Читать книгу Ярмарка наград - Юрий Семёнов - Страница 12

Смастерил как-то дед Матвей бричку из старой мотоциклетной коляски, чтобы сено возить. Да не простую, а с амортизаторами и клаксоном, как у машин настоящих. Стояла она долго в сарае без дела, пылилась, потому что людей смешила, а когда время настало, Егорке подарил. Вроде бы для забавы, а на деле очень кстати пригодилась.

Запряжёт тот кобылу в неё, всё чин по чину с оглоблей посередине, залезет внутрь и давай понукать, кнутом лошадь погонять. Та ввиду возраста, конечно, уже не прыткой была, но, если в ритм войдёт, даже ветерком обдувает. А уж с горки – тем более, настоящая сивка-бурка, поди, скачет.

Однажды Иван младшего сына в ночную снарядил, бахчу охранять.

– Смотри, Егорушка, – наказывал отец, – не балуй, добро семейное, как положено, стереги. А если не убережёшь – взыщу, так и знай.

И покрутил у него кулаком под носом.

Егорка перечить батьке не стал, знамо худо будет, запряг кобылу в бричку мотоциклетную и в поле подался, арбузы и дыни сторожить. Долго ли, коротко, приехал он к месту несения дозора, траву накосил, в стог собрал, корпеше расстелил, а лошадь рядом пристроил, чтобы сено жевала. Скотина тоже кормлена должна быть, сызмальства ведал он.

Свечерело, небо звёздами расцвело, луна выглянула и мило улыбнулась, вроде как поздоровалась. Слышно, ручеёк совсем рядом под стрёкот кузнечиков в тишине хохотушкой залился. Размечтался Егорка, расфантазировался.

«Вот бы сейчас на луне оказаться, – подумал он. – Интересно, какая она из себя? Холодная, небось, как льдина, раз жёлтая такая, и поверхность у неё, точь-в-точь кожа гуся, мурашками покрылась». Побродил он в небесах и заснул сном молодецким.

А под утро, ещё затемно, Иван в доме с постели поднялся и думает: «Дай проверю Егора, как он наказ отцовский выполняет». Разбудил старшего Григория и говорит ему:

– Собирайся, Егорку посмотрим, всё ли на поле ладно.

Потянулся Гришка со сна, аж кости хрустнули, и говорит, а по сути, отцу перечит:

– Не хочу сон портить, спать охота. Давай позже посмотрим.

Тут и замахнулся Иван ремешком, что живот подтягивал, и стеганул Гришку меж лопаток, да так, что у того искры из глаз посыпались.

– Ты чего это? Я же пошутил, – взревел Григорий, вскочил как ужаленный, и собрался быстрее солдата на посту.

Егорка в то время ещё спал на сеновале и сны дивные видел. Луна и звёзды его одолевали, бродил он по ним и восторгался. Отец меж тем подкрался к нему, лошадь с бричкой умыкнул и велел Григорию в ложбинку её неподалёку спрятать. А заодно и кепку Егоркину себе за пояс засунул. Пущай малой побегает, пропажу поищет.

Проснулся Егорка от шороха, глаза выпучил, по сторонам озирается. Глядь, а на месте лошади какая-то невидаль к земле прижалась и окурками глаз светится. Хуже того, рычит, всех порвать норовит. Поначалу оробел он, а когда присмотрелся хорошенько, шакала в нём признал. Оскалился тот, ощетинился.

Не испугался Егорка зверя, не таков был. Спрыгнул он со стожка, схватил серп и на него бросился. Тот, видимо, струсил, наутёк пустился, только хруст камышей в темноте слышится. Долго гнался за шакалом Егорка, все ноги истоптал, руки о ветки поранил, но заросли тугайные камнем преткновения на его пути стали. Затерялась в них тварь степная, махнула хвостом и исчезла из виду в тумане предутренней росы.

Вернулся он усталый к своему стойбищу, смотрит, а лошадь его, бричкой запряжённая, на том же месте стоит, пофыркивает, копытами землю роет и сено жуёт. «Что за диво дивное, никак в толк не возьму», – думает он. – «Ведь только что её не было. И на тебе, появилась снова, будто воскресла. Оборотень, наверное, или бес попутал».

А неподалёку Иван с Гришкой за кустами от него прячутся и посмеиваются себе тихонько.

– Вот чудило несусветное, – шепчет Иван, злорадствует, – даже не догадывается, что мы его вокруг пальца обвели. Ну, ничего, на сей раз не отвертится, покажу ему, как отца с мамкой любить надобно.

Когда же солнце из-за речки поднялось, очухался Егорка от приключений ночных, порыскал вокруг пропажу с головы, махнул рукой – найду, мол, другую кепку, и поехал назад окольными путями, чтобы время потянуть, отца зря не расстраивать. А Иван с Григорием тем временем вернулись в дом прямиком через дворы соседские, сделали вид, что не ведают ничего, стали Егорку дожидаться, козни ему разные придумывать.

Мать, как всегда, Егорку на крыльце встретила. Усадила за стол, молока с хлебом дала и спрашивает:

– Как дела, сыночек? Всё ли у тебя нормально?

Тут ещё Иван в комнату зашёл и вопросами такими же сына засыпал. Ест Егорка, а сам на родителей искоса поглядывает и сказывает им историю, которая под утро с ним в поле приключилась.

Мать Егорушке верит, головой согласно кивает, ей и невдомёк, что он все слова приворачивает. А отец – ни в какую, строжится пуще прежнего, и на сына голосом наседает:

– Проспал, наверное, всё на свете, теперь сказки нам придумываешь. А где голову свою потерял?

– Какую голову? – удивился Егорка. – Не знаю ничего.

– Не знаешь? – прикрикнул Иван и его кепку из-за пазухи вынул.

– Ах, эту? То-то я со вчерашнего вечера её найти нигде не могу, все углы обшарил. Гришка, видать, пошутил, – стал отнекиваться Егорка.

А Григорий в это время как раз сзади стоял и всё Егоркино враньё слышал.

– Но-но, не очень-то шали. Предел всему есть, – говорит он и петухом наскочить пытается.

– Ладно, остынь, – встрял по-отцовски Иван. – Нечего воздух зря сотрясать. Егорка, конечно, ещё тот прохиндей. Проспал и теперь глаз воротит. Но про оборотня, что ему привиделся, правду сказывал и даже не струсил. У меня поджилки и те затряслись, когда к нему шакал подкрался, а ему хоть бы хны. Лихой казак будет, настоящий рубака.

С тех пор Егорка в семье за балабола никогда не выставлялся, а в ночную только с одним из братьев ходил.

– Так спокойнее будет, – постановил Иван и больше своего слова не менял.