Читать книгу Шахидки. Роман - Юрий Теплов - Страница 3

1.

Сколько Юлька просидела в оцепенении, она не знала. Может, минут пять, а может, и больше. Затем лихорадочно вскочила и выглянула из комнаты. В коридоре никого не было. Открыла первую попавшуюся дверь и увидела стол, замусоренный объедками. Где выход, она понятия не имела. Тыкалась во все закоулки, обнаружила ванну-бассейн с двумя душами, унитазом и биде. Окна в этом заплеванном бабоприемнике были большими, но тоже забраны в железную сетку. Шарахалась от одного зарешеченного окна к другому. Все было напрасно, пока не оказалась в холуйском туалете. Там и обнаружила открытую форточку. Форточка была квадратной, а не прямоугольной, как в городских квартирах.

Взобравшись на подоконник, Юлька просунула в форточку руки, голову и плечи. Подумала, хорошо, что у нее мальчишеская попа, не как у Вали Пинегиной. Она выскользнула наружу и спикировала, выставив вперед руки, в колючий кустарник. Не чувствуя царапин, рванулась к воротам. Но вовремя заметила огонек сигареты охранника. Кроме мусорных баков, никакого укрытия поблизости не было. Не раздумывая, кувыркнулась в один из них. Бак был заполнен на половину – забралась в углубление, забросала себя сверху арбузными корками и замерла.

Со стороны купальни донеслись громкие голоса. Юлька разобрала лишь голос хозяина – холеной золотозубой морды в полковничьем звании. Возвращались они напрямую, поднимаясь к своему ментовскому кишлаку по невидимой тропе. Оказывается, в высоченном заборе была еще и калитка, скрытая кустами, причем открытая. Через нее купальщики и попали во двор.

– Закрой! – приказал Холеная морда бородачу, пнувшему в парковой аллее улепетывавшего пижона Толика.

– Ключи, блин, от калитки выронил, – пробубнил бородач.

– Иди, ищи! – распорядился хозяин и пошагал в дом.

Тот отправился к купальне. Остальные тоже скрылись в кишлаке. Юлька уже собралась метнуться к калитке, когда на крыльцо высыпали все во главе с хозяином.

– Сбегла сучка! – процедил он. – Обшарьте все кусты и берег! И приволоките девку в кишлак! Фонари захватите!

Юлька слышала, как полковник топтался на ступеньках, и молила Бога, чтобы он скорее ушел. Но тот уходить не собирался.

Прошло минуты три. Скрипнула калитка.

– Нашел ключи? – спросил хозяин.

– Около мостков валялись, – прогудел тот.

– Если еще раз разинешь рот, без бобла останешься. Закрывай калитку и глянь в мусорный бак.

– Зачем?

– Кошелка сбегла. Через форточку.

Юлька вжалась в мусор. Мир для нее перестал существовать. Ее всю заполнила злость. Если Бородач обнаружит ее, она выцарапает ему глаза. У нее есть еще зубы, ноги, локти. А потом пусть, хоть застрелят!

Она заметила, вернее, ощутила, как над баком нависла тень. Бородач недовольно сопел, ковырнул пальцем арбузную корку. Доложил:

– Нет тут никого, одна вонь.

– Ладно. Бери фонарь – тоже искать!

Юлька прислушалась. Ни звуков, ни шевелений. Высунула голову наружу. Двор был пуст, на крыльце никого не было. У ворот маячила в свете прожектора фигура охранника с автоматом. Оставалось дождаться, когда он повернется спиной – и к калитке. Только надо поймать момент.

Наконец, охраннику надоело шагать туда-сюда, Он опёрся о столб и стал прикуривать. Самое время!

Юлька выметнулась из бака, двумя кошачьими прыжками скрылась в кустах терновника и подползла к забору. До калитки было рукой подать. Охранник у ворот пялился на огни фонарей, шаривших по кустам.

Калитку она перемахнула легко. Аллеи парка и дороги ей противопоказаны. Надо напрямую – к домам. Там ее вряд ли станут искать. Она стала карабкаться по крутому и темному склону наверх. Выбравшись, заспешила в пустую окраинную улицу…

Чем ближе к дому, тем медленнее Юлька шла. К ногам будто привязали гири. Думать о том, что случилось, не хотелось. Единственное желание, которое будоражило почти отключившийся мозг – исчезнуть, раствориться в пространстве, чтобы не видеть этот город и не чувствовать одуряющий запах майской сирени, смешанный с вонью мусорного бака. Но вешаться, топиться или прыгать с седьмого этажа дома, где она жила с родителями, Юлька не собиралась. Даже мыслей об этом не возникало. Им не давала выхода переполнявшая ее злоба. И к пижону Толику, удиравшему прыжками по аллее. И к усатому чуреку с золотыми зубами, провонявшему чесноком. И к его холуям…

Нет, жаловаться я не пойду, позор мне ни к чему, думала она. Да и кому жаловаться, если Юлька узнала его. Любая жалоба замкнется на него самого. Его холеная физиономия иногда появлялась на экране телевизора. Отвечал, сволочь, на вопросы телезрителей, рассказывал, как успешно борется с преступностью…

Она шла домой, а ноги отказывались повиноваться. Дома встретят мама с папой. Взглянут требовательными глазами: где это их дочь – выпускница школы шлялась почти до рассвета? С кем была? Чем занималась?

Ну что им объяснить? Не рассказывать же о том, что стряслось с их единственным ребенком! А придумывать, как обычно, оправдание, у нее не было никакого желания. Главное, быстрее упасть в постель и спать, спать, спать. Чтобы все показалось после пробуждения дурным сном. А потом, в школе, небрежно бросить рюкзачок под парту и сказать презрительно:

– Трусишки-то поменял, Толик?

Юлька брела по пустынным улицам и ничего не боялась. Отбоялась на всю оставшуюся жизнь. На проспект, где стоял старономенклатурный родительский дом, выходить не стала. Подобрала по дороге кирпич и свернула в темный переулок. Пусть только кто привяжется! Кирпичом по голове – и все дела. Одним подонком станет меньше. И никто убийцу искать не будет. А если и будут, то не найдут. Кто подумает на пай-девочку из профессорской семьи, отличницу и чемпионку города среди школьников по стрельбе из малокалиберной винтовки?..

Но никто на нее не напал. До самого дома не встретилось ни одной души.

Поднялась на свой седьмой этаж, а поднявшись, обнаружила, что ключей от квартиры у нее нет. Наверное, выронила, когда пряталась в мусорном баке, а потом ползла вдоль забора к калитке. Звонить в дверь – все равно, что нажимать на больной зуб. Но ей ничего не оставалось, как нажать на черную кнопку.

Похоже, мама стояла за дверью.

– Где ты была, Юлия? – грозно спросила она.

– У Алисы, – не поднимая глаз, ответила она.

– Не ври! Я звонила Алисе и Даше, тебя у них не было.

В ее голове завертелись имена подруг, у которых бы не было телефона. Выискала Валю Пинегину, с ней они занимались в стрелковой секции.

– Я была у Вали.

– У какой еще Вали?

– Пинегиной. Из параллельного класса.

– Кто у нее родители?

– Мама – домохозяйка.

– Отца, конечно, нет?

– Есть. Шабашит по стройкам.

– Боже мой! Шабашит! Кто там был еще из вашей компании?

– Из нашей компании – никто.

– А в квартире?

– Была Валина тетка с маленькой дочкой и любовником, – она врала напропалую, не соображая того, о чем говорит.

– Откуда ты знаешь, что та женщина пришла с любовником?.. И почему вся твоя куртка грязная и пахнет, будто тебя таскали по помойкам?

Юльку вдруг заполнила глухая ненависть. Не к матери с отцом как к личностям, а к тому, что они такие тупые. Она перестала воспринимать мать как мать. Видела только женщину, которая делала ей больно. И не соображала, какие гадкие слова выпаливает:

– Я же не стучу папе, когда к тебе приходит твой начальник! А когда папа возвращается с дачи, ты топчешься перед ним и мурлыкаешь, как кошка!

– Что ты болтаешь! – всплеснула руками мать. – Как тебе не стыдно!

И она опомнилась. Не хватало еще родительского развода. А маман сникла, заметно побледнела. Юльке показалось, что сейчас она свалится на пол. Мать сделала шаг к вешалке и, держась за стенку, стала опускаться на обувную полку. Юлька поддержала ее и не сразу врубилась, что ее тормошит за руку отец:

– Это правда, дочка?

– Не бери в голову, папа, – пробормотала я. – Это я со зла наговорила.

– Разве так можно, Юля?

– Угнетенному человеку все можно.

– Кто тебя угнетает?

– Маман. А ты ей всегда поддакиваешь.

Мама открыла глаза, окинула мужа и дочь скользящим взглядом.

– Признайся отцу, что ты про меня все наврала.

– Уже призналась, – буркнула она.

Прошла в свою комнату. Не зажигая света, бросилась прямо в грязной куртке на постель и замерла с открытыми глазами. Ей не хотелось никого видеть и никого слышать.

Через какое-то время тихо открылась дверь, и в комнату скользнула мать. Присела на тахту. Юлька ждала, что она скажет.

Но та тихо произнесла:

– Зачем ты так, Юлия?

– А ты зачем?

– Я – твоя мать. У меня за тебя сердце болит. А ты…

– Что я? Что я?.. Ты всю жизнь на меня давила. Даже теперь заставляешь носить косички с бантиками, хотя я уже выросла из бантиков… И на папу давила. На кафедре был у тебя подчиненным, дома под каблуком…

– О чем ты говоришь, Юлия?

– О том, о чем давно было надо поговорить. Потому не спрашивай, почему я пришла поздно.

Выговорившись, она словно сняла с души часть давившей ноши. Мать продолжала сидеть рядом. Юлька даже в темноте ощущала ее растерянность. Такой она никогда не видела ее. Ей стало жалко родительницу.

Наконец, мать проговорила безо всяких властных ноток:

– Разденься и ложись нормально.

– А ты иди к папе, – ответила Юлька.

Мать вышла, тихо прикрыв дверь. Минут через пять Юлька тоже встала. И стала раздеваться в темноте. Куртку отбросила в сторону, папа постирает завтра, обязанности домохозяйки лежали на нем, как временно безработном… Стянула джинсы, недавно купленную кофточку, с отвращением освободилась от кружевных трусиков. Колготки остались в кишлаке. А лифчиков она принципиально не носила, еще наносится, когда груди отвиснут… Всю эту груду вещей, еще вчера нравившихся ей, в пакет и утром – в мусоропровод, чтобы не будоражили память… Не к чему зацикливаться, если поезд уже отошел от платформы! Будут новые остановки и конечная станция, где все незнакомо и непонятно, что тебя ждет.

Почти успокоенная, Юлька прошлепала в ванную комнату. Забравшись в горячую воду, с остервенением терла себя щеткой. Сдирала налипшую гнусь и беспомощные мысли.

У нее начиналась новая жизнь. И еще она знала теперь, ради чего будет жить.

Юлька ни разу не проснулась, хотя сон ее был чутким, как у собаки. Сновидения накатывались обрывками и походили на явь. В них появлялись родители, школа, пижон Толик и огромная, как боксерский ринг, кровать с грязными простынями. И все это вдруг заслонила сутулая фигура Рамиля Ахсановича, бывшего чемпиона страны по стрельбе, зарабатывающего теперь на хлеб тренерской работой.

– Не думай, девочка, о том, что хочешь поразить мишень, – говорил он. – Ты просто обязана поразить ее. Представь, что стреляешь по врагу…

И перед ней вдруг ожила на бетонной стене тира черно-белая мишень с зеленым силуэтом. Черными кольцами была исполосована холеная усатая морда главного борца с преступностью. Центр круга приходился на жирные губы. Она нажимала на курок и точно знала, что каждый выстрел попадал в цель. А Рамиль Ахсанович, стоя рядом с биноклем, удовлетворенно приговаривал:

– Десятка. Десятка. Молодец, девочка, опять десятка…

С этой «десяткой» она и проснулась. Над ней склонился отец.

– Ты не заболела, Юленька? – спросил. – Раньше во сне никогда не разговаривала.

– Нет, не заболела, папа. Сколько времени?

– Одиннадцать. Я пожалел будить тебя в школу. Маме только не говори.

– Спасибо, папа. Не скажу. Мама на работе?

– Да. К ним сегодня прибалты приезжают. Насчет совместного предприятия. Она должна подготовить научную документацию.

У нее хватило ума сообразить, что вчерашний инцидент, вызванный ее болтливым откровением, исчерпан. Впрочем, она и не сомневалась, что так и будет. Маман легко гасила супружеские конфликты, пуская в ход все женские уловки. Это Юльке, чтобы восстановиться и снова стать нормальным человеком, требовались время и расчетливая подготовка. Она знала, что финиш когда-нибудь будет, только не знала, где и когда. И старалась пока о том не думать.

– Встаю, папа, – потянулась она ленивым котенком. И добавила, зная, что ему будет приятно: – Есть хочу. Ты что-то вкусненькое приготовил?

– Собираю на стол, доча. Твои любимые гренки с сыром…

2.

Весь день Юлька бездельничала, хотя выпускные экзамены были на носу. Вчерашний кошмар она выкинула из головы, но царапину на душе чувствовала ежесекундно. И старалась заполнить день приятными и пустыми заботами. Сняла с ногтей облупившийся бледно-розовый лак и наманикюрила их красным. Лениво пролистала какой-то детектив. Испробовала разные прически для своей густой пепельно-каштановой копны… В общем, чистила перышки, пока день не перевалил через половину второй половины.

Отец, вооружившись старой хозяйственной сумкой, отправился на рынок. Проводив его, Юлька перво-наперво достала из-под тахты пакет со вчерашней одеждой. Выскочила на лестничную площадку, спустилась на один пролет к мусоропроводу и похоронила в нем память о случившемся. Затем, как повелел отец, сидела на кухне и приглядывала за кастрюлей, в которой варилось мясо. Сделала себе кофе, отхлебывала его, смакуя каждый глоток, и жевала блины с творогом. Мясной бульон, конечно же, сбежал из кастрюли. Она чуть успела поймать его остатки, выключив газ. Протерла плиту, добавила из чайника в кастрюлю кипяченой воды, чтобы скрыть следы своей безответственности. В этот момент и раздался звонок в дверь. Видимо, вернулся с рынка папа.

Она не спросила: «Кто?». Отщелкнула запор. Распахнула дверь. Перед ее очами предстал собственной персоной прыгун Толик с модной спортивной сумкой через плечо. Заслонив собою проход в квартиру, Юлька уставилась на него, как на муху, ползающую по стеклу.

– Понимаешь, Юля, – проговорил он через паузу. Она не дала ему закончить:

– Чао, бамбино! Носи в кармане запасные трусы! – и захлопнула дверь.

Вернулся с рынка папа. Она помогла ему выложить на стол вакуумные упаковки пельменей, картошку, капусту, помидоры…

Неплохо зарабатывала маман, если они могли в мае позволить себе покупать помидоры и огурчики. А многие знакомые девчонки недоедали, лишь бы купить на барахолке новые китайские джинсы с нашлепками от известной фирмы…

Напоследок папа залез в бездонный карман своего плаща и, достав брусочек киндер-шоколада, церемонно вручил ей. Такой вот он, все еще считал ее маленькой, баловал, как первоклашку. Она сказала «спасибо», чмокнула его в щеку и заявила, что должна идти на тренировку.

– Ты же бросила это занятие, дочка.

– Решила снова заняться.

– Оно, конечно, – неуверенно проговорил папа. – Только не девичье это дело. Но коли решила…

Юлька не стала дожидаться, когда он что-то сотворит из разбавленного кипятком мясного бульона. Натянула старые джинсы, ветровку с капюшоном и сделала родителю ручкой.

Дворец молодежи, называемый раньше Домом пионеров, располагался почти в центре. Доехав на троллейбусе до мэрии, Юлька пошла дальше пешком, мимо трехэтажного здания управления внутренних дел. У входа в него стоял мент с короткоствольным автоматом. Здесь боролся с организованной преступностью усатомордый и золотозубый кавказец.

Её пропуск во Дворец молодежи действовал до конца года. Она уверенно прошла в раздевалку. И там увидела ту, на которую вчера сослалась в разговоре с маман – свою постоянную соперницу на соревнованиях Валю Пинегину. Они никогда особо не дружили, но тут Юлька по-настоящему обрадовалась.

– Валюха!

– Юлька! – оказалась подруга-соперница в ее объятиях. – Снова к нам?.. Тебя дед Рамиль часто вспоминает.

Они спускались по щербатым ступенькам в подвал, где располагался тир.

Валя – маленькая и аккуратненькая, со скуластым личиком и монгольским разрезом глаз. Она была старшей в многодетной семье. Ее мама Нюра была добрейшей женщиной. Юлька убедилась в этом, когда прошлой осенью после финальных соревнований юниоров Валя затащила ее к себе домой, в большую комнату коммунального барака. Кроме нее, в семье было еще трое детей, и за Валей постоянно таскалась семилетняя сестренка Танюшка. Всеми, в том числе и тетей Нюрой, руководила баба Оня, сухая и высокая бабуля с командирским голосом.

В тот раз все уселись за стол, накрытый вытертой клеенкой, и лопали пирожки с капустой. Когда оттрапезничали, баба Оня, глядя на них с Валей, вдруг спросила:

– А женихи-то у вас есть, девчонки?

– Рано еще о женихах думать, – беспечно ответила Юлька.

– Глядите, а то простреляете свою судьбу!

– А я не простреляю, – вмешалась сероглазая Танюшка. – За военного летчика выйду замуж, вот!

– Где же ты его возьмешь? – усмехнулась Валя.

– Колька из двухэтажки станет летчиком…

Такая вот приятная непутевщина промелькнула в Юлькиной памяти, когда они спускались в тир.

Рамиль Ахсанович, увидев Юльку, расцвел улыбкой.

– Девочка! – воскликнул. – Неужели ты пришла к Великому Татарину?

Он с иронией величал себя так, когда бывал в хорошем настроении. Хотя и не так уж ошибался. В свое время он показывал на стрельбище феноменальные результаты. Кто-то из журналистов назвал его в статье Великим Татарином и напророчил ему звание чемпиона мира. Но перед чемпионатом, когда он уже был зачислен в сборную под первым номером, вдруг стал катастрофически слепнуть. И вынужден был отказаться от участия в первенстве.

– В гости или на тренировку? – спросил Рамиль Ахсанович.

– На тренировку, – ответила Юлька. – Вы же сами обещали сделать из меня большую чемпионку.

Он всплеснул руками:

– Обязательно сделаю, девочка! Если ты сама этого захочешь…

Полугодовой перерыв сказался. Юлька лепила восьмерки и девятки. Один выстрел даже загнала в семерку.

– Ничего, девочка, – подбодрил ее дед Рамиль. – Ручки тебя подводят. Перенервничала, да? Весной все девочки нервничают.

У Вали Пинегиной пробоины не выходили из центрального круга. Она собиралась уйти в биатлон, потому пуляла, чуть ли не без передыху, расходуя свои тридцать патронов…