорически запрещал командирам частей и соединений отправлять на переосвидетельствование военнослужащих, признанных врачебными комиссиями годными к службе, но продолжающих заявлять себя больными, без предварительного тщательного осмотра врачами частей и их без их письменных заключений. «Если будет установлено, – говорилось в приказе, – что военнослужащий симулирует болезнь и членовредитель, предавать [его] суду, а осужденных немедленно отправлять в штрафные части действующей армии»[171].

Постановлением ГКО от 9 октября 1942 г. весь личный вольнонаемный состав военно-строительных организаций, занятых сооружением оборонительных рубежей, переводился на положение состоящих в рядах Красной армии. На него распространялось действие уставов РККА, в т. ч. Дисциплинарного, а также статей УК «О воинских преступлениях»[172]. Таким образом, с этого момента лица вольнонаемного состава потенциально могли пополнить собой штрафные части.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1943 г. на всех железных дорогах Советского Союза было введено военное положение. В связи с этим работники железнодорожного транспорта на время войны считались мобилизованными и были закреплены для работы именно на этом виде транспорта, а их ответственность за преступления по службе была установлена наравне с ответственностью военнослужащих Красной армии. Указ предписывал рабочих и служащих железных дорог «за преступления по службе по решению военного трибунала увольнять с работы с направлением на фронт в штрафные роты, если они не подлежат более суровому наказанию». Еще одним указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1943 г. военное положение было введено на морском и речном транспорте со всеми вытекающими отсюда последствиями для работников этих отраслей в смысле ответственности за преступления по службе[173].

Постановлением пленума Верховного Суда СССР от 18 февраля 1943 г. лица, входившие в состав формирований местной противоздушной обороны, за преступления против установленного порядка несения службы в формированиях МПВО подлежали ответственности по соответствующим статьям Положения о воинских преступлениях, а дела этой категории рассматривались военными трибуналами[174].

Кроме того, в военное время ответственность за преступления по службе по Положению о военных преступлениях была установлена в отношении лиц начальствующего и рядового состава военизированной охраны предприятий и военизированной пожарной охраны НКВД СССР (указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 января 1944 г.[175]). Они, таким образом, в случае осуждения с отсрочкой исполнения наказания также пополняли переменный состав штрафных частей.

Острая необходимость в пополнении действующей армии живой силой в связи с большими потерями заставила политические и военные власти СССР обратить внимание на такие источники дополнительных мобилизационных ресурсов, как советские территории, освобождаемые от немецкой оккупации, места лишения свободы и другие. Бывших заключенных или лиц, находившихся на оккупированной территории, либо освобожденных из плена, в силу их прошлого, по мнению властей, нельзя было направлять в обычные воинские части. Поэтому в своем большинстве они предварительно пропускались через штрафные части.

Вопрос приобрел особую актуальность с победным завершением зимой 1943 г. Сталинградской битвы, после которой началось масштабное движение Красной армии на Запад. 21 января 1943 г. было принято постановление ГКО № 2779сс, которое разрешало командующим войсками фронтов использовать для пополнения частей действующей армии бывших военнослужащих, находившихся в плену и в окружении противника. Ранее, в соответствии с постановлением ГКО № 1069сс от 27 декабря 1941 г., таких военнослужащих концентрировали на сборно-пересыльных пунктах, созданных органами военного управления в пределах армейского тыла, после чего направляли в специальные лагеря НКВД, размещенные в Вологодской, Ивановской, Тамбовской и Сталинградской областях. Там особые отделы фильтровали поступивших, выявляя изменников Родине, шпионов, дезертиров. Лица, со стороны которых не было установлено компрометирующих деяний, передавались военным комиссариатам как потенциальный призывной контингент[176].

Правда, в постановлении ГКО от 21 января 1943 г. речь о направлении указанных лиц в штрафные части не шла, оговаривалась лишь необходимость «надлежащей их фильтрации на месте в армейских и фронтовых сборно-пересыльных пунктах»[177].

Порядок реализации постановления ГКО уточняла директива заместителя наркома обороны СССР, начальника Главного управления формирования и укомплектования войск НКО СССР (Главупраформ) армейского комиссара 1-го ранга Е.А. Щаденко № 97 от 10 марта 1943 г. Она устанавливала порядок повторной мобилизации лиц призывного возраста, выявленных в освобожденных от немецких захватчиков местностях. После их «быстрой проверки» директива требовала немедленно направлять таких лиц в штрафные части. Речь шла о бывших военнослужащих, которые, как говорилось в директиве, «в свое время без сопротивления сдались противнику в плен или дезертировали из Красной армии и остались на жительство на территории, временно оккупированной немцами, или, оказавшись окруженными в месте своего жительства, остались дома, не стремясь выходить с частями Красной армии»[178].

Необходимо отметить, что органы военного управления и юстиции на протяжении всей войны выявляли лакуны в ранее принятых нормативно-правовых актах и, хоть не всегда оперативно, но вносили необходимые коррективы. Так, еще на самой ранней стадии создания штрафных частей стало понятно, что переменный состав в ОШБ и ОШР в значительной мере будет формироваться за счет осужденных с применением отсрочки исполнения приговора до окончания боевых действий в соответствии с прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик. Однако из-за неправильного толкования этой нормы некоторыми судами и необоснованного предоставления такой отсрочки действующая армия, включая штрафные формирования, стала засоряться лицами, совершившими тяжкие преступления.

В применении этой нормы военными судами, с одной стороны, и общими (гражданскими) судами – с другой, существовали серьезные разночтения. Органы военной юстиции исходили из того, что приказ наркома обороны СССР № 323 от 16 октября 1942 г. «О направлении в штрафные части военнослужащих, осужденных военными трибуналами с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны» не должен распространяться на лиц, которые были ранее осуждены народными судами и досрочно, по постановлению Верховного Совета СССР, освобождены из мест заключения. Указанных лиц, поступивших в распоряжение кадровых органов фронтов и армий, последние должны были направлять в части действующей армии, но не в штрафные.

Это разъяснение Главная военная прокуратура 21 января 1943 г. направила подчиненным органам, а военные прокуратуры фронтов, в свою очередь, направили в отделы кадров фронтов с предписанием срочно отозвать бывших заключенных из штрафных частей[179].

Но многие гражданские суды, рассматривая дела лиц призывного возраста или военнообязанных, совершивших преступления, в эти детали не вникали. Они руководствовались постановлением Верховного Суда СССР от 22 января 1942 г., в соответствии с которым «осуждение лиц, совершивших уголовное преступление, к лишению свободы на срок не свыше 2 лет без поражения в правах, не является препятствием к призыву или мобилизации этих лиц в Красную армию или Военно-морской флот»[180]. В этих случаях исполнение приговора – применительно к ст. 19.2 Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик (прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик) – приостанавливалось судом, вынесшим приговор, до возвращения осужденного из РККА или РККФ.

26 июля 1943 г. Верховный Суд СССР дополнил приведенное выше постановление указанием, которое позволило существенно расширить в военное время круг осужденных, подлежащих призыву или мобилизации в действующую армию, на которых распространялась отсрочка. Судам предоставлялось право отсрочивать исполнение приговора в отношении таких лиц с направлением осужденного в действующую армию, «независимо от срока, на который он осужден»[181].

Понятно, что эти руководящие указания Верховного Суда СССР территориальными судами исполнялись в отношении не только тех лиц, которые к моменту выхода в свет этих указаний подлежали суду, но и тех, в отношении которых приговор был уже вынесен. На практике это означало, что судами начали пересматриваться дела лиц, уже находившихся к этому моменту в местах лишения свободы. К таким осужденным применялась отсрочка исполнения приговора, у них отбиралась подписка о немедленной явке в местный военкомат, который тут же призывал их в действующую армию.

Беда в том, что суды нередко допускали ошибки, вынося приговоры с отсрочкой исполнения, в результате немало рецидивистов получили возможность избегнуть заслуженного наказания, а попав в армейские ряды, навязывать сослуживцам преступные нравы.

Это показал анализ практики судебных органов по применению отсрочки исполнения приговора с направлением осужденных в действующую армию, проведенный заинтересованными наркоматами и Прокуратурой СССР. Были вскрыты серьезнейшие недочеты, отраженные в совместном приказе заместителя наркома обороны маршала А.М. Василевского и наркомов внутренних дел Л.П. Берии, юстиции Н.М. Рычкова и прокурора СССР К.П. Горшенина № 004/0073/006/23cc от 26 января 1944 г. «О порядке применения примечания 2 к статье 28 УК РСФСР (и соответствующих статей УК других союзных республик) и направления осужденных в действующую армию». Выяснилось, что многие судебные органы необоснованно применяли отсрочку исполнения приговора с направлением в действующую армию к лицам, осужденным за контрреволюционные и тяжкие общеуголовные преступления, рецидивистам, неоднократным дезертирам из Красной армии.

Недостатки были вскрыты и в деятельности органов военного управления при передаче осужденных в действующую армию, из-за чего многие из них получали возможность дезертировать и снова совершать преступления.

Приказом устанавливался единый порядок применения к осужденным отсрочки исполнения приговора с направлением их в действующую армию. Судам и военным трибуналам было категорически запрещено применять отсрочку к «лицам, осужденным за контрреволюционные преступления, бандитизм, разбой, грабежи, ворам-рецидивистам, лицам, имевшим уже в прошлом судимость за перечисленные преступления, а также неоднократно дезертировавшим из Красной армии»[182]. По остальным категориям дел судам и военным трибуналам, решавшим вопрос об отсрочке с направлением осужденного в действующую армию, предлагалось учитывать личность осужденного, характер совершенного преступления и другие обстоятельства дела.

Отсрочку исполнения приговора предписывалось применять лишь в отношении тех лиц, сверстники которых призваны (мобилизованы) в Красную армию, и оговаривать таковую непосредственно в самом приговоре.

До момента вступления приговора в законную силу осужденные должны были оставаться, как правило, под стражей и направляться под конвоем обратно в места заключения. Судам и военным трибуналам, вынесшим приговор, предписывалось немедленно направлять его копии начальнику места заключения и в соответствующий районный (городской) военкомат по месту содержания осужденного, а также информировать военкомат о месте содержания осужденного под стражей.

По вступлении приговора, по которому применена отсрочка, в законную силу начальник места заключения был обязан в суточный срок извещать соответствующий районный (городской) военкомат, а последний – не позже чем в 3-дневный срок производить медицинское освидетельствование осужденного по месту его содержания под стражей и обеспечить его направление в действующую армию.

Важная особенность этого совместного приказа заместителя наркома обороны, наркомов внутренних дел, юстиции и прокурора СССР состояла в том, что впервые нормативным документом было предписано направлять осужденных из мест заключения в том случае, если вступала в действие отсрочка исполнения приговора, исключительно в штрафные части. Ранее эта установка в нормативной базе столь четко прописана не была, в результате осужденные из мест заключения попадали как в обычные линейные части, так и в штрафные, о чем уже говорилось выше.

Указанный приказ определил порядок доставки осужденных, признанных годными к службе, на фронт. Военкоматы принимали указанных лиц в местах заключения под расписку и отправляли в штрафные батальоны военных округов для последующей отправки их в штрафные части действующей армии вместе с копиями приговоров. В пунктах сбора осужденных до момента отправки во фронтовые штрафные части было приказано содержать под охраной.

Для сопровождения осужденных из мест заключения в пункты сбора, а оттуда – в штрафные части действующей армии командующие войсками военных округов и начальники гарнизонов обязывались назначать опытных и энергичных офицеров, сержантов и красноармейцев, способных поддержать строгий порядок и дисциплину в пути.

В приказе говорилось и о том, как следовало распорядиться с осужденными, к которым была применена отсрочка, но которые по состоянию здоровья оказались негодными к службе в действующей армии. В этом случае военкоматы должны были в 3-дневный срок извещать суд или военный трибунал, вынесший приговор, и последние в этом случае в порядке статьи 461 УПК РСФСР (и соответствующих статей УПК других союзных республик) должны были немедленно выносить определение об отмене отсрочки исполнения приговора и обращать его к исполнению.

Документом также определялась участь лиц, к которым была применена мера пресечения, не связанная с содержанием под стражей. В этом случае судам предписывалось немедленно по вынесении приговора отбирать подписку о явке в военкомат и одновременно направлять туда же копию приговора. Осужденные подвергались здесь медицинскому освидетельствованию, и дальше с ними поступали в зависимости от результата: при необходимых показателях призывали в армию, а в случае признания негодным к службе в действующей армии военкоматам и судам немедленно выносить определение об отмене отсрочки исполнения приговора и обращать его к исполнению. При поступлении осужденных в штрафные части сроки пребывания в них устанавливали командиры войсковых частей.

* * *

Анализ последовавших за приказом наркома обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 г. законодательных и нормативно-правовых актов Президиума Верховного Совета СССР, Наркоматов обороны, юстиции, внутренних дел, Верховного Суда СССР, Прокуратуры СССР, Главной военной прокуратуры позволяет сделать вывод, что по ходу войны была сформирована вполне целостная нормативно-правовая база, обеспечившая функционирование институтов штрафных частей и заградительных отрядов.

Притом что в ходе реализации основополагающего приказа наркома обороны СССР № 227 органы военного управления использовали опыт ранее существовавших в Красной армии штрафных и военно-исправительных частей, сам институт штрафных частей периода Великой Отечественной войны был во многом уникальным. В процессе мобилизации всех возможных людских ресурсов на отпор врагу они позволяли в массовом порядке привлекать в действующую армию лиц, вступивших в конфликт с воинским уставом и законом, но способных физически выполнять конституционный долг по защите Отечества с оружием в руках.

Военное законодательство, касавшееся института штрафных частей, при отмеченных положительных сторонах, отличалось и рядом недостатков. К ним следует отнести: множественность и недостаточную систематизированность нормативно-правовых актов, из-за чего была затруднена ориентировка в них непосредственных исполнителей, отставание процесса правового урегулирования тех или иных отношений в рамках института штрафных частей от быстро меняющейся практики, произвольное отступление отдельных ведомственных актов от требований законов и другие.