Читать книгу Роковой жребий Лермонтова - Зинаида Агеева - Страница 10

16 апреля 1830 года Лермонтов, не окончив 6-го класса, по его прошению был отчислен из пансиона. 21 августа (ст. ст.) того же года, выдержав вступительные экзамены, поступил в Московский университет на нравственно-политическое отделение (юридическое) с трехлетним периодом обучения. Но учился недолго. Поняв, что это не его призвание, перешел на словесное отделение. В то время в университете на разных факультетах учились будущие литераторы и публицисты – Александр Герцен, Виссарион Белинский, Иван Гончаров, Константин Аксаков. Ректором университета был Павел Алексеевич Двигубский (1771-1839), деканом словесного факультета – Михаил Трофимович Каченовский (1775-1842), историк и журналист. Лекции по риторике (красноречие, ораторское искусство) читал Петр Васильевич Победоносцев (1771-1845). Должность попечителя Московского учебного округа занимал действительный тайный советник князь Сергей Михайлович Голицын (1774-1859). О нем у студентов и профессоров осталась добрая память. Герцен позже писал: «Это был человек высокообразованный, гуманный, доброго сердца, характера мягкого. Имя его студенты произносили с благоговением и каким-то особым исключительным уважением».

Помощниками Голицына были граф Виктор Никитич Панин (1801-1874) и Дмитрий Павлович Голохвастов (1796-1849). О них оставил свои воспоминания Павел Федорович Вистенгоф, который учился на словесном отделении вместе с Лермонтовым: «Это были люди совершенно противоположных князю Голицыну качеств, необузданные деспоты. Граф Панин не говорил со студентами, как с людьми образованными или что-то понимающими, он повелительно кричал густым басом, командовал, грозил и стращал. Голохвастов был язвительного надменного характера, злорадствовал по всякому студенческому промаху. Для студентов это были ненавистные личности».

В университете немного было людей, которым бы симпатизировал Лермонтов. Больше было тех, у которых он сам не вызывал симпатию. Вистенгоф писал: «Лермонтов имел тяжелый, несходный характер, был дерзок и заносчив, смотрел с пренебрежением на окружающих, считая их ниже себя». Однокурсник Лермонтова будущий писатель Иван Александрович Гончаров писал о поэте: «Это был смуглый, одутловатый юноша, с чертами лица как будто восточного происхождения, с черными выразительными глазами. Он казался мне апатичным, говорил мало, сидел в ленивой позе, полулежа, опершись на локоть». Лермонтов вызывал любопытство у студентов тем, что общался избирательно, редко вступал в откровенный разговор. Чаще сидел в стороне и читал книгу. Всем было любопытно узнать, что скрывается за его загадочным поведением, раздражала его отгороженность, отпугивал его строгий неприветливый взгляд.

Большинство студентов, по воспоминаниям Вистенгофа, «вели рассеянный образ жизни. Мы любили повеселиться и у нас процветали всевозможные удовольствия: балы, собрания, маскарады, театры, званые обеды, радушные приемы во многих домах. Эти забавы наносили ущерб учебе. На подготовку к экзаменам не было времени. В первый же год многие не осилили греческий и латинский языки, их на 1 курсе оставили на второй год». Вистенгоф писал о Лермонтове: «Он посещал балы в Благородном собрании, был изысканно одет, окружен молодыми дамами и делал вид, что не замечает нас. Танцующим мы его не видели». Любопытство заставило Вистенгофа однажды обратиться к нему с вопросом:

– Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую книгу вы читаете? Без сомнения, интересную, судя по тому, как вы углубились в нее. Нельзя ли поделиться ею и с нами?

«Он мгновенно оторвался от чтения, – пишет далее Вистенгоф. – Как удар молнии сверкнули его глаза. Трудно было выдержать этот неприветливый взгляд». Лермонтов удивился любопытству и назойливости студента и резко спросил:

– Для чего вам нужно это знать? Содержание книги не может вас интересовать, вы его не поймете.

Вистенгоф обратил внимание, что книга была на английском языке. Он так и не сумел найти контакта с Лермонтовым и в течение двух месяцев никаких попыток сблизиться с Лермонтовым не делал.

Вскоре после начала занятий в Москве участились случаи холеры. Болезнь быстро приняла массовый характер. Казеннокоштные студенты были посажены на карантин. Студенты медицинского факультета были разосланы по больницам, где работали в качестве фельдшеров и сиделок без вознаграждения, без выходных дней в течение 4-х месяцев до окончания эпидемии. По улицам Москвы с утра до вечера тянулись санитарные кареты с больными в лазареты и похоронные дроги на кладбища. С середины сентября 1830 года и до января 1831 занятий в университете не было. Жителей охватила паника, многие стали покидать Москву. Это время как учебное студентам не засчитали. Только в январе занятия возобновились. Лермонтов много читал и писал стихи. Продолжил работу над поэмой «Демон», начатую в пансионе. Ему шел только 17-й год, а стихи уже поражали не только благозвучием, но и глубиной содержания, точностью художественных определений.

Не все лекции привлекали внимание Лермонтова, не все были интересными и содержательными. Он охотно слушал только лекции историка Михаила Петровича Погодина (1800-1875) и еще 2-3 профессоров, остальные считал «бесцветными». Особенно не полюбился студентам профессор Михаил Яковлевич Малов (1790-1849). А.И. Герцен о нем писал: «Это был глупый, необразованный профессор, студенты презирали его и смеялись над ним, а он делал дерзости студентам, и его решили изгнать из аудитории». К этому студентов призвал Герцен. Он предложил «пойти войной на Малова». Когда профессор Малов вошел в аудиторию, студенты стали шаркать по полу ногами, чтобы заглушить его речь.

– Вы ваши мысли выражаете, как лошади, ногами, – сделал замечание Малов.

«После этого поднялась буря, свист, шиканье, крики: „Вон его! Пусть он сгинет!“» – вспоминал Герцен. Воинственный вид студентов, видимо, напугал Малова, и он попытался выйти из помещения. Студенты бросились за ним и вытолкнули на улицу, бросив вслед его галоши. После этого инцидента университетский совет вынес решение: удалить профессора Малова из университета, а зачинщиков беспорядка наказать. Герцен и еще 5 студентов были посажены в карцер – «в грязный подвал на хлеб и воду». А студенты их подкармливали – по вечерам приносили им не только продукты, но и вино и папиросы. Кроме Герцена в карцере находились Иван Арапетов, князь Андрей Оболенский, Михаил Розенгейм и еще два студента того же факультета.

Преподавание в университете, по мнению Лермонтова и других студентов, не удовлетворяло их, и они дополняли его самообразованием. Участвовали в научных дискуссиях, выступали на студенческих вечерах с докладами. Особенно красноречием отличался В.Г.Белинский, который с Лермонтовым еще мало знаком был в тот период. Он учился на другом факультете. Вне стен университета студенты читали художественную литературу и журналы, один из которых, «Московский вестник», издавал М.П.Погодин, другой – «Вестник Европы» – М.Т. Каченовский. Был литературный кружок Герцена и Станкевича, но Лермонтов не был его членом. Он, как и некоторые другие студенты, не был прилежен в смысле аккуратного посещения лекций, но охотно посещал балы, маскарады, театры.

Врач древности Клавдий Гален писал в одном из своих трактатов: «Обучение и воспитание должно сделать человека справедливым и благоразумным». Но в университете не все профессора следовали этому правилу. Ректор университета Павел Иванович Двигубский, которому шел 60-й год, по воспоминаниям его сослуживцев и студентов, был груб и неучтив. Но среди профессоров и преподавателей было немало настоящих ученых, глубоко изучивших свой предмет, эрудированных и в других областях знаний.

Студенты носили форменную одежду: однобортный мундир с фалдами темно-зеленого цвета с малиновым воротником, треугольную шляпу и шпагу. Сюртук был двубортным, с металлическими пуговицами. На лекции допускали только в студенческой форме, а вне стен университета разрешалась гражданская одежда.

К Лермонтову несколько раз приезжал отец из Тульской губернии с двумя незамужними младшими сестрами. На праздники он брал сына к себе. Бабушка была недовольна, но не возражала, видя, с каким нетерпением внук ждет встреч с отцом. 11 мая 1831 года 16-летний Лермонтов вместе с 19-летней Екатериной Александровной Сушковой, за которой он ухаживал, и с ее приятельницей, 20-летней Александрой Михайловной Верещагиной, посетил Троице-Сергиеву лавру. Там увидел стоявшего на паперти слепого старика с протянутой рукой и положил несколько монет в его кружку. Тот благодарил со слезами и проверил, звенят ли монеты. При этом объяснил:

– Намедни тут были молодые люди и посмеялись надо мной: вместо денег положили камушки. Ну, Бог им судья.

По возвращении домой Лермонтов написал короткое стихотворение, в котором были такие строчки:

В конце лета Лермонтов из Середниково вернулся в Москву. Он продолжал встречаться с Сушковой и Верещагиной, стал чаще писать стихи, посвящая их Сушковой. Однажды предложил провести литературную игру: написать несколько строчек в стихотворной форме. Сам он написал стихи, позаимствованные у Пушкина, и Катенька Сушкова пристыдила его:

– Не потрудился придумать что-нибудь свое, перенял у Пушкина.

Обиженный Лермонтов на следующий день преподнес ей стихи собственного сочинения:

Стихи Сушковой не понравились. И сам Лермонтов не вызывал у нее никаких эмоций. Она была в расцвете яркой красоты, а Мишель выглядел как подросток. Сушкова мало обращала на него внимания. Она весело проводила время с дальней родственницей Лермонтова Сашенькой Верещагиной, к Мишелю относилась как к ребенку. Он всюду их сопровождал и носил за ними их шляпы, перчатки и зонтики. Они называли его «чиновником особых поручений». Его ухаживания за Сушковой прекратились после ее отъезда в Петербург.

В 1831 году Лермонтов получил печальное известие: в Кропотове 1 октября умер его 44-летний отец Юрий Петрович. Михаил Юрьевич был поражен этим неожиданным известием и под впечатлением этого события написал такие строки:

Похоронен был Юрий Петрович в Тульской губернии, в родовом селе. Отслужив панихиду по отцу, Лермонтов продолжал учебу в университете. Он много читал как отечественную, так и зарубежную литературу. Особенно увлекся поэзией Байрона.

Внешность его была, как отмечали многие современники, некрасивой, черты лица неправильными. Писатель Гончаров писал: «Вся фигура Лермонтова внушала нерасположение к нему». Окончательно внешность Лермонтова к этому времени еще не сформировалась, и некоторые мемуаристы считали ее почти карикатурной: «кривоногий», «косолапый», «сутулый», «неуклюжий», с короткой шеей, малого роста. Так писали чаще всего те, которые с ним редко сталкивались. Профессор А.З. Зиновьев, который занимался с ним в течение полутора лет на дому, а затем видел на занятиях в пансионе, и троюродный брат Лермонтова Шан-Гирей, который видел его ежедневно, писали, что ничего карикатурного в его внешности не было, что он был ловок, крепок и силен. У него были красивые руки, нежные, ярко очерченные губы и белозубая улыбка.

В университете, как и раньше в пансионе, он занял особое положение: имел самостоятельное суждение, держался независимо, общался избирательно, больше уделяя внимание наблюдению за окружающим миром, что получило отражение в его творчестве. В свободные минуты занимался рисованием, фехтованием и верховой ездой.

Вестенгоф и Гончаров писали с долей предвзятости: «Взгляд у него был неприветливый, насквозь пронизывающий». Такой взгляд у него был направлен на тех, к кому он не благоволил. Для своих приятелей взгляд всегда был доброжелательным. Одним из видов увлечения были прогулки по Москве, которую считал своей родиной, так как родился в Москве и жил несколько месяцев после появления на свет. «Москва не есть обыкновенный город, каких тысячи. Москва не безмолвная громада, у нее есть своя душа, своя жизнь, свой язык, сильный и звучный. Ни башни Кремля, ни его зубчатые стены описать нельзя, их надо видеть, надо чувствовать то, что они говорят сердцу и воображению», – писал Лермонтов. Москву он любил больше, чем Петербург, и позже прославлял ее в стихах:

Даже по прошествии нескольких лет после отъезда из Москвы он продолжал восхищаться ею: «Покуда я живу, клянусь, друзья, не разлюблю Москву!» И это притом, что Москва в тот период напоминала больше купеческий город, чем вторую столицу России. В самом центре ее, на Красной площади, был самый большой рынок. У кремлевской стены стояли торговые палатки, возле храма Василия Блаженного продавали пирожки и разные кондитерские изделия. А на противоположной стороне площади стояли возы с разной рухлядью. Кричали извозчики, зазывая пассажиров. Не было канализации. Ежедневно рано утром по улицам Москвы тянулись ассенизационные обозы. Только через 50 лет после смерти Лермонтова городской голова Николай Александрович Алексеев ликвидировал рынок, построил вместо Торговых рядов прекрасное здание – ГУМ, который и поныне украшает центр Москвы.

Лермонтов с благоговением относился даже к Царь-пушке в Кремле, которая, по выражению историков, «никогда не стреляла», и к Царь-колоколу с отбитым куском, «который никогда не звонил». «Что может сравниться с Кремлем? – восхищался Лермонтов. – Окруженный зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит он на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки». Он любил не только центр Москвы, но и ее окрестности, по которым совершал прогулки, то пешком, то в экипаже. После окончания учебы и отъезда в Петербург он часто приезжал в Москву и жил подолгу, то у родственников, то у друзей.

Московский университет, в котором учился Лермонтов, был построен в XVIII веке в царствование Елизаветы Петровны, рядом с Кремлем. Из его окон была видна кремлевская стена с башнями, купола соборов и колокольня Ивана Великого. Герцен, который с 1829 года был студентом физико-математического факультета, писал после завершения учебы: «Московский университет все больше становился средоточием русского образования. Для этого были все условия: географическое положение, отсутствие царя, историческое значение. В Москву вливаются новые силы России». Несмотря на строгий надзор, среди студентов процветало вольнодумство, мечтой многих из них было «желание пойти за Бестужевым и Рылеевым».

В руки студентов попадали зарубежные, запрещенные в России книги, в переводах или в подлинниках. Но, как писал Герцен, «доносов об этом начальству не было». Лермонтов отличался живостью мысли, остроумием, писал эпиграммы, и, как отмечали современники, «характер у него был скорее веселый, любил общество, особенно женское». Лекции некоторых профессоров Лермонтова не удовлетворяли, и он называл их «бездарными, с устаревшими взглядами», такими же, как у администрации. «На втором году учебы Лермонтов не был аттестован ни у одного профессора. Против его фамилии стояли надписи: „отсутствовал“, и он был отчислен» (Вестенгоф). Но фактически он был не отчислен, а сам не пошел сдавать экзамены и 1 июня 1832 года покинул университет, проучившись в нем два года без трех месяцев.