Читать книгу Дом алфавита - Юсси Адлер-Ольсен - Страница 11

В том, что время текло не как положено, виноват был Человек-календарь. Так Брайан звал пациента, лежавшего с ним в одном ряду, напротив Джеймса. Его-то короткие ноги и болтались над носилками Брайана во время поездки в грузовике. Веселый, молчаливый, постоянно лежавший в кровати человечек, чье единственное занятие – нацарапать сегодняшнее число на собственной медкарте. Долгое время медсестры злились и наказывали его, уменьшая порции еды и рассказывая врачам вымышленные истории во время обхода, – те решили, что он буйный, а потому обошлись с ним крутовато. В итоге иногда после сеанса шоковой терапии у него начинались судороги – он весь выгибался в постели, как лук.

Спасение пришло к нему благодаря прибытию новой группы пациентов: в один прекрасный день они прошагали по двору к расположенному в глубине комплексу зданий. Сопровождали их три молоденькие медсестры – они сменили нескольких наиболее ретивых мучителей Человека-календаря. Через несколько дней самая хрупкая из этих девушек – чуть моложе Брайана с Джеймсом – выдала ему маленький блокнот с шершавой серой бумагой и вбила над изголовьем кровати гвоздь без шляпки, – таким образом, все проходящие мимо могли лицезреть его каждодневный труд.

Как Человеку-календарю удавалось отслеживать дни после шоковой терапии, Брайан понять не мог. Он лишь отмечал, что пропуски всегда – и с величайшей точностью – чудесным образом восполняются.

Хотя уже наступил апрель, в палате было сыро, и пациентам разрешали по ночам укрываться двумя одеялами. Носки Брайан никогда не снимал, стараясь получше укутаться от сквозняков, гулявших у внутренних ставень и вдоль изголовий. В последнее время многие подхватили простуду – лежали в постелях, дрожа и кашляя.

Вообще говоря, тот самый рябой пациент редко обращал внимание на холод, но тем вечером он подошел к Брайану уже в третий раз и укутал одеялами. Снаружи чуть-чуть унялся ветер, и в палате стало тихо. Лежавший с закрытыми глазами Брайан почувствовал, как огромные ладони аккуратно подтыкают одеяло и, словно кошачьи лапки, тихонько глядят его по лбу. Потом он осторожно потрепал Брайана по щеке, как ребенка, пока тот не открыл глаза и не улыбнулся. И вдруг рябой неожиданно прошептал ему на ухо несколько слов – у великана даже выражение лица на мгновение изменилось. Чуткий, осмысленный взгляд моментально запечатлел все черты Брайана, а затем вновь расплылся. Потом он повернулся к соседу Брайана, потрепал его по щеке и сказал: «Gut, gu-u-ut!»[4]

В конце концов он уселся на стул в проходе и уставился в сторону Джеймса. Два пациента – они лежали рядом с рябым – подняли голову; их силуэты четко выделялись на фоне окна и сиявшего за ним лунного света. Они тоже посмотрели в сторону вытянувшегося на постели Джеймса.

Брайан скосил глаза на кончик носа, но вот его взгляд блуждал по комнате. Насколько ему было видно, в палате все спали. Периодически до него доносилось свистящее эхо, а затем тени снова опустились на постели. Снова послышался шепот – Брайану стало неуютно, а сон ушел.

Так что же он услышал: тихий шепот или это от ветра дребезжали оконные стекла?

Наутро рябой все еще сидел на стуле. Пока все спали, в палату пробрался пациент, бривший их через день: при виде товарища, храпевшего с опущенной головой, его разобрал хохот – к нему тут же бросилась дежурная медсестра и увела в его палату. Она отвесила рябому подзатыльник и покачала головой, когда тот попытался ее умилостивить, убежав за ее фартуком.

Затем она, уже совсем проснувшись, вздохнула и приступила к обычным делам.

Кому-то из пациентов становилось лучше. Сосед Брайана смотрел уже не так пристально и без прежней апатии, он стал спокойнее, и медсестры постоянно хлопали его по плечу – с ними время от времени он пусть отрывисто, но все же разговаривал. Кто-то из пациентов начал вставать с постели – эти чаще всего сидели за столом в дальнем конце палаты и рассматривали яркие журналы санитаров: любовь, романтика, альпийская идиллия. Иногда два санитара постарше собирали небольшую компанию и играли в карты.

Постепенно днем стало выглядывать солнце, и все больше пациентов вставали и смотрели в окно, на веселящихся, играющих людей из других корпусов больницы. Солдаты СС с обычными ранениями играли в ножички, камешки, мяч или чехарду. Скоро их выпишут.

У Брайана получалось следить за всем происходящим во дворе – надо было только сесть у изголовья, поджав ноги, и вытянуть шею. Так он мог просидеть часами, глазея на небо над смотровыми вышками у ворот, холмы и леса за ними.

А еще в такой позе он мог дотянуться до верхушек стоек кровати, осторожно снять с них деревянную заглушку и затолкать свои таблетки в металлические трубки изголовья. Когда сеансы шоковой терапии закончились, он старался не глотать таблетки, которые совали ему в рот. Одну он иногда проглатывал, а порой таблетки успевали частично раствориться, прежде чем у него появлялась возможность выплюнуть их в ладонь; но все получилось так, как он и рассчитывал. Постепенно голова у него прояснялась. Появилось желание сбежать.

Из всей массы рассеянных сумасшедших лишь один человек видел, как он прячет таблетки в ножке кровати. Тот самый, кто в первый день смотрел прямо в жалящие струи душа. Вначале этот тощий мужчина постоянно себя истязал и поэтому по большей части лежал в смирительной рубашке, парализованный действием лекарств. Теперь, через три месяца, он всегда лежал тихо как мышь, положив руки под щеку, поджав ноги и таращась на остальных. Брайан почувствовал на себе его взгляд в ту секунду, когда запихивал таблетки, – ответом ему стала веселая улыбка. Позже Брайан прошелся вдоль кроватей и остановился у постели этого человека. Черты лица разгладились, а когда Брайан склонился над ним, он его как будто даже не узнал.

Пока весна безуспешно пыталась растопить двор и оживить тени, Брайан изучил каждый сантиметр раскинувшейся перед ним панорамы.

Их корпус располагался ближе всего к скалам, окна выходили на запад. Заходящее солнце оказывалось прямо между смотровыми вышками и отбрасывало бледно-красные лучи на лежащие перед ним здания. Слева, на юге, находилась кухня – за ней лучше всего было наблюдать из окна возле ванной комнаты. Чуть дальше на юго-западе – бараки поменьше, где жили часовые и охрана. Прямо из окна Брайан видел фасад здания для медперсонала. У входа частенько останавливались пары – появлялась возможность увидеть, сколько сил молодые врачи тратили на то, чтобы затащить медсестер в постель. Кажется, им это не удавалось, из-за чего зрелище казалось забавным, а действующие лица – попросту нелепыми, но, что любопытно, человечности им происходящее не добавляло.

Здание на севере – оно располагалось параллельно, но не вровень с их корпусом – загораживало спортзал и территорию за ним. Даже некоторые отделения, находившиеся чуть дальше, почти целиком скрывались за острыми желтыми углами.

Вдоль забора круглые сутки ходили часовые и патрульные с собаками. Пройти на территорию госпиталя разрешали очень немногим гражданским лицам – и только в сопровождении офицеров службы безопасности или просто солдат СС.

В первые долгие недели Брайан боялся возможной встречи с родственниками того, чье имя присвоил. Но хоть в отделении лежало полно людей, кому знакомое лицо могло бы значительно ускорить выздоровление, к ним никто так и не приехал. Они оказались в изоляции – никому не хотелось говорить об их существовании, а тем более состоянии. Уму непостижимо, зачем их вообще в живых оставили.

Брайан ни разу не видел, чтобы Джеймс смотрел в окно. С начала апреля он редко выбирался из постели, и, судя по всему, лекарства притупляли его разум.

За территорию выехало три грузовика, и ворота снова захлопнулись. «Вот бы сесть в один, доехать до Померании, а потом домой», – мечтал Брайан. Вскоре за верхушкой холма затих гул двигателей, и машины скрылись в долине. Встав рядом с кроватью Брайана, широколицый сосед рябого молча разглядывал часовых. У него дрожали ноги и безостановочно шевелились губы. Он с самого первого дня вел с самим собой беззвучную беседу – Брайан несколько раз видел, как рябой и второй сосед широколицего склоняют ухо к его рту. Их терпеливые лица выражали надежду. Потом они обычно качали головой и хихикали, как глупые детишки.

Лишь подумав об этом, Брайан засмеялся и стал рассматривать непрерывно шевелящиеся губы. Мужчина повернулся – из-за безумного взгляда лицо казалось еще более забавным. Сдерживая смех, Брайан зажал рукой рот. Затем рот на секунду замер, и мужчина ему улыбнулся. Более широкой улыбки ему видеть не доводилось.