Читать книгу Работорговцы. Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков - Страница 4

в которой Щавель встречается с князем

В кремль Щавель проник со служебного хода, отметив, что за годы ничего не изменилось. Так же тихо крутятся обильно смазанные петли, та же конторка справа, за конторкой клерк, от века не блещущий ни умом, ни учтивостью.

Щавель предъявил ему пригласительный жетон – лоскут кожи в ладонь величиною с тиснёным номером. Здороваться не стал, чай, не в деревне. Клерк с тупым безразличием сверил номер в учётной книге.

– Имя? – пробубнил он, с презрением оглядев скромный наряд визитёра.

– Щавель.

Дверь за спиной отворилась.

– Откуда ты, Щавель? – поинтересовался вошедший в кремль молодой толстячок в меховой куртке с собольим хвостом на плече.

– Из Тихвина.

– Щавель из Ингрии! Ты убил Царевну-Птеродактиль в Чернобыле?

– Да, – бесстрастно обронил Щавель, а Жёлудь, случись ему здесь быть, заметил бы, что отец расстроился.

– Пропустить. Он со мной, – приказал молодой человек.

Клерк мигом выписал одноразовый пропуск на бланке превосходной шведской бумаги, и они пошли по тёмному коридору кремля.

– Я помощник начальника канцелярии Иоанн Прекрасногорский, – представился молодой человек. – Рад видеть у нас дорогого гостя. Разреши нескромный вопрос?

– Валяй, – бросил Щавель.

– Расскажи, как ты убил Царевну-Птеродактиль?

– Они сидела на крышке реактора, когда я впервые её увидел. Разъярилась и давай кружить, а зубы у неё как пила. Пока чёрную стрелу не выпустил, не сбил, так ещё добивать пришлось. Стою весь в крови, будто свиней резал. А она говорит человеческим голосом… Впрочем, неважно, что говорит. В реакторном зале была кладка яиц, но я их не тронул.

Узкому извилистому коридору конца не было.

– Воин, искупавшийся в крови птеродактиля, не ведает промаха, – осторожно сказал Иоанн.

– Я и раньше не знал.

– И за это несёт расплату… – задумчиво добавил молодой человек. – Что не так с твоими детьми?

– Младший дураком растёт.

– А старшие появились до похода в Чернобыль, – утвердительно произнёс сообразительный канцелярист.

– Да.

Наконец остановились у двери.

– Я проведу тебя прямо к князю, – заверил Иоанн. – Лично доложу ему. Ты подожди немного в приёмной.

Приёмная светлейшего князя новгородского поражала пышным убранством. Во весь пол от плинтуса до плинтуса раскинулся огромный ковёр настоящего китайского нейлона. Скамьи вдоль стен были застелены коврами шерстяными басурманской работы, победнее, но тоже очень красивыми. Ковры висели на стенах. Китайские. Шёлковые.

«Во даёт князь! – удивился Щавель. – Каждый ковёр дворов тридцать стоит. Не иначе Россию продал».

– Заходи, – выскользнул Иоанн.

Щавель вошёл в приёмный тамбур, разделённый пополам барьером, за которым сидел матёрый клерк. Входную дверцу караулили два рослых воина в красных золотогалунных кафтанах с алебардами в руках.

«Много тут намахаешь алебардой?» – прикинул Щавель кубатуру помещения. По всему выходило, что не много. Тут же сообразил, что по тревоге воины отступали за дверь, в которую без наклона не пройдёшь, и рубили вражью голову, а сами оставались недосягаемыми для выпада мечом. Для боя в тамбуре на поясе висели кинжалы.

– Оружие есть? – сбил с мысли клерк.

– Есть. Нож.

– Сдай. Будешь выходить, заберёшь.

Щавель отвязал ножны, положил на барьер.

– Девятый номер, – клерк спрятал нож куда-то под стойку, протянул взамен кожаный жетончик. – Не потеряй. Ещё оружие есть?

– Больше нету.

– Надо проверить. Не двигайся.

Страж отставил алебарду, проворно обыскал гостя. «С ним на рынке рядом не стой, – подивился ловкости дружинника Щавель. – Мигом без кошелька останешься».

– Чист, – доложил стражник.

– Проходи и жди своей очереди, – пригласил клерк. – Секретарь проводит тебя.

Второй страж распахнул дверцу, и Щавель пролез в залу не чета первой: куда больше размером и гораздо богаче коврами. Это была настоящая приёмная князя, а не отстойничек перед пропускным тамбуром. На стенах поверх ковров висели портреты новгородских властителей от Прусака и доныне, в большинстве своём писанные по холсту маслом, но встречались древние, выполненные бесовским способом. Под портретами напротив друг друга сидели двое. Рослый статный боярин с седыми бровями и окладистой чёрной бородой, в высокой собольей шапке, шитом золотом парадном кафтане и красных сапогах. Боярин восседал, откинувшись на стену, руки уложив на колени, словно готовился пружинисто подняться и дать в морду толстяку-греку, по-мышиному суетливо бегающему маслинами глаз с портрета на портрет. «Купец», – определил Щавель по роскошному заморскому наряду. Появлению нового человека грек обрадовался, как глотку свежего воздуха, оторвал взгляд от картин и с благодарностью уставился на Щавеля. В глазах сразу промелькнуло брезгливое любопытство при виде неподобающей одёжи. Боярин грозно вздохнул. Грек инстинктивно окунул голову в плечи и снова забегал глазками по картинам. Щавель невозмутимо уселся на свободную скамью и принялся ждать своей очереди.

В дальнем конце зала отворилась низенькая дверца. Из неё вынырнул похожий на грифа человек.

– Боярин Волокита, прошу вас пожаловать к светлейшему князю, – произнёс он неожиданно густым басом.

Боярин ещё раз прожёг взором грека, степенно взмыл на ноги и скрылся. Напряжение сразу пропало, будто у магнита отпилили половину, превратив его в однополярный магнит. Во всяком случае, именно так представлялся Щавелю разнопротивный союз купца и боярина, когда каждый из оппонентов является катетом, а отношения, меж ними возникающие, гипотенузой, с которой кормятся сами катеты и все, кому не лень.

Аудиенция боярина не затянулась, и вскоре он вылез, как из норы, в приёмную. На миг случилась грозовая атмосфера, но уже грек устремился предстать пред очи светлейшего.

– Купец Попадакис, твой черёд, – пророкотал секретарь.

Уединение Щавеля длилось недолго, потому что в приёмную ввалились разом мясистый боярин в чудны́х сапогах, отороченных медвежьим мехом, и помощник начальника канцелярии, прижимающий к груди вязанку пергаментных свитков малой величины, не иначе как грамоты на подпись. Узрев Щавеля, улыбнулся и нырнул без доклада. Почти сразу вышел грек, умиротворённо прижмурив глаза-маслины. Боярин в медвежьих сапогах плюхнулся на скамью, шумно отдуваясь.

Довольно споро появился Иоанн Прекрасногорский, следом за ним секретарь.

– Командир Щавель, смиреннейше и с уважухой прошу пожаловать к светлейшему князю.

Гриф занырнул вперёд, почтительно придержал низенькую дверцу. Пролезая мимо него, Щавель втянул ноздрями воздух. От секретаря пахло застарелой кожей, перьями и высохшим деревом. Он оказался в обширном тамбуре с единственным окном. Большую половину занимало гнездо секретаря – шкафы, громадный стол, заваленный бумагами, свитками и даже берестой. Дверь в кабинет князя охраняли два стража с алебардами и короткими топориками.

«Как дать таким по лбу, – подумал Щавель. – Милое дело. Не забалуешь».

В кабинет пришлось заходить, согнувшись в три погибели.

– Земной поклон, светлейший князь! – молвил Щавель.

Дверь за ним закрылась.

– Здравствуй! – Лучезавр, князь Великого Новгорода, шагнул навстречу.

Старые друзья обнялись.

– Сто лет тебя не видел!

– Пятнадцать, – сказал Щавель.

– Пойдём выпьем. – Князь увлёк гостя в дальний край, где у пустого камина помещались кресла и столик с бутылками. – Будешь греческую метаксу?

– Не откажусь. – Щавель утонул в кресле, непривычно мягком и глубоком.

Князь откупорил длинную узкую бутылку, наполнил до краёв хрустальные рюмки:

– За встречу!

Греческая выпивка провалилась в нутро, оставив во рту привкус яблок и ароматы диковинных трав. Князь с комфортом устроился напротив и рассматривал старого друга с живейшим интересом. Был он сам необычайно ухоженный, роста и комплекции средних, с аккуратными усиками и бородкой, холёными ногтями и безупречным пробором в волосах. Щавель вдруг показался себе форменным дикобразом со своей жидкой бородой и двумя тонкими косами на спине, в которых проглядывала вплетённая тетива из конского волоса.

– Эк ты одичал у себя в лесу, – немедленно подтвердил догадку светлейший князь.

– Жить в обществе и быть свободным от него невозможно, – ответил Щавель, который успел приготовиться.

– Что нового в твоих краях?

– Всё спокойно. Люд торгует со шведами и чухной.

– Стоит Тихвин?

– Стоит. Куда денется…

– Что ещё хорошего?

– Я твоих мытарей убил на дороге от Лесопосадки. Всех пятерых.

– Много успели награбить?

– Совсем пустые были, – Щавель явственно ощутил на поясе тяжесть кошеля и пожалел, что притащил добычу в кремль.

– Ну и чёрт с ними, – сказал князь. – Тебе прощаю.

– Что так много мытарей наплодил? Обирают пахарей почём зря, – повинуясь наитию, Щавель самолично наполнил хрустальные рюмки и не прогадал.

– Не от хорошей жизни, – князь помрачнел. – Придётся ополчение собирать. Наймиты тоже без денег воевать не будут.

У Щавеля захолонуло сердце.

– В чём причина того?

– На нас идёт Орда.

Князь встал, взял бутылку бурды, отошёл в козырный угол, полил на голову идола, окропил икону, набулькал в разверстую пасть богу Пердуну, воздал должное Ктулху, почтил прямоугольный блок Пентиума, уделил внимание вуду-пиплу. Лучезавр был предусмотрителен и заручался поддержкой всех сил. Из-за них Новгород стал великим и светлым.

Вернулся к столу, самолично налил метаксы.

– Разведчики шныряют всюду, – заметно помрачнел князь. – Конные полусотни видели под Воронежем.

– Они всегда там мелькали.

– Не в таком объёме. Это война, тля буду. Железной Орде нужны рабочие руки, выход к Чёрному морю и в Швецию. А торговый путь – это Новгород.

– Гоняли уже Орду, – заметил Щавель.

– Её в дверь, она в окно, не воинской силой, так через агентов влияния. Теперь опять лезет, есть верные приметы – басурмане надумали строить железную дорогу. Хан Беркем в силу вошёл, заготовил рельсов до самой Москвы. Спит и видит, как Русь Святую заполонить. Этот ход надо пресечь любой ценой. Первым делом прекратить строительство железной дороги в Москве. Её местные начали прокладывать на основе старых запасов. Сил у них немного, отвлечёшься ненадолго на москвичей от выполнения основного задания. Руби змее хвост, а там и до головы доберёшься. Кстати, про полон. Ты пойдёшь с невольничьим обозом до Арзамаса. Положение аховое. Новгороду нужны герои, бабы рожают дураков. Работать некому. Быдло ленится, гастарбайтеров не хватает. Надо сходить в Низовые земли, наловить мужиков, пусть вкалывают. Если придётся отбирать, оставляй тех, кто по железу и прочих умельцев, стеклодувов или горшечников. Мужиков бери нормальных, русских, чтобы работали и не бегали. Баб не бери, они путь не сдюжат, да и толку от них с гулькин нос. Баб у нас хватает своих.

– Сделаем, – кивнул Щавель. – Ты меня за этим посылаешь?

– Такого знатного воина без дела не отвлёк бы. Надо по пути следования порядок навести, есть местами на Руси неурядицы. Порешаешь там вопросы от моего имени. Но и это не всё. У Арзамаса ты оставишь обоз. За ним есть кому присмотреть, отправляю с тобой крепкого работорговца. Теперь главное: ты должен зайти как можно дальше на восток и узнать как можно больше о Железной Орде. Хоть в Белорецк проберись, в самую ставку. В Белорецк никто больше не попадёт, а ты, знаю, сможешь. Разведай, чем они живут. Узнай как можно больше о железнодорожном ходе, о темпе строительства, о ресурсах. Если получится, притормози его. Сам понимаешь, ни в чём тебя не ограничиваю. Беспредельничай.

– Мне за это ничего не будет?

– Я знал, что до этого дойдёт. Ну?

– Мне деревню во владение дай. Я с младшим сыном пришёл и его ровесником, им тоже за поход выдели долю в рабах и добыче.

– Может, ещё волость на прокорм? Каждый, просто каждый стремится кус от тела земли русской с кровью урвать!

– Такова княжья доля – делиться.

– Дам тебе деревню. У тебя же была одна?

– Хорошая жена дорого стоит.

– За жену ты отдал деревню эльфам, – упрекнул князь.

– Эльфы тоже люди.

– Драная чухна, – буркнул князь.

– Ещё как драная, – подтвердил Щавель.

– Все деревни на севере их. Как ты думаешь, отвоюем?

– Надо будет, отвоюем, – сказал Щавель.

Помыслы князя взметнулись вверх по карте, к Ладожскому озеру, к северной войне. Прогнать эльфов, самому взять целиком водный путь, чтобы не заграждала чухна выход к шведам. Нет, сейчас не время. На пороге Железная Орда с паровозом и рельсами. На два фронта биться не хватит ни сил, ни средств.

– Семья-то как твоя? – переключился князь.

– Растёт. Трое сыновей, старшие женаты, живут своим домом.

– Дочки?

– До лешего. Кто их считает…

Князь подумал, нахмурился.

– Трое сыновей… Отчего старших не взял?

– Старшего на хозяйстве оставил, среднего в помощь и охотиться.

– Да, лучших кто отдаст, – рассудил князь. – А с младшим у тебя что?

– Дураком растёт.

– Ты привёл дурака?

– Жёлудь стрелок отменный, но счёт ведёт по пальцам. Как больше десяти, путается. И читает по слогам. А так парень справный.

– Так он грамотный?!

– У меня даже девки грамотные, – сказал Щавель.

– Должно быть, не зря ты деревню за эльфийскую жену отдал, – согласился князь.

– Твои как? Велик ли нынче гарем?

– Сто пятьдесят пять рыл.

– Это с приживалками?

– Без.

– Как светлейшая княгиня Улита?

– Оставляет меня без наследника, – с горечью молвил князь. – Девок мечет как икру, а парней ни одного.

– Ты, это, не сдавайся, – посоветовал Щавель.

– Наше дело – напор и тактика, – сказал князь. – Помнишь, как мы кремль брали?

– Да уж… Сапоги от крови промокли, аж ноги внутри были красные, – улыбнулся старый лучник.

– Давно это было… – вздохнул князь.

– Почитай, лет двадцать пять?

– Шесть, дорогой, двадцать шесть!

– Точно! Как время летит, – Щавель располовинил остатки метаксы, за разговорами друзья прикончили бутылку. – Молодые были, резвые…

– Ладно, потехе час, делу время, – князь поднялся и увлёк Щавеля к письменному столу, за которым огласил детальный план похода, и окончил речь так: – Вот тебе удостоверение, зайдёшь в канцелярию, там нарисуют портрет. Знаешь, где канцелярия?

– Помню.

– Племянник мой двоюродный, Иоанн, от тебя в восторге. Шустрый малый, на лету всё схватывает. Он увлекается летописанием, будет тебя расспрашивать о старых временах и боевом прошлом, посылай его чеканить шаг в лесную даль.

– Понимаю, князь, – усмехнулся Щавель в усы.

– До скорой встречи! Хотя – стоп. Вот тебе пропускной жетон. Завтра вечером празднуем отвальную, можешь прийти с сыном, познакомлю тебя с людьми.

– Кто отваливает?

– Ты. Послезавтра приводите в порядок снарягу, и на следующий день спозаранку отбываешь всем обозом на восток.

– Быстро ездишь, князь, – заметил Щавель.

– Напор и тактика, – назидательно сказал князь. – Напор и тактика.

* * *

Канцелярию Щавель отыскал без подсказки. Она никуда не переезжала, только расширилась неимоверно. Клерки показали художника. Щавель протянул пергамент, устроился на табурете, и художник несмываемым свинцовым карандашом набросал на удостоверении его портрет. Щавель глянул и подивился: вышел как живой. Рисовальщик точно ухватил выражение лица, прищур, наклон бровей – весь набор отличительных черт, придающих физиономии неповторимую индивидуальность.

Выправив грамоту, Щавель вернулся на постоялый двор. Смеркалось. По мостовым пустеющих улиц робко катили первые золотари, в бочках булькало добро. В трапезной Щавель взял крынку парного молока вечернего надоя, поднялся в нумера. Парни сразу пробудились, принюхались:

– Чем, батя, князь тебя потчевал?

– Метаксой.

– Должно быть, вкусна.

– А то! Она же греческая.

– В землях южнее Орды, – Альберт Калужский распеленался из кокона, сел на топчане, зевая и потягиваясь, – правит эмир бухарский. Его счастливые подданные регулярно пребывают в благородной бухаре. Лучшие умы того царства изобрели напиток, называемый айраном. Для того смешивают молоко коровье или кобылье с водой и крепят пустынной солью. Сей напиток айран утоляет похмельную жажду, ибо огонь спиритуса суть имеет бесовскую и окончательно загасить его возможно лишь молоком, как чистый огонь или Сварожича.

– Отчего же у нас такой айран не делают? – спросил Михан.

– Особенности потребления обусловлены культурными различиями, основанными на традициях, происходящих от национального менталитета.

– Ну да… И чего?

– Это значит, что бухарики пьют айран, а мы рассол огуречный или капустный либо простоквашу.

Под эти разговоры Щавель отбился. Метаксы было употреблено не так много, чтобы утром посылать за рассолом, но мысль об айране не шла из головы. Отведать бухарский напиток казалось дело нетрудным, требовалось раздобыть ковш воды и щепотку соли. Щавель промучился полночи, но всё-таки поднялся, вроде как в сортир, однако на обратном пути решил заглянуть в трапезную, там всегда кто-то есть.

Заполночная гостиница жила своей жизнью. В коридоре сновали тени, слышались шепотки на неведомом говоре, пахло жареным и странной гарью. Щавель наткнулся на оборванца. Пролаза держал перед собой обрубок сушёной руки, в окостеневших пальцах которой потрескивала чадная свечка.

– Спи! Спи! – зашептал оборванец, тыча в непокорного постояльца мумифицированным подсвечником.

Щавель крепко завернул ему в челюсть. Оборванец грохнулся кулём, сухая рука отлетела под стену, свеча потухла, лишь грубый фитиль продолжал тлеть.

На шум из соседнего нумера выглянули двое. Один с мешком, другой с коптилкой вполне заурядного вида. Мешочник оставил добычу, выдернул из-за пояса дубинку. Щавель прыгнул, едва не порвав в шагу портки. Левый кулак вбил рёбра в самое нутро татя. Он выронил дубинку, согнулся. Подельник, не выпуская коптилки, схватился за нож. Пальцы Щавеля крепко обвили запястье, придавив к поясу. Вор изо всей силы боролся, не думая, однако, бросать коптилку, исправно держа её в другой руке на отлёте. Щавель отобрал нож, он был широкий и кривой, будто кусты подрезать. Этим садовым ножом Щавель в одно движение перехватил вору горло.

Глиняная коптилка упала, разбилась и погасла. Щавель ринулся в номер, предчувствуя нехорошее, ведь парни должны быть давно на ногах, а они дрыхли, и разбудить их оказалось невозможно даже тряской.

«Хитрый огонь!» – сообразил Щавель. В распахнутое окно попадало немного ночного света. Щавель схватил крынку, вышел в коридор. Хрипел, как зарезанная свинья, умирающий, да внизу топотали бегущие тати. На полу красной точкой тлела колдовская свеча. Щавель вылил на неё крынку. Уголёк погас. Всё в гостинице разом пришло в движение.

– Подъём, парни! – предупредил Щавель о своём появлении; Жёлудь уже поджидал гостей возле притолоки с ножом наготове.

Коридор наполнялся растревоженным людом. Многие постояльцы обнаружили пропажу. Мигом стало светло.

«Сходил айрана попить», – Щавель посмотрел на сушёную руку в луже молока, на оборванца, замершего рядом. Обернулся к своим.

– Ещё одно дело есть, – сказал он.