Читать книгу Спасённому рая не будет. Книга первая. Остров - Юрий Теплов - Страница 4

Открыв дверь, жена сказала с угодливой торопливостью:

– Сейчас ужин соберу.

– Не надо, – ответил он, – только кофе.

– Я красную икру купила. Бутерброды сделать?

Он не отреагировал на икру. Спросил:

– Рязанцев не звонил?

– Нет.

– Олег придет сегодня?

– У нее останется. Не знаю, что с ним делать.

– Ничего. Собьет оскомину и будет в норме.

После кофе она неуверенно поинтересовалась:

– Ночевать в кабинете будешь?

– В кабинете.

– Я поменяла там белье, – и в который уже раз вопрошающе глянула на него.

Алексей не стал копошиться в ее мыслях, не хотелось напрягаться. Удалившись в свою каморку, достал мобильник и позвонил Рязанцеву. Однако никто не ответил. Через полчаса снова позвонил и опять безрезультатно. Лишь близко к полуночи трубку сняла Валентина, его жена.

– Загуляли? – спросил Алексей.

– Ой, да какая гулянка! Валерка лежит в госпитале, в неврологии. Я только от него.

– Что случилось?

– Какая-то сволочь по голове железякой ударила.

– Как он сейчас?

– Сказали, недели через две выпишут.

– Когда это случилось?

– Неделя уже. Он как раз зарплату получил и после работы к вам собирался. Забрали деньги, портфель и диктофон.

– Что же ты, Валя, сразу не позвонила?

Она замялась. Затем ответила с запинкой:

– Боюсь я вас.

– С каких это пор?

– Я же видела, как гроб опускали.

– Так в гробу-то не я был!

На том конце снова возникла пауза, прервавшаяся смущенным бормотанием:

– Как знать…

Положив трубку, Алексей почувствовал себя виноватым: с другом беда, а он даже не удосужился позвонить. А прежде созванивались, чуть ли не каждый день и общались, и к Павлику захаживали. Недалеко от редакции был скверик, в котором стоял гипсовый памятник пионеру Павлику Морозову. Возле памятника чугунная скамейка. Удобное, скрытое от посторонних глаз место, где газетчики причащались портвейном или пивом после трудов праведных. Давно уже не захаживал Алексей к Павлику. Никуда не деться – непредсказуемая жизнь плетет новые паутины и рвет прежние нити.

С мыслью навестить завтра Рязанцева, он смежил веки. То ли задремал, то ли уснул. Полусон, наплывший на него, был похож на явь. Будто выползло из глубин сознания забытое и расстелилось перед ним объемной картиной.

Зеленели деревья, трава и вода близкого озера. И снова явилась ему маленькая зеленоволосая женщина в голубоватой с переливами одежде. Только теперь она сидела в своем матерчатом кресле чуть поодаль. А он лежал на кусачей, будто сплетенной из крапивы, циновке. Но укусы не жгли, а слегка пощипывали.

– Ты кто? – спросил он.

– Женщина. Регулирую наследственность и память.

Он не слышал ни ее, ни своего голоса, но сознание четко фиксировало вопросы и ответы. За ее спиной, на холме, просматривалось монументальное сооружение, словно сотканное из матово отливающих нитей.

– Странный дворец, – сказал он.

– Это Храм мудрецов.

– Ты в нем живешь?

– Да, я дочь Верховного Хранителя мудрости, – ответила она, не разжимая губ.

– Как тебя зовут?

– Оника.

– Необычное имя.

– Так звали мою бабушку.

– Скажи, что со мной? Я почти не ощущаю себя.

– Это пройдет. Ты теперь такой, каким должен быть от рождения. Понимаешь?

Он не понял, но согласно кивнул.

– Ты скоро вернешься на Аэолу, Алекс.

– На Землю? – так же беззвучно переспросил он.

– Да.

– Я не хочу назад, Оника.

– Это твое последнее возвращение на планету Искупления.

– Выходит, что Земля – место ссылки?

– Нет. Она – место искупления.

– За что выпала такая участь моей планете?

– Она и моя планета. Самая красивая в галактике. Не ее вина, что она стала полем вынужденного эксперимента, – по-прежнему немо произнесла она.

– Какого?

– В свое время узнаешь.

Со стороны озера доносилась, словно идущая из глубины, успокаивающая музыка. Когда она замирала, раздавалось ликующее кукареканье петуха. Оника когда-то уже объясняла ему, что эти звуки называются Алоэ. Они воздействуют на человека, укрепляя его мозговые клетки. А шумовая какофония разрушает их.

– Ты носитель гена, – сказала она. – И передал свой ген новой жизни.

– Что ты имеешь в виду, Оника?

– Сам знаешь.

Перед его взором вдруг расстелилась асфальтовая дорожка. По ней мчалась девочка на самокате, а следом семенил трусцой он сам…

– Откуда на Земле появились носители гена? – спросил он.

– От сыновей древних Хранителей мудрости. Они нарушили запрет, стали любить женщин-эонок. Зонами назвали новых поселенцев. В наказание провинившихся молодых людей оставили на погибающей планете. Даже сына Верховного Хранителя.

– Разве наша Земля погибала?

– Мои предки не дали ей погибнуть. Но выжили не все. Из носителей гена – лишь горстка.

– Их прародительница – женщина-клон?

– Да.

Она сплела свои пальцы с его пальцами. Он с томлением потянулся к ней и…

… открыл глаза. На топчане сидела жена в ночной рубашке и осторожно трогала его ладонь. Какое-то время он оставался в отключке. Затем откинул одеяло, и она с готовностью юркнула к нему. Обняла, прижавшись всем телом. Забормотала:

– Прости, прости, прости, – и всё теснее прижималась к нему.

На этот раз она не вспоминала ни хахаля Геннадия, ни белый ковер на полу. И он не был таким остервенелым, как в ночь после возвращения с острова. Но все равно ощущал себя насильником, потому что ей это нравилось.

В окно светила круглая, как бронзовая тарелка, луна. В ее свете ему показалось, что рассыпанные на подушке волосы жены присыпаны рыжиной по зеленому полю…

Когда она ушла в спальню, Алексей вспомнил про свой сон. Что он видел конкретно – из головы вылетело. Всё, кроме женщины с ласковыми кошачьими глазами. В том сне происходило что-то очень важное и столь необходимое для сегодняшней жизни.

Он закрыл глаза с надеждой снова окунуться в сновидение, чтобы вернуть его и запомнить. Но попытка была тщетной. Наверно, мешала подглядывавшая в окошко и вызывавшая беспокойство луна.

Алексей встал, запахнул наглухо шторы. И опять улегся на топчан с мыслью навестить с утра болящего Рязанцева. С тем и уснул, как отключился от всего земного.

Чтобы не делать круг, добираясь до госпитальной проходной, Алексей пролез в дыру в металлической ограде с отогнутой арматурой и прошел напрямую к неврологии, где бездельничал побитый Рязанцев. Однако у лестницы на первом этаже дежурил непробиваемый и толстомясый немолодой вахтер, подле которого кучковались родственники болящих. В госпитале по распорядку был мертвый час, и очередники ждали его конца, до которого оставалось еще минут сорок.

Алексей пристроился в хвост и стоял, пока мимо очереди не проплыла, обдавая парфюмом, мамзель в распахнутом манто. Небрежно бросила в пространство: «Пропуск!», но пропускная бумажка исчезла без ознакомления в мясистой лапе вахтера. Стоявшая рядом с Алексеем женщина в кашемировой косынке торопливо зашарила в сумочке с надорванным ремешком. Он заметил, как она вытянула десятку, зажала ее в кулаке и, подхватив свободной рукой две авоськи, шагнула к вахтеру. Тот брезгливо глянул на десятку и гордо произнес:

– Взяток не берем-с.

Алексей протолкался к нему, отодвинул женщину. Уставился в глаза вахтеру:

– Не бреши, толстомясый! Берем-с взятки! Сколько слупил с расфуфыренной?

– Как вы смеете? – зашелся в негодовании вахтер, а в мыслях уже нарисовалась двадцатидолларовая купюра и куча всякой дребедени, над которой возвышался он сам, еще в полковничьей форме, но такой же упитанный.

– Смею! – жестко сказал Алексей. – Ты же полковником был, а стал крохобором. Даже специальный карман пришил к своей пятнистой куртке для взяток. И зеленую двадцатку туда сунул… Есть вопросы, толстомясый?

Глаза у того стали оловянными. Извилины будто погрузились в бетонный раствор. Язык заморозился, не в силах вытолкнуть хотя бы слово.

Алексей взял за рукав женщину в косынке и повел ее по лестнице.

– Вы кого навещаете? – спросил он.

– К сыну приехала. Из Чувашии, – и смолкла. На площадке второго этажа смахнула слезу. – Его без ноги из Чечни привезли.

Алексей не нашелся, чем ее утешить. Пробормотал: «Живой, слава Богу!». Достал пятисотенную ассигнацию. Не слушая возражений, сунул женщине в карман кацавейки.

– Купите сыну гостинцев!.. Хирургия на третьем этаже. А мне сюда…

Он ожидал, что его приятель лежит, если не в отдельной палате, то в маломестной. Все-таки полковник, хоть и в запасе. Однако в палату было напихано двенадцать коек, и Рязанцева он обнаружил у самого входа. С голым черепом и отросшей клинышком бородой, он был похож на постаревшего Дзержинского.

– Привет, Валера! – сказал Алексей. – Ну, чего ты скис? – стал разгружать на тумбочку фруктовоовощную снедь и прочую, на взгляд нормального мужика, ерунду.

– Я не скис, – ответил Рязанцев.

– Что хоть стряслось, расскажи.

– Нечего рассказывать. Банально лопухнулся.

– А конкретнее?

– Давай не будем, а?

– Будем, Валера. Разобраться надо.

Тот попытался усмехнуться. Усмешка вышла кривой и болезненной.

– Хотел уесть одного мерзавца из адвокатской гильдии Уханова. А уели меня, – сказал и замолчал. Алексей терпеливо ждал. – Этот гад законтачил с прокуратурой и отмазал от суда одного казинщика. А на том клейма негде ставить. Повесил преступление на девку – стриптизершу.

– Ну и?

– Я с той стриптизершей встретился в изоляторе. А на обратном пути меня подкараулили… Вот и все…

«Додемократились!» – мысленно ругнулся Алексей.

– А что за казинщик, Валер?

– Из азиатов. Главарь преступной группировки. Интернациональной. Рэкет, наркотики, проституция. Казино – прикрытие. – Слова Рязанцев подбирал с усилием, но говорил внятно, будто контролировал себя.

– Кличку азиата знаешь?

– Юсуп. К нему не подберешься. На корню всех скупил.

– А адвоката из гильдии Уханова, как зовут, знаешь?

– Геннадий. Фамилия – Спирин.

Так! Вот и проявился хахаль жены! Засветился, но вывернулся. Значит, ценный кадр для братков, если Юсуп вмешался.

– Стриптизерша дала информацию?

– С двух сторон кассету исписал. Теперь ни кассеты, ни диктофона.

– Значит, следили за тобой. Тот, кто давал тебе разрешение на беседу, тот и навёл.

В мыслях Рязанцева тут же нарисовался вальяжный чин в генеральских погонах. Потом еще подполковник, улыбчивый, как мошенник новой формации. И тот и другой считались его хорошими знакомыми, и Рязанцев отбросил подозрения в их адрес. В его сознание вплыл образ чернявой девицы, которую привел угрюмый конвоир. У нее были глубокие пустые глаза и глуховатый прокуренный голос.

– Боюсь, что достанут девку, – сказал Рязанцев. – Узнай, жива или нет.

– Как ее зовут?

– Выступала под именем Лолита.

– Сделаю, Валер.

– Ты про себя расскажи. Где пропадал?

– Нечего рассказывать.

– Не ври. Ты весь омолодился.

– Сам этому удивляюсь.

– Где же скрывался?

– В том-то и дело, что не знаю. Ощущение, что все это время проспал на берегу. А во сне что-то случилось. Хорошее или плохое – не понятно.

– Так ничего и не помнишь?

– Нет.

– Между прочим, Леночке я не сообщил о твоей кончине. Духу не хватило.

– Какой Леночке?

Рязанцев глянул на Алексея, как на помешанного. В его мыслях скользнуло: «Видно, тоже стукнули по мозгам – полный склероз у мужика». Алексей виновато улыбнулся, соглашаясь с другом.

– Напомни, – попросил.

– Ты что, свою маленькую дочку забыл?

В голове Алексея будто лопнул шар. Палата и ее обитатели бесшумно ускользнули за горизонт. Наплыла и тотчас стала таять темнота, и издалека донесся нетерпеливый клич петуха.

– Ты носитель гена, – сказала Оника. – И сумел передать его новой жизни.

– Что ты имеешь в виду?

– Сам знаешь.

Перед его взором расстелилась асфальтовая дорожка. На ней появился смутный силуэт девочки на самокате. Она резво катилась по тротуару, а следом за ней семенил трусцой он сам. Самокат вдруг вырвался из ее рук, и она упала… Асфальтовая дорожка исчезла, вокруг была зеленая трава и со стороны озера доносилась приглушенная музыка.

– Я не могу вспомнить, Оника.

– Это придет само собой…

– Вспомнил? – услышал Алексей голос Рязанцева.

– Затмение нашло, Валера. Алёнушку забыл! Сегодня же позвоню, узнаю, что и как. Да и съезжу к ним.

Видимо, мертвый час закончился, потому что палату начали заполнять посетители. Сразу стало шумно от говора, шелеста пакетов, звяканья посуды. Палатная дверь снова открылась, и появилась жена Рязанцева – Валентина. Увидев Алексея, на мгновенье застыла, затем храбро шагнула и села на кровать мужа.

– Можешь меня потрогать, – сказал ей Алексей, – я не призрак.

– Все равно какой-то не такой.

– Какой был, такой и остался… Ладно, не буду вам мешать. Проводи меня до выхода, Валь, пошептаться надо… А ты, Валер, кончай сачковать, выздоравливай.

Валентина нехотя поднялась с кровати, вышла следом за Алексеем.

– Почему Валерку в этот клоповник затолкали? – спросил. – Он же полковник!

– Хорошо, хоть сюда поместили. Двое суток в коридоре лежал, мест не было.

– Куда же делись палаты на два-три человека?

– Их в коммерческие переоборудовали.

– Вот бардак! Сейчас зайду к начальнику госпиталя и устрою ему маленький сабантуй. Военную лечебницу в притон превратил! Пускай переводит Валерку!

– Ради Христа не надо!

– Почему не надо?

– Даже если переведут, то потом залечат! Я нужные лекарства сама покупаю, возьмут и подменят их! Недолго осталось. Капельницу уже сняли. Как разрешат ходить, домой заберу. Таблетки и дома можно глотать…

Алексей понимал, что она по-бабски права, а до социальной справедливости ей дела нет в той ситуации, в которую окунула ее раздолбанная жизнь конца XX века. Желание ее нельзя было не уважить.

Его внимание отвлекла преодолевшая недавно вахтерскую преграду расфуфыренная мамзель. Она выплыла из палаты напротив в сопровождении оплывшего мужика-грузовика. Тот по-хозяйски потерся небритой щекой о ее щеку, и Алексей определил по ее пухленькому лицу, что ей не больше двадцати. А солидность от вальяжной походки и дорогих шмоток. Мужик-грузовик вернулся в палату, а молодушка-меховушка прошествовала по коридору, оставляя за собой духовитый шлейф парфюма.

Валентина проводила ее презрительно-завистливым взглядом.

– Я тебя понял, Валь, – сказал Алексей. – Иди к своему Дзержинскому.

– Какому Дзержинскому?

– Валерка с бородкой – копия Железный Феликс…

Дождавшись, когда она скроется в палате, Алексей без стука и без цели распахнул дверь, из которой появилась молодушка-меховушка. Наверно, толкнуло подспудное любопытство: что за болезнь приключилась с мужиком-грузовиком.

Судя по всему, его палата была двух или даже трехкомнатной. Виден был только холл. Болящего в нем не было. В кресле дремал то ли личный сторож, то ли холуй. Увидел непрошеного визитера, прижал палец к губам и, не поднимаясь с кресла, просипел:

– Низ-зя! У хозяина пивной час.

Хорош больной! Алексей сплюнул на ковер, вышел, не прикрыв дверь, и направился на выход. Вахтер, увидев его, вытянулся в струнку и преданно стриг глазами, пока тот спускался к нему. Алексей взял его за пуговицу и проникновенно спросил:

– Все понял, толстомясый?

– Так точно…

Миновав проходную госпиталя, Алексей невольно остановился. Он явственно ощутил, что кто-то сверлит его взглядом. Однако никого подозрительного поблизости не наблюдалось. Даже не было ни одной припаркованной машины. Караульный, сидя на табурете, безмятежно прочищал пальцем бугристый нос. Спешили по своим делам прохожие. И все же зуд от сверлящего взгляда не проходил и даже в какой-то степени беспокоил.

Алексей отмахнулся от беспокойства и двинулся к метро.

Выйдя на «Авиамоторной», он не пошел домой, а завернул в скверик, где недавно отделал двух дебильных недорослей с золотыми цепурами. С той минуты, как он вспомнил свою Аленушку, в сердце немым укором торчала заноза.

В сквере было сухо, по-осеннему прохладно. Скамейки пустовали. Он уселся, достал мобильник и набрал четко высветившийся в памяти алма-атинский номер.

Там будто ждали его звонка, трубку сняли после первого же гудка.

– Алё! – услышал он голос дочери.

– Аленушка, – произнес почти шепотом.

– Папка! – воскликнула дочь и повторила: – Папка! Куда же ты делся? Обещал приехать, и исчез! Заболел, да?

– Да, дружочек. Маленько приболел. Но сейчас все в порядке.

– Что с тобой было?

Алексей хотел придумать какую-нибудь пустяковую болезнь, но заноза в сердце не позволила.

– Что-то с головой было, – признался он. – А ты как, моя маленькая?

– Я не маленькая, папа. В одиннадцатый класс пошла.

Он почему-то удивился, и у него непроизвольно вырвалось:

– Сколько же тебе лет, Аленочка? – и сам поразился своему вопросу. Но он и в самом деле не мог вспомнить, сколько лет его умненькой дочери.

Она, видимо, тоже была поражена, запнулась с ответом. Затем настороженно произнесла:

– Четырнадцать исполнилось… Ты же звонил мне в день рождения. Пап, наверное, ты не до конца выздоровел?

– До конца, дружочек. Постепенно прихожу в норму… У вас все в порядке? Никто не болеет?

– Нет. Мама сейчас на работе. Бабушка в огороде. Позвать?

– Не надо. Через недельку я приеду, и обо всем переговорим.

– Ой! Правда, приедешь?

– Конечно.

– Я люблю тебя, папа…

Алексей сидел на скамейке, но был далеко и от скверика, и от сонного Острова, и от сегодняшнего дня. Будто перетек в иной мир и в иное, хотя и не столь давнее время. В том мире были другие ценности, и еще не было человечка со сказочным именем Аленушка.