Читать книгу Сотрапезники - Юрий Вячеславович Кудряшов - Страница 3

Высокая, выше своего брата, но при этом излишне худая, Марта Фёдоровна выглядела старше своих лет и, казалось, вся состояла из одних острых углов. Она страдала каким-то гипертрофированным альтруизмом. Её неустанное стремление всем помогать порой даже бывало навязчивым. А материнская привязанность к брату, несмотря на его почти десятилетнее превосходство в возрасте, и вовсе казалась болезненной.

Она приехала раньше часа на три и тут же, не успев толком раздеться, вымыть руки, надеть тапочки и отдохнуть с дороги, кинулась помогать брату в сервировке стола. Давно зная характер сестры, Евгений Фёдорович ожидал этого и очень рассчитывал на её помощь, хотя ему трудно было слышать её слезливые причитания о том, как он, бедненький, себя запустил и почему не позвал её раньше, чтобы она помогла ему сделать и то, что он успел сделать сам. А сделано было уже немало, в то время как Марту Фёдоровну удивляло и расстраивало, что Женя вообще делает что-либо без её помощи.

Больше всего её шокировала этажерка с вином, которую Евгений Фёдорович умудрился поднять из погреба в гостиную. Разумеется, он не смог бы поднять её разом, ибо даже без бутылок она весила больше него. Значит, он вытащил одну за другой все бутылки, разобрал этажерку и – в его-то состоянии! – поднимал всё наверх по частям, после чего снова собирал наверху, на что ушёл, вероятно, не один день. Но главное – все бутылки были аккуратно протёрты от многолетнего слоя пыли, что для Смычкова могло означать лишь одно: хранению напитка пришёл конец.

Кроме того, хозяин разместил посреди гостиной три стола, поставив их в ряд, накрыл одной большой скатертью с репродукцией «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?» и уже успел поставить на Гогена несколько собственноручно приготовленных блюд. В доме царила первозданная чистота, а этажерка стояла у стены в ровную параллель с центральным столом, глядя мимо него на входную дверь донышками бутылок, словно сотней глаз, и встречая гостей изумрудно-зелёным отблеском.

Около половины шестого явилась Лидия Евгеньевна со своим семейством. Маленький Джастин бросился было обнять деда, но в каком-то полуметре от него вдруг замер и смущённо отвернулся. Евгений Фёдорович напугал его своим видом. Он был бледен как полотно, при этом губы его были красными от постоянного кровавого кашля. Дед исхудал, сгорбился, глаза его впали и открывались только наполовину, будто прятались где-то в глубине черепных глазниц. Мальчик испугался, но тут же понял, как неприлично пугаться, и виновато опустил глаза, застыдившись собственного поведения.

– Ну что же ты, Джастин, поцелуй дедушку, он так по тебе соскучился!

Малыш не мог заставить себя это сделать, но при этом боялся, что дед подумает, будто он отвратителен собственному внуку. Не зная, как поступить, бедный ребёнок совсем раскраснелся и убежал к тёте Марте.

– Как же он вырос! – воскликнул Евгений Фёдорович. – Это ничего, он привыкнет.

– Как нехорошо! – заворчала Лидия. – Ты прости его, папа, такой глупыш! А это мой муж Саймон. Даже не пытайся говорить с ним, он не понимает ни слова по-русски.

– It's a big honor for me to meet you![1] – сказал Саймон, крепко пожимая руку тестя сразу двумя своими. Торчащий кверху ёжик на голове делал его похожим на подростка-тусовщика.

– А на каком языке говорит малыш? – поинтересовался дед.

– О-о, наш маленький гений владеет обоими языками как родными.

– Без акцента! – крикнул из-за двери Джастин, слышавший весь разговор. На самом деле по-русски он говорил куда хуже.

– Он ещё и французский учит, – гордо заявила мать. – Ну-ка, иди сюда! Как будет по-французски «кошка»?

– Лё кошка́, – произнёс мальчик с ударением на последний слог и характерно его растягивая.

– А «дерево»? Скажи лучше «дерево».

– Лё дерево́.

– Надо же! – засмеялся дед. – Как хорошо грассирует!

– Oh! What a clever boy![2] – Англичанин, похоже, верил, что сын говорит по-французски. Для него не существовало ни русских слов, ни французских – были только знакомые и незнакомые.

Лидия бросилась к Марте на кухню. Не столько для того, чтобы помочь ей, сколько для того, чтобы вдоволь с ней наболтаться. А тем временем пришли Веронян и Заточинский.

– Дорогой мой! – проревел Артур на весь дом своим гулким басом и по кавказскому обычаю бросился обнимать и целовать Смычкова. Он вовсе не хотел кричать, но таков был его голос.

С возрастом известный пианист стал необъятно толст. Он был маленького роста, с несоразмерно большой головой и огромным носом на ней, а на макушке красовалась идеально круглая, будто нарочно выстриженная проплешина. Однако по взглядам его на женщин было видно, что и годы, и лысина, и лишние килограммы бессильны перед его тягой к прекрасному полу. Веронян и Смычков были не разлей вода с первого курса. Едва ли кто-то, кроме родственников, так давно и так близко знал Евгения Фёдоровича.

– Слушай, что ты за ерунду написал! Почему ты так уверен, что непременно умрёшь?

– Наука, дорогой мой друг. Факты неумолимы.

– Перестань! Будто не знаешь, что чаще медиков ошибаются только синоптики.

– Даже синоптик не ошибается, когда из-за дома выходит туча.

– Боже, какой упрямец! Слушай, я столько всего хотел сказать тебе по этому поводу, целую речь приготовил. И поверь, я бы тебя убедил, что ты слишком торопишься с выводами. Но я решил сделать проще, по-своему.

Веронян протянул Смычкову видеокассету. Артур Аветисович был страстным киноманом. Процитировать фрагмент фильма в качестве аргумента был его фирменный приём.

– Есть такой польский фильм – «Декалог». Я записал для тебя вторую серию. Посмотри её обязательно, как только сможешь. Посмотри, а потом позвонишь мне и скажешь, положа руку на сердце: готов ли ты поклясться, что не доживёшь до Нового года? А пока – поприветствуй нашего дорогого учителя.

Евгения Фёдоровича обнял высокий, но всегда немного сгорбленный, будто стесняющийся своего роста старик, который и для него, и для Вероняна был духовным отцом, объектом поклонения и подражания, хотя был старше них немногим более чем на десять лет. И если это чувствовалось, когда им было по двадцать, а ему – недалеко за тридцать, с годами разница стёрлась и они выглядели как ровесники.

– Всеволод Илларионович, родной!

– Ни за что, ни за что не позволю Вам, Евгений Фёдорович, умереть раньше меня! Никогда, никогда этого не случится, так и знайте! – Со своими учениками он был на «Вы» даже при том, что общение их уже не один десяток лет как вышло за педагогические рамки и стало дружеским.

Некогда выдающийся композитор, Заточинский в свои восемьдесят с лишком очень плохо слышал и страдал расстройством памяти. Однако продолжал улыбаться каждому, кого видел, и казалось, нет на свете такого сердца, которое эта улыбка не могла бы растопить.

Веронян и Смычков за руки проводили учителя к столу. Усадив его, Веронян отвёл в сторону Евгения Фёдоровича.

– Слушай, я тут хотел спросить тебя, великий наш лекарь. Может, посоветуешь, каким вином лечить… – И он, смущённо оглядевшись, прошептал что-то Смычкову на ухо.

– Ты неисправим! – засмеялся Евгений Фёдорович и прошептал рецепт.

А тем временем учитель, для своих лет излишне непоседливый, встал с места, куда его только что усадили, и подошёл к своим ученикам.

– Прошу прощения, – тоже зашептал он на ухо хозяину. – Где у вас тут уборная?

– Вам надо выйти из гостиной, – взялся ответить Веронян. – Вот через ту же дверь, в которую мы вошли. Там справа ещё одна дверь, в коридор. Пройдёте по нему до конца и снова направо.

– Благодарю Вас.

Учитель поклонился и удалился в уборную, но в дверях его чуть было не сшиб подросток в наушниках. Это был Гоша – племянник Евгения Фёдоровича. На нём были приспущенные джинсы, чёрная майка с группой Rammstein и кепка, которую он не посчитал нужным снять.

– Здрасте! – бросил он всем присутствующим и тут же уселся за стол в развязной позе, слушая музыку и всем своим видом демонстрируя, как ему скучно на этом сборище пенсионеров.

– Ты уж прости его, Женя, – сказал вошедший вслед за парнем отец. – Совсем от рук отбился. Трудный возраст.

Давид был низкорослый и худой, словно мальчик, но с густыми бакенбардами, придававшими ему экстравагантный вид.

– Я предлагал Марте поехать с нами на машине, но ты ведь знаешь её… Гоша, веди себя прилично. Сними кепку и вынь наушники.

Сын игнорировал замечания отца, будто не слышал их. Отец же и не требовал внимать его замечаниям, ибо сделав их, считал свой родительский долг исполненным.

Марта Фёдоровна поздно вышла замуж и совсем поздно родила. Долгое время вовсе не думая о замужестве, она утратила красоту и вышла за первого, кто предложил. Внушая всем, а прежде всего самой себе, что счастлива в браке, сестра Евгения Фёдоровича была своему мужу бесплатной прислугой.

Тут вошла женщина-загадка. Она была немногим моложе Евгения Фёдоровича, но выглядела не старше сорока. Сохранив стройную фигуру, как у молоденькой девушки, и подчеркнув её обтягивающим платьем, Инна Станиславовна вызывала восхищение мужчин и зависть женщин своей неувядающей красотой. Всем было интересно, кто она и как связана с хозяином дома, но никто не решался напрямую спросить об этом. Так все и замерли на мгновение, пока новая гостья на своих каблучках тихо проскользнула к столу и скромно села в уголке, не сказав ни слова.

– Папа, ты давно был у мамы на кладбище? – нарушил тишину голос Лидии.

– Уже давно не был. Полгода. Я очень болел и никак не мог. Надеюсь, ты сходишь.

– Боюсь не успеть. Завтра днём у нас самолёт… Джастин, осторожнее!

Мальчик разглядывал вино с таким любопытством, словно то была летающая тарелка. Когда он начал доставать одну за другой бутылки, читая всё, что на них написано, мать решила окрикнуть его, испугавшись, что он что-нибудь разобьёт. Однако Джастин был так увлечён изучением бутылок, что даже не слышал её.

– Сергей Петрович! – воскликнул Смычков, увидев Дианова. – Я уж думал, не приедете. А где же Илюша?

– Не смог приехать. Он на гастролях. Моя жена Зоя, – представил он всем свою супругу.

Дианов был на редкость красив, что унаследовал от него и сын. С возрастом его шарм только возрастал, привлекая внимание молоденьких девушек едва ли не больше, чем сорок лет назад. Крупный нос и небольшой акцент выдавали в нём грузинское происхождение. Его маленькая жена с мелко завитыми волосами вечно суетилась вокруг него, словно сторожевая собачка, казалось даже в уборную не отпуская его одного.

Сергей Петрович давно не видел Евгения Фёдоровича, и чисто внешне приветствие их выглядело довольно тёплым. Однако зоркий наблюдатель заметил бы лёгкий холодок, пробежавший между старыми друзьями. Какое-то давнее, глубоко засевшее недопонимание, которое оба пытались скрыть от присутствующих, втайне смущало обоих, создавая взаимное напряжение.

– Мы ждали только вас, – сказал Евгений Фёдорович, не собираясь вкладывать в эти стандартные слова ни тени упрёка. Однако его так расстроило отсутствие Илюши, что в эту реплику невольно прокралась нотка обиды, из-за чего со стороны могло показаться, будто Смычков отчитал Диановых за опоздание. Евгений Фёдорович понимал, что если бы Илюша захотел явиться, его не остановила бы и куда более весомая причина, нежели абстрактные гастроли. Из уст Дианова-старшего это звучало как вежливая отговорка, которую он сам, скорее всего, и придумал.

– Прошу прощения, мы слегка задержались, – сказала Зоя.

– Ничего страшного. У нас всё готово. Прошу к столу.