Читать книгу Царство Плутона - Зиля Залалтдинова - Страница 2

Роман Щербаков, глава клана убийц, размышлял над досье Александра Литвинова. Его полномочия расширились, а значит, ему нужны дополнительные люди. Чумаков просмотрел документы и отложил анкеты тех, кто мог заинтересовать начальника. Ему не пришлось долго думать над двумя кандидатами – Дементьев и Воронцов уже заочно приняты в его команду. Но Литвинов вызывал не столь однозначные чувства. Тонкие, капризно изогнутые губы, не по-детски жёсткий взгляд – мальчик с фото выглядел как высокомерный аристократ, узревший перед собой вонючего бомжа. Александр на самом деле был из семьи аристократов. Но он точно не был изнеженным засранцем, отнюдь, под породистой внешностью таился дикий нрав. Это и смущало Романа, если к нему можно применить слово «смущало». Литвинов был склонен к вспышкам ярости, во время которых он себя не контролировал. Собственно, в тюрьме он оказался, потому что забил профессора насмерть четырёхкилограммовым словарём. А с виду тощий подросток, едва способный эту самую книгу со стола поднять.

И это совсем не хорошо для предполагаемого убийцы. Дементьев тоже вспыльчивый, но не впадает в исступление. Хороший киллер должен всегда оставаться хладнокровным, чтобы по горячности не наделать ошибок. Роман хотел было отказаться от него.

– В нём есть потенциал, – шепнул Чумаков.

Начальник поговорит с ним лично, а там видно будет, стоит ли на него тратить время.

– Литвинов, к тебе посетитель! – охранник стукнул дубинкой по решётке, заставляя обратить внимание. Мальчик бросил на охранника взгляд, исполненный брезгливой снисходительности. Это было первым, что понравилось Роману – подросток сохранял достоинство несмотря ни на что.

– Позвольте представиться, я Роман Щербаков.

– Что ж, господин Щербаков, подозреваю, что вы не косметику продаёте.

Роман изобразил гримасу, которая в его исполнении значила весёлый смех.

– Ты прав, я занимаюсь кухонной утварью, в основном ножами. Как ты оказался в тюрьме?

Александр встал спиной, разговаривая из-за плеча.

– Вы мне поверите, если я скажу, что убил профессора, потому что он оказался извращенцем, который домогался меня?

– Не вижу причин не верить тебе.

– А вот здесь мне никто не верит. Ну не может уважаемый профессор быть педофилом, наверняка этот мелкий гадёныш наговаривает на него! – Александр стукнул по столу.

– Я могу вытащить тебя.

– Но это будет не за просто так, верно? Вы не похожи на филантропа.

– Правильно думаешь.

Александр уставился в стену.

– Я дам тебе время подумать.

– Я согласен.

«Ну и приснится же такое» – подумал Александр. Какая тюрьма? Какой ещё клан убийц? Кто такой Роман Щербаков и какого фига он вообще ему приснился? Он просто студент, перепивший на выпускном и теперь решавший задачу, где раздобыть таблетку аспирина и пару литров воды. Хотя не нужно быть Фрейдом, чтобы понять, что для тревожного сновидения была причина. На пятом по счёту бокале крепкого алкоголя он осознал, что в гробу видал больницы, больных и вообще всю медицину.

Ты никогда не хотел становиться врачом. Когда тебя в школе спрашивали, кем ты хочешь стать, ты бодро отвечал «Учёным!». Сидеть в лаборатории в белом халате за пробирками и мензурками, зажигая спиртовую горелку и проводя химические реакции. Смотреть, как растут в чашках Петри колонии бактерий, кормить лабораторных животных.

Родители предпочли другой белый халат.

Поначалу ты думал, что это тоже неплохой вариант. Познавать новое можно и в медицине, по сути, она стык множества наук. Биология, генетика, микробиология, гистология – это всё естественные науки. Как получается изображение при рентгеновском излучении или при ядерно-магнитном резонансе – это уже физика. А больные… к ним можно притерпеться. Может быть.

Весь выпускной год ты ходил в мрачном настроении. Когда сокурсники спрашивали, почему такой смурной – отмахивался, мол, переживаю из-за экзаменов. Они только смеялись – ты же один из лучших учеников на курсе, чего тебе волноваться.

Но не из-за экзаменов переживал на самом деле. Работа врача – это не пробирки, мензурки и спиртовки. И даже не чтение научных статей.

Работа врача – это муторный разговор с пожилым хроником, у которого от атеросклероза магистральных сосудов последние нейроны головного мозга, отвечающие за связное мышление, погибли бесславной смертью, в попытках выяснить, как давно он страдает артериальной гипертензией. Это вытягивание клещами жалоб из враждебно настроенных молчунов или напротив, попытка остановить словесный понос нервных ипохондриков, желавших поведать все нужные и ненужные подробности жизнедеятельности их организма. Работа врача – это бесконечная писанина, от которой пальцы сводит судорогой.

Отныне ты не можешь утешиться мыслью, что до госов ещё полгода. Отныне ты должен будешь этим заниматься, и вдобавок к похмелью, тебя начинает мутить ещё и от этого.

Ты просрал свою жизнь. Пора начать думать о способе суицида.

«Нет, – воскликнул про себя Александр, – давай сначала поправим больную голову, а потом думать, так ли безвыходно эта ситуация».

Он поплёлся на кухню, чтобы залить кипящей водой тот самый суррогат, по ошибке названный кофе.

«Плохо, конечно, что только сейчас осознал, что тебя воротит от больных. Как там говорят – поздно пить боржоми, когда посадил печень».

Запах кофе был почти как настоящий, вот только вкусовые рецепторы вернут с небес на землю, сообщив, что это пережаренная, горькая как хина пародия на кофе. Изначально покупать дешёвый коричневый порошок, на котором написано «кофе» – это плохая идея.

«Надо было раньше перевестись на другой факультет. Теперь дело сделано, диплом не поменяешь».

– С твоим характером тебе только в патологоанатомы идти! – Наташа крикнула ему в сердцах.

Губы Александра растянулись в ехидную ухмылку.

«А почему бы и нет»?

Когда Александр подал документы на поступление в интернатуру, он встретил Константинова – преподавателя с кафедры госпитальной хирургии.

Какой по-вашему главный инструмент хирурга? Скальпель? Нет, не скальпель. Это руки. Недаром в самом слове «хирург» есть греческое слово «хирос» – рука, что и значило, что хирург в первую очередь работает руками. Потому любая невозможность работать руками была катастрофой.

Однажды у Константинова стали болеть суставы пальцев. Боль в руках для хирурга, всё равно что першение в горле для певца – ничего хорошего. Но тогда он решил, что просто перегрузил руки и выпил обезболивающее.

Боль не проходила, и что было ещё хуже – она становилась всё сильнее, а суставы опухли и стали горячими на ощупь. Константинов не был дураком и прекрасно знал, какому заболеванию принадлежат эти симптомы, и от этого ещё меньше хотелось идти к ревматологу. Он горстями глотал обезболивающие, и продолжал оперировать, хотя коллеги начали замечать, что у него дрожат руки и плохо сгибаются пальцы, а один раз он чуть не уронил скальпель прямо в раскрытую брюшную полость.

Характерна симметричность поражения суставов. Обычно скованность отмечается утром после пробуждения и продолжается более 60 мин, но может также наблюдаться и после длительного состояния покоя (так называемый «феномен геля»). Поражённые суставы становятся болезненными, с гиперемией, отёком и повышенной температурой тканей над суставами, и ограниченной подвижностью.

– Давай, иди к врачу, пока кого-нибудь реально не зарезал! – сказал заведующий.

И в ходе обследования подтвердился приговор – ревматоидный артрит.

Ревматоидный артрит (РА) – хроническое системное аутоиммунное заболевание, поражающее прежде всего суставы. Характерно воспаление симметричных периферических суставов (например, суставов запястья, пястно-фаланговых суставов), приводящее к прогрессирующей деструкции суставных структур; при этом также наблюдаются признаки системного поражения.

Калечащее и неизлечимое заболевание, означавшее конец его хирургической карьере. Если обслуживать себя он ещё мог, хотя и с горем пополам, то оперировать – уже никогда. Константинов уволился из отделения и стал глушить горе алкоголем. Так бы он и спился, если бы декан Беляев не навестил его.

– Ага, я перед кураторами выплясывал, чтобы позволили хотя бы швы наложить! Я из ночных дежурств не вылезал и практически жил в отделении! И всё псу под хвост! Теперь я могу только в поликлинике чирьи вырезать. Хотя какие там чирьи, я этими руками не могу толком даже причесать свои патлы!

– А я к тебе не просто так пришёл. У меня к тебе дело, – Беляев присел на стул, брезгливо поморщился от запаха перегара и спёртого воздуха.

– Какое?

– Мне нужен преподаватель на кафедру по хирургии.

– Перед этими молокососами корячиться?

– Смотрите как мы заговорили. Сначала «перед кураторами выплясывал», а сейчас «перед молокососами корячиться»! – насмешливо сказал Беляев, – потому и хочу взять тебя на работу, чтобы никому не надо было у кого-то отсасывать. Мне эти кандидаты медицинских наук, которые ни разу даже чирей не вырезали, как ты сказал, уже поперёк горла стоят. А тебе есть чему поучить студентов… и интернов тоже.

– Но лаборантом работать… после хирурга.

– Ну не на завод же ты пойдёшь! А так защитишь кандидатскую – получишь звание доцента. Вполне почётно. Значит так, бухать – завязываешь, метотрексат или что там ревматолог назначил – пьёшь, и в понедельник с документами топаешь в отдел кадров.

– Посреди учебного года?

– А почему бы и нет? Но даже без студентов там полно работы, так что скучать точно не придётся.

Не от хорошей жизни Леонид пошёл преподавать на кафедру. Потому студенты точно знали, когда у него болят суставы, а когда нет. Когда суставы не болели, он был в благодушном настроении и мог даже пару минут поболтать на отвлечённую тему. Но если менялась погода или что-то ещё провоцировало обострение, то спасайся кто может. Утром Леонид едва не кричал в голос, разрабатывая больные суставы, а потом, прихрамывая, шёл на работу.

– Куда отправил документы?

Обычно Александр наслаждался выражением недоумения на лицах сокурсников, когда он с апломбом отвечал: «На патологоанатома!» Не того ведь ожидали от лучшего студента курса, верно? Думали, что он пойдёт на окулиста, хирурга или ещё какую престижную специальность.

Перед Константиновым стало неловко. Преподаватель всегда неплохо к нему относился и не хотелось бы разочаровывать.

– На патологоанатома, – ответил Александр, опустив глаза.

– Что так? – Константинов лишь наклонил голову набок.

– Да, я зря занимал бюджетное место, на которое мог пойти другой человек, который по-настоящему любил бы медицину. Но я не хочу сидеть за студенческой скамьёй, пока остальные вовсю работают, женятся, заводят детей.

– А на кафедру преподавать?

– Так всё равно интернатура нужна, – Александр развёл руками.

– Тоже верно. Патанатомия тоже полезная специальность. Удачи во всех начинаниях!

Доцент кафедры патанатомии курил на улице, щурясь от сигаретного дыма. Пара уже закончилась, а интерны ещё не пришли на собрание. Здешний морг был довольно замкнутым миром, который неохотно пускал внутрь новых людей и не без причин. Мы тебе сертификат дадим и даже с учёбой особо мурыжить не будем, но тебя тут никто не ждёт – такова негласная политика. Так и было – Нефедов номинально проводил экзамены, и новый патологоанатомом отправлялся на вольные хлеба, так как в областной больнице не было ставок.

Интернов на кафедре всегда было мало, чему Нефедов не мог не радоваться, – у него, как у доцента, работы всегда было выше крыши. С каждым годом студентов становилось больше, а качество знаний – хуже. Сами выпускники не стремились сюда – больно уж специфичная специальность, чтобы быть уверенным в трудоустройстве. Потому по отделению не шастали толпы интернов, как в гинекологии или хирургии. Почему-то они были уверены, что там они будут зарабатывать кучу денег, не напрягаясь, хотя даже снег грести приходится ой как напрягаясь.

К моргу направлялись трое интернов. Крепкого парня и девушку с обручальным кольцом он отмёл сразу: «Один будет на скорой помощи мотаться, а другая уйдёт в декретный отпуск, если она уже не беременна. А вот куда спровадить зубрилу, который как раз и поступил на бюджетное место – тот ещё вопрос. Ладно, и с ним что-нибудь придумаем».

– Вы взрослые люди и у вас может быть своя жизненная ситуация. Потому я не настаиваю на том, чтобы каждый день сидели здесь от звонка до звонка. Главное – вовремя пишите рефераты и сдавайте зачёты.

«Обычно на других кафедрах не позволяют таких вольностей! Почему тут такой либерализм?!» – удивился Литвинов, но вовремя прикусил язык. Нефедов не был похож на добряка, которого можно было безопасно доставать вопросами.