Читать книгу Пятый сезон - Ю_ШУТОВА - Страница 3

Пряничные человечки опять закончились. За три дня до Рождества покупатели сметали все подряд – не то что с витрины, но и прямо с кухонных противней.

– Гензель, тесто еще осталось? – Гретель заглянула на кухню.

Брат устало вытер холщовой прихваткой лоб.

– Последний постав. И все, закрываемся на сегодня. И так без обеда пашем.

– Горите на работе, молодые люди? Похвально.

Гретель обернулась. У входной двери топтались две старухи. Одна повыше, другая пониже, но обе в одинаковых серых пальто с капюшонами. Протиснувшись между ними, в кафе вальяжно прошествовал огромный черный кот. Встряхнулся, осыпав снегом ближайшие стулья и молодую женщину, в одиночестве пившую кофе за крайним столиком.

Странно, почему не зазвонил дверной колокольчик?

– Извините, но с животными нельзя! – Гретель с усилием изобразила вежливую улыбку. «Явились, старые вороны! Теперь займут лучший столик и до ночи просидят! И кукуй тут с ними»

Кафе «Пряничный домик» работало до последнего посетителя.

– Гони их, – пробурчал Гензель. – Скажи, халява закончилась.

– Простите! – опередив Гретель, к старухам торопливо подошла молодая женщина, вся в брызгах от растаявшего снега, но с радостной улыбкой. – Я хотела спросить, это у вас мэйн-кун?

Кот перестал вылизываться и лениво глянул на женщину. Глаза у него были разные – один изумрудно-зеленый, другой – льдисто-голубой.

– Изумительно! – она всплеснула руками. – Надеюсь, не стерилизованный?

Кот оскорбленно фыркнул.

– Да пока что все при нем, – усмехнулась высокая старуха. – Хотя были желающие кастрировать…

– Были да сплыли, – проворчала ее низенькая товарка. – С талой водой по весне.

– Понимаете, у меня кошка. Тоже черная! – женщина торопливо достала из сумочки визитку. – Вот, это мой телефон. Я Берта Марович, художница. Если бы вы согласились… Не бесплатно, разумеется! Только подумайте, какие могут получиться чудесные котята! И я бы хотела нарисовать портрет вашего кота.

Старухи переглянулись. Высокая осторожно взяла визитку. Гретель содрогнулась от омерзения. Пальцы у старухи были корявые, с распухшими артритными суставами. Давно не стриженные желтые ногти загибались на концах.

– Портрет, стало быть? – старуха показала визитку коту. – Что скажешь?

Кот глянул на визитку, потом на Берту. Потянулся, томно прищурившись, и потерся головой о бедро художницы.

– Ох… – она покраснела. – Какой ласковый!

– Надо же! – высокая старуха поцокала языком. – Ладно, считай, договорились. Ты пока иди, милая, иди. Подготовь там… что надо. А он себя ждать не заставит.

Берта кивнула и послушно направилась к двери. Вышла, шало улыбаясь, прижимая ладони к пылающим щекам.

– А теперь, – старуха повернулась к Гретель и ощерилась, показав неожиданно белоснежные острые зубы, – принеси-ка нам пирогов. С мясом. Да не беспокойся, заплатим. – Она порылась в карманах пальто, вздохнула и требовательно протянула руку к своей спутнице: – Бру, верни кошелек.

– Ой, да ты же мне его сама отдала, Ядвига! – Бру заулыбалась, отчего ее морщинистое лицо стало еще больше походить на печеную картофелину. – Запамятовала, видать.

– Ага, и про ожерелье запамятовала, и про кольцо… – Ядвига открыла потрепанное кожаное портмоне и достала пачку евро. – Ну, девка, что ни есть в печи, все на стол мечи.

Гретель взяла деньги, стараясь не касаться пальцев старухи.

– Садитесь, я принесу кофе. Только мясо у нас в этом году соевое, а молоко растительное. – Гретель указала на меню, приколотое к доске у входа. – «Пряничный домик» – этичное кафе. Но с животными все равно нельзя…

Она запнулась. Кот куда-то исчез. Вышел? Но когда успел? И почему опять смолчал колокольчик?

– Этичное, стало быть, эт-ти его… – Бру прищурилась, оглядев ровные ряды пластиковых столиков цвета кофе, свежевыкрашенные бежевые стены, аккуратные гирлянды из искусственных еловых веток под потолком. – Да-а, изменился «Пряничный домик».

– У нас был пожар, – сдержанно сказала Гретель. – К счастью, само здание уцелело, но внутри все выгорело. Пришлось сделать ремонт.

– А что случилось с госпожой Холле?

– Она… – Гретель сглотнула. – Она сгорела. Задохнулась в дыму. Пожарные не успели.

– И теперь ты здесь всем заправляешь, стало быть?

– Мы с братом. По завещанию госпожи Холле.

Гретель поежилась. Под взглядами старух ей почему-то стало неуютно. Вспомнилось, как они являлись сюда каждый год – всегда за три дня до Рождества. Никогда не платили, зато ели за десятерых. Брат с сестрой с ног сбивались, таская прожорливым старухам полные подносы пирогов. А госпожа Холле только смеялась: «Шустрее, детки, не то сами в печь отправитесь!»

Нет больше той жуткой печки, которую приходилось каждый день растапливать углем. Гензель первым делом переоборудовал кухню, поставил две современные электрические хлебопечки и микроволновку.

– По завещанию, – повторила Ядвига. Она вдруг придвинулась к Гретель вплотную. Янтарные глаза полыхнули, прожигая насквозь. – И страховку, небось, получили, шустрые детки?

– Слишком шустрые, – поддакнула Бру. – А я говорила Холле. Предупреждала ее, дуру старую. Не бери приемышей, а уж если берешь, на гниль внутри проверяй. Да что толку? Ей чужие советы всегда были как об стену горох!

«Где же люди?! – Гретель в панике задергалась внутри оцепеневшего тела. – Куда все делись?! «

Столики опустели. За стеклянными дверями спешили мимо прохожие, словно не замечая яркой вывески, хотя полчаса назад в «Пряничном домике» было не протолкнуться.

– А ну пошли вон! – голос брата разорвал ненормальную тишину. – Детей пугайте, вороны драные! А мы пуганые! Это наше кафе – по закону!

Гретель с усилием повернула голову. Гензель выскочил из кухни, сжимая тяжелую дубовую скалку. «Беги!» – губы не шевельнулись.

– По какому закону? – Ядвига приподняла кустистую седую бровь. – Нам человеческие законы не указ.

Она щелкнула пальцами. Гензель замер, уронив скалку себе на ногу. И даже не вздрогнул.

– У нас свои законы, – старуха размяла пальцы. На кончиках ногтей засветились зеленоватые огоньки. – Справедливые. Нерушимые. Неизбежные.

– Подожди, подруга, – Бру ухватила ее за рукав. – Кота подождать надо.

– Дождешься его, как же! Ежели у него загул начался – это надолго. Сами управимся.

Они запели. Слова были непонятные, но мотив пробирал до костей. И кости от него становились мягкими, как пластилин. Как глина.

Это было больно. Гретель кричала внутри сминаемого в кулаке чужой воли тела. И эхом отдавался в памяти крик госпожи Холле. Но ведь она не кричала! Гензель оглушил ее, прежде чем открыть печку и проложить из растопки дорожку к телу старухи…

Гензель тоже кричал. Но сестра его не слышала.

Боль длилась и длилась. А потом закончилась.

Две старухи, тяжело дыша, сидели на полу. Руки у обеих дрожали, губы посинели.

– Тошнит… – простонала Бру. – Говорила же, третий нужен, дура упрямая!.. Супротив обычая не попрешь…

– Будет третья… – Ядвига закрыла глаза, прислонившись к стене. – Кот не зря на эту Берту глаз положил. А нам все равно придется здесь задержаться. «Пряничный домик» пустовать не должен.

– Документы…

– Выправим документы. Чай, не впервой.

Они еще посидели. Под столом поскуливали в беспокойном сне два пекинеса. На бронзовых цепочках-ошейниках позвякивали именные бирки: «Гензель» и «Гретель».

– Собачий корм придется теперь покупать, – Бру поморщилась. – Дорогущий, небось.

– Зачем? – Ядвига ухмыльнулась. – Я так понимаю, запас соевого мяса на кухне имеется. Вот его и будут жрать. У нас этичное кафе, подруга.

– Ты это Коту скажи.

– А он пускай у своей зазнобы столуется.

– Все одно придется раскошелиться – мебель приличную купить. Или ты согласна каждый день на этот этичный пластик любоваться?

Ядвига обвела взглядом кафе. Вспомнила, как еще год назад здесь стояли деревянные столы на резных ножках и стулья с гнутыми спинками. Как уютно пахли хвоей обвитые красными лентами венки на стенах…

– Живы будем, все вернем.

– Не все…

– Не каркай! Мы за нее отомстили, как положено. Стало быть, вернется когда-нибудь.

Они замолчали. Метель за дверями разгулялась вовсю. В белых мазках налипшего на стекла снега старухам почудилось знакомое лицо. Госпожа Холле улыбнулась давним подругам. А потом ветер смел снег.