Читать книгу Охота за Чашей Грааля - Юрий Торубаров - Страница 4

Осень. Пробежали ее золотые деньки, и она уже не радует глаз разноцветными красками. А наоборот. Сбросив убор, наготой обнажила все свои уродливые места. И грустно становится, глядя на все это. Даже солнце и то стремится поскорее спрятаться за тучу, чтобы не видеть этой отталкивающей наготы. К грусти добавляется еще и уныние, которое несет мелкий, назойливый дождь, заставляя все живое забиваться по разным щелям, только чтобы уберечь себя от этой неприятной мокроты.

Тем удивительнее видеть, как по дороге, наполовину превращенной в лужи, едет какой-то одинокий всадник. У многих его вид вызывает жалость, подогреваемый интересом: кто он, куда и зачем едет в такую погоду, когда добрый хозяин собаку не выгонит. Одет он в дождевик с башлыком да сапоги, носки которых торчат из-под монашеской рясы. За спиной притороченные к седлу колчан с луком да увесистая бильдюга. Слышал, видать, седок, что с затянувшейся болезнью великого князя на дорогах стали пошаливать лихие люди. Да что его дубина против меча! Эх, мил-человек, аль жизнь тебе не дорога!

Да нет, спокойно его заросшее лицо, выглядывающее из-под башлыка. Конь под ним рослый, с крепкими костями, не заезжен. Такой и двести верст спокойно пройдет. И сейчас идет иноходью, легко вытаскивая копыта из дорожной жижи. И вдруг голова его приподнялась, ушки задвигались. Седок понял, в чем дело. И он уловил запах дымка. Тот тянул из ельника, резко встававшего на смену березовой роще.

Не все знали, что это было любимое княжеское место, куда он приезжал пострелять пудовых глухарей да косачей, которые здесь водились тучами. За последнее время поговаривали, что сюда стал наведываться молодой десятилетний княжич. Большим его счастьем и гордостью было зайти в поварню и, отвязав от пояса добычу, небрежно бросить кухарке: «Свари-ка князю похлебку!» – и подать увесистую птицу.

Неведомым для истории останется событие, которое произойдет здесь, главным же участником, не ведая этого, станет этот всадник. А начало этому было положено еще в Орде. Вернее сказать, в Вильно. Вся заварушка началась после возвращения из Московии известного литовского купца Лагета.

Олгерд, отбросив все дела, принял его сразу, когда ему доложили о его появлении. Еще бы! Он знал, что тот ездил торговать ни куда-нибудь, а в Московию, которая у князя была на особом счету. Он и боялся ее, и ненавидел, и желал ей всего, что может пожелать скрытый враг своему сопернику. А главное, он очень желал ее развала. Это бы позволило ему оторвать кусок пожирнее. А может, забрать под свой стяг и всю землицу.

После обычных приветствий и вопросов: как тот съездил, князь, не мигающе глядя на купца, спросил:

– Ну, что нового при княжьем дворе?

– Болен князь, – ответил купец.

Этот ответ оживил лицо князя:

– Мы тоже побаливаем и что из этого.

– Давно болен. Люд поговаривает, что дела пошли худо.

Такой ответ заинтересовал князя. Глаза его заблестели.

– Опасно болен? – спросил он.

– Да, поговаривают, вряд ли выберется.

– Так, так! – ни к кому не обращаясь, проговорил князь, заканчивая на этом прием.

Не успела за гостем закрыться дверь, как он приказал найти старшего сына Вингольта Андрея, князя полоцкого, в эти дни проживающего в Вильно. Он недолюбливал его. Сын казался ему вяловатым, не инициативным. И вот пришел момент проверить его. Вингольта разыскали быстро. Срочный вызов к отцу несколько удивил сына. Что это могло быть? Но подумал, что он все же старший, может быть, что-то хочет намекнуть, пока он здесь, насчет его будущего.

Легко стукнув в дверь, он открыл ее и, переступив порог, произнес:

– Звал, великий князь?

Тот вместо ответа указал ему на кресло, стоящее рядом с его столом. Когда сын сел, Олгерд, наоборот, поднялся. Сделав несколько шагов, он остановился и, опершись на стол, заявил:

– Мне стало известно, что московский князь Иоанн сильно прибаливает, – сказав, он оттолкнулся от стола и стал ходить по кабинету.

Вингольт начинал догадываться, что отец хочет напасть на Московию, чувствуя подходящий момент. Но отцу в прозорливости было не отказать. Он внезапно остановился напротив сына.

– Я нападать на Московию, один, не собираюсь… – сказав, он опять заходил, приставив кулак к губам, словно захотел им заткнуть рот, чтобы не сказать лишнего. Убрав руку, он заговорил: – Я позвал тебя за тем, чтобы объявить, что ты срочно, тайно, едешь в Орду.

От этих слов Вингольт даже приподнялся. Наверное, он хотел возразить. Но отец глянул на него так, что тот невольно опустился.

– Встретишься там с Чанибеком, – голос отца строг и категоричен, – и предложишь ему совместный поход на Московию, пока там немощный князь. Да постарайся на этот раз уговорить его. Тебе день на сборы. Сопровождать тебя будут мои люди.

«Не доверяет», – подумал сын, но отказываться не стал, зная крутой нрав отца. Он поднялся:

– Я пойду готовиться.

– Иди, – сказал отец и, вдруг взяв его за руку, сказал: – Еще раз говорю: никто, слышишь, никто не должен об этом знать. Даже твоя жена. Ей можешь сказать, едешь на переговоры в Магдебург.

Сын, конечно, понял отца.

Внезапное появление литовского посланца в Орде вызвало двойной переполох. Бельдибек, Зарухота и другие ненавистники хана, узнав, с чем тот пожаловал, воспламенились желанием объединиться и ударить по этой зажравшейся Московии. Но вот хан опять был совсем другого мнения. Чувство уважения к Московии у него не остыло. Как ни резко вели себя сын, Зарухожа и другие вельможи, хана сломить не удалось. Литовцам пришлось убираться несолоно хлебавши. Вингольт ехал сумрачным. Этот провал переговоров, как понимал он, еще дальше отделит его от отца и, естественно, от возможности в будущем занять его место.

Бердибек был взбешен:

– Ни Московия под нами, а мы под ней, – говаривал он друзьям.

Нашлись и те, кто ловко подлил масла в огонь, высказав невероятную чушь, в которую поверил воспаленный мозг сына. А эта «чушь» была в следующем: «Тебя, Бердибек, хан не хочет видеть на троне. Он любит твоего сына, своего внука, Кулпоя, и его хочет возвести в ханы». Всю ночь в голове Бердибека, мешая ему заснуть, звенели эти слова. Он даже подумал лишить своего сына жизни. Но вовремя опомнился: «Если я это сделаю, отец прикажет разорвать меня лошадьми».

Выход был один. Под утро, когда даже стража и та порой теряет бдительность, в ханский шатер кто-то проскользнул. Чанибек спал на спине, разбросав руки и подставляя сердце для коварного удара. И он случился!

Весть о том, что не стало Чанибека, быстро долетела до Московии и Литвы. Но если больному Иоанну Иоанновичу от этой вести стало еще хуже, то в Литве это сообщение вызвало холодную улыбку на устах великого князя, родив в тот же час новую идею. Ехать вновь к татарам он не захотел, а приказал вызвать к себе молодого Драйнаса. В свое время князь спас его от разорения и долговой ямы. Тот оказался благодарным человеком и стал служить Олгерду верой и правдой. Вскоре князь заметил такое старание и стал поручать ему щекотливые дела, которые он исполнял превосходно. Еще одна черта, понравившаяся князю, это его молчаливость. Олгерд убедился, что тот никому ничего не рассказывает. А это было очень важно.

Но прежде, чем вызвать Драйнаса к себе, он пригласил Лагета и узнал у него, что за семья у Иоанна.

– Старший сын Дмитрий. Уже сейчас проявляет твердость характера, смелость. Не боится один ездить на охоту.

– В десять-то лет? – подивился Олгерд.

– Да, – подтвердил купец и продолжил: – Второй сын, Иван, пяти лет. Говорят плаксун. И маленький племянник.

Когда купец шел от князя к себе домой, он всю дорогу думал, зачем это понадобилось великому князю. Но так ни до чего не додумался и посчитал каким-то княжеским капризом.

Молодой же Драйнас получил четкое указание:

– Ты едешь в Московию один. Если спросит кто, скажешь – новгородец. Спросят, где живешь, ответишь: на Плотенском конце, улица Ригашица у Борисоглебской церкви. Звать тя Федором Заступой.

Слушая своего князя, Драйнас был удивлен: «Надо же, так все продумать!» А князь продолжал:

– Приедешь в Москву, оглядись. Подбери несколько человек, готовых за золотую монету горло порвать любому. Проведай осторожно. Я знаю, что княжич Дмитрий, еще совсем дитятко, любит охотиться. Узнаешь где. Там выследишь и… сделаешь так, чтобы никто, слышишь, никто не догадался, а погиб якобы он сам. Не то в росщелине застрял. Не то на сук, падая, напоролся.

Тут князь невольно вспомнил давнишний разговор с магистром. И как ловко тот убрал старшего Симеонова сына, что никто до сих пор не разгадал этой тайны. Остается только завидовать: умеют же…

– Так, значит, моя цель – княжич? – спросил Драйнас.

– Да! Не будет его, на Московии многие потянутся на княжье место. А там, где ссора, там драка. А где драка…

– Там и княжество может рухнуть! – проговорил за княза Драйнас.

– Молодец! – Князь потрепал его по плечу. – Для этого понадобятся деньги. – Он выдвинул из стола ящичек и достал мешочек. Подбросив его пару раз, он кинул со словами: – Держи. Не шикуй, не привлекай к себе внимания. Понял? Хочу тебя предупредить: с этой тайной ты будешь жить не хуже князя. Но, если она… – Князь посмотрел на Драйнаса.

Тот опять ответил за Олгерда:

– Тому не жить!

Князь закивал головой.

– И вот еще! – Из другого ящичка он достал маленький узелочек и подал его Драйнасу. – А это, – проговорил он, – когда все сделаешь, угости своих помощников, а в бражку высыпи это, – он показал на узелочек, – только сам не вздумай пить. – Подумав, князь сказал: – Свидетели нам не нужны!

Новгородца Федьку Заступа Московия приняла хорошо. Деньга, хоть небольшая, у него водилась. Был не жаден. Но не дай бог его обидеть. Здоров был детина. Если хряснет, надолго запомнится. Побаивались его, но… липли. Кому не охота задорма пожрать да попить.

Часто слонялся по рынку. Работенку искал. То одному купчине поможет, то другому. Бывали случаи, в кремль посылали отнести полмешка муки, аль круп каких. Встречал пару раз Дмитрия. Князь верно говорил: на охоту ездит. Нашел того, кто знает заветные княжьи места. Брага помогла. И вот, собрав небольшую банду, объявил им, что каждый заработает по паре золотых, если поможет ему выколотить долг с одного купчины. А для этого его надо споймать на дороге. Купца потрясти! Да кто против! Да еще золотых заполучить.

И вот этот еловник. Выбрали погуще место, вырыли землянку. Даже печурку соорудили. Лосенок подвернулся. Мяса – ешь не хочу. На улице-то стыть, а в землянке благодать! Вылезать не охота. Разве по нужде, аль дровишек подсобрать. Так прошло несколько дней. Федьке ждать надоело. Стал посылать следить за дорогой. Но там какой день даже заяц не бегает. И наконец-то в землянку ворвался очередной страж с криком:

– Едить!

– Кто едить? – пытает его Федька.

Тот только пожимает плечами:

– Мужик какой-то.

– Ладноть, пошли! – решает Федор и берет лук и колчан. На всякий случай.

Приблизившись к дороге, Федор схоронился за ель и оттуда увидел всадника.

– Лошадка-то у того хороша! – восхищается Федор. – Ссадите-ка его! – И он махнул своим парням.

Те и рады стараться. Не успел всадник с ними поровняться, как те высыпали на дорогу.

– Стой! – Один из них, преграждая путь, поднял руку.

Всадник натянул поводья.

– Тррр! – остановил он коня.

– Слазь! Приехал! – крикнул тот, кто преградил путь.

Но всадник качает головой:

– Мне в Савво-Сторожевский монастырь.

– Пешочком дойдешь! – ехидничает кто-то.

– Да вы че, ребята! – возразил всадник, не собираясь покидать седло.

– Ну! – грозно крикнул предводитель, отбрасывая полу и вытаскивая из-за пояса топор.

Его дружки последовали его примеру.

Всадник нехотя вытащил ногу из стремя, медленно перенес ее через круп коня и опустился на землю, не выпуская из рук уздечку. И сделал пару шагов им навстречу. Он оказался высоким, с широченными плечами мужиком. Даже его вид внушал страх. Но кто подаст вида.

– Дай сюды! – Предводитель попробовал вырвать уздечку.

Но мужик перехватил его руку и сжал с такой силой, что слышно было, как затрещали кости. Предводитель завопив: «Ой, ой!», опустился на землю. Двое было ринулись на мужика. Но он, опередив их, схватил за шиворот и поднял в воздух. Те беспомощно заболтали ногами.

– Пусти! Ааа!

Но он с такой силой сдвинул их головами, что те повисли в его руках. Мужик отбросил их в стороны. Четвертый, как заяц, сиганул в лес.

И тут в грудь мужика что-то ударило и, упершись в кольчугу, упало на землю. То была стрела. В два прыжка он подскочил к коню, выхватил стрелу и лук. Качнувшаяся еловая ветвь показала, где прячется стрелок. На вскид, не целясь, мужик яростно натянул тетиву. Стрела запела и… Бедный Драйнас! Зачем ты это сделал? Не принеся мужику никакого вреда, а получил стрелу, которая пронзила ему горло, сломала шейный позвонок и пригвоздила его тело к толстому стволу ели. Он захрапел, ноги ослабли, и он, зацепившись воротом за сучок, так и остался пригвожденным к дереву. Мужик спокойно посмотрел по сторонам, поправил на конской спине мешок с овсом и воткнул ногу в стремя. Еще раз глянул в сторону той ели, откуда получил стрелу, оттолкнулся от земли и оседлал коня. Идти смотреть, кто это и что с ним стало, не было никакого желания. Засунув руку за пазуху, он вытащил письмо, которое вез от игумена Сергия владыке Савво-Сторожевского монастыря. В нем он увидел дырку. Покачал головой и спрятал вновь.

Пришедшие в себя помощники Федора, увидели его. Им показалось, что тот стоит.

– Эй, Федор! – позвал предводитель.

Но тот не откликнулся.

– Федор, – во все горло еще раз проревел предводитель.

Если лес ответил эхом, то Федор по-прежнему молчал.

– Да че ен? – возмутился тот и направился к нему.

Схватив его за руку, он почувствовал ее холод.

– Ааа! – завопил он. – Федька-то тово… мертвец!

Подскочили остальные. Кто-то отвел ветку, и они увидели торчащую из горла стрелу.

Вот так, сам того не подозревая, мужик своим выстрелом направил ход истории в то русло, которое в последствии принесло Руси освобождение и единение.

Ну а эти наемники, даже не сняв своего недавнего хозяина с сучка, обыскав его, забрали деньгу и узелочек. Монеты поделили, а предводитель, развязав его, попробовал на язык.

– На мед похожа! – заявил тот.

Потянулись к мешочку и остальные.

– Дай-ка я, дай-ка я… – Так и облизали мешочек.

Ни один из них в Москву не вернулся.

А мужик дальше без всяких приключений добрался до монастыря. Игумен, узнав, кто к нему приехал, встретил Сергиева посланца с добрым сердцем, окружив его заботой и вниманием. Приняв письмо, дивился на дырку. Поднял глаза на инока.

– След от разбойничьей стрелы.

Игумен вздохнул:

– Калита железной рукой их вывел. А ноне… болезня князя сказывается.

Пробежав глазами послание, отложил его в сторону:

– Слава Господу, – он осенил себя крестом, – что жив остался.

И взялся за гостя. Прежде всего, велел топить баньку, чтобы инок мог прогреть косточки и смыть хвори, которые так и липнут к человеку в такую погоду. После этого в едальне его угостили скоромным монастырским обедом, налили и своего монастырского вина из ягод, в изобилии произрастающих в сих местах.

После этого игумен и приехавший инок уединились для беседы. Владыка много слышал о Троицком монастыре, и было интересно, что называется, из «первых уст» узнать о таможних порядках.

– Инок Александр, – заговорил игумен, – как вы там живете, служите? Давно ты там? – спросил владыка.

Игумен был уже не молод, в его бороде седина так и светилась. Грузен телом, отчего имел солидный вид.

– Постригся я недавно, взяв свое имя Александр, – начал повествование инок.

Но тотчас получил от владыки вопрос:

– Ты… боярин?

– Боярином… был. Сейчас инок.

– А что заставило? – спросил владыка, поправляя на груди крест.

Инок отвечать стал не сразу. Пятерней пробежался по волосам, открывая высокий лоб с ровными полосами, глубоко прорезавших кожу. Потом, сдвинув брови, ответил:

– Сердце, – сказав, замолчал.

Владыка больше не спрашивал, а просто глядел на него в ожидании, что же скажет он еще. Глядел, а сам думал: «А что к этому добавить?» Не выдержал, заговорил:

– Вижу, шел ты к этому нелегким путем. Но коль пришел, верным слугой Божьим будешь.

Инок поднял на него глаза. Они были чисты, как родниковая вода. И в них светилась радость. Улыбнулся владыка:

– Суровость нашей жизни не пугает? – спросил он, скосив на него глаза.

– Нет, владыка. Я ведь знал, на что шел. Преподобный отец наш мне сказал: «Знай прежде всего, что место это голодное и бедное, готовсь не к пище сытной, не к питью…» – При этих словах игумен крякнул, последние слова чуть укололи владыку. Но инок, не заметив этого, продолжил: – …не к покою и веселью, но к трудам, печалям, напастям, – сказав, замолчал и поглядел на владыку.

Тот был в задумчивости. О чем-то, видать, забытом напомнил инок.

– Мдаа, – произнес игумен, – во сто крат прав отец Сергий. У всех у нас жизнь одна.

Он посмотрел на окно. Сумерки подкрались незаметно. Может быть, это видение напомнило ему о подошедшем вечере. Он зевнул, прикрыв рот рукой, и промолвил:

– Пошли покажу твою келью. Завтра-то что думаешь делать?

– С рассветом поеду в Любучу. Там старики одни живут. Попроведовать надо.

– Да, – произнес игумен, – старых да хворых забывать грешно, – и, кряхтя, поднялся.– Да хранит тя Бог! – сказав, он осенил его крестом.

Так или нет, но Александру почему-то подумалось, что владыка был чем-то недоволен, так быстро стал отправлять его набоковую.

Утром, отслужив заутреню, владыка тепло простился с иноком и дал ему двух монахов, чтобы те проводили его. Как инок не отказывался, владыка настоял на своем…

Неожиданный приезд Александра встретили Осляби с такой сердечной радостью, что даже смутили его. Они не приняли его извинения, что прошло столько времени, как уехал Роман, а он так и не смог их посетить.

– Да все обустраиваемся, – смущенно оправдывался он. – Ну куда уедешь от прославившегося своей святостью Сергия, который сам строит кельи, колет и носит дрова, воду из колодеза, сам готовит кушанья на всю братию, шьет платья и сапоги. Служит всем, как раб купленный, – заключает Александр.

Старые Осляби слушают Александра, а на их лицах светится такая святость, будто она передалась им от Сергия.

– Не забывает он и тех в своих молитвах, кто с Романом ратует за несчастную Русь, за то, чтобы приблизить день ее свободы.

– Поклонитесь от нас, Александр, – Евдокия смотрит на своего муженька, тот кивает головой, – преподобному Сергию, передайте ему нашу родительскую радость, что он помнит и чтит их. А мы помолимся за него.

– Хорошо, мои дорогие, – отзывается Александр.

– А… може, есть весточка кака? А? – неуверенно, словно извиняясь, спрашивает старый Ослябя.

– Неет, – отвечает Александр, – но, думаю, их поддерживают наши молитвы.

– Дай бог, – они втроем опускаются на колени перед иконой, – вернуться им живым, здоровым и помоги им, Господи, чтоб не пустым было их мучение.