Читать книгу Роковой жребий Лермонтова - Зинаида Агеева - Страница 11

8. В школе юнкеров

Оглавление

«Цель школы – воспитание».

И. Песталоцци

Покинув Московский университет, 18-летний Лермонтов со своей бабушкой Елизаветой Алексеевной приезжает в Петербург и подает заявление о приеме в университет. Но его не зачислили, ни на второй, ни на третий курс. Учебу нужно было начинать снова с первого курса, то есть он терял два года учебы, и он забирает свое заявление с тем, чтобы найти другое учебное заведение.

Петербург Лермонтову не понравился:

Увы! как скучен этот город,

С своим туманом и водой!..

Куда ни глянешь, красный ворот (полицейский),

Как шиш, торчит перед тобой…


Вопреки совету и желанию Елизаветы Алексеевны Лермонтов подает документы в школу лейб-гусарских юнкеров, в которую был зачислен 14 ноября 1832 года. Эта школа была учреждена великим князем (позже императором) Николаем Павловичем в 1823 году. Во главе школы сначала был полковник Измайловского полка Павел Павлович Годеин, а после него – генерал Константин Антонович Шлиппенбах (1796-1859). По воспоминаниям курсанта школы Ивана Васильевича Анненкова (1814-1887), «это была тяжкая година, когда строгости и крутые меры довели школу до положения кадетского корпуса. Назначение Шлиппенбаха начальником школы тяжело отозвалось для нас». Шлиппенбах заходил в классы, «чтобы посмотреть, смирно ли мы сидим, не высунулась ли у кого-нибудь рубашка из-под куртки, а научная часть его не занимала, он был враг всякой науке».

Вечером, «когда запиралась входная дверь в эскадрон, воспитанники школы занимались игрой в карты или чтением, а некоторые распивали вино». В одной из комнат лазарета устраивали «вечера с ужином и карточной игрой, но лучшее наслаждение доставляло нам курение» (Анненков). Курили не папиросы, а трубки. Одна трубка предназначалась для троих, можно было только три раза затянуться. Ее хранили в особом шкафу, носили туда в рукаве. Курили табак «двухрублевый Жукова».

Юнкера вели разгульную жизнь, часто посещали свое любимое место – «кондитерскую Беранже». Там была комната для юнкеров, и там давали в долг. Развлекались тем, что устраивали «разные проказы», но жили дружно. Лермонтов часто посещал манеж не только в дни учебы, но и в любую свободную минуту. Через три месяца после поступления в школу Лермонтов сел на необъезженную лошадь, Она стала носиться по манежу, взбрыкивая и пытаясь его сбросить. В результате наездник получил травму правой ноги, с повреждением мягких тканей голени и кости. Потерял сознание и упал с лошади. Его на носилках отнесли в лазарет. Бабушка был в полном отчаянии. Она пришла в слезах к Анненковым и просила навестить внука. Жена Николая Николаевича Анненкова (1799-1865) – Вера Ивановна (ур. Бухарина) (1813-1902), посетила вместе с мужем Лермонтова в лазарете.

Вспоминая об этом свидании, она написала: «Мне Лермонтов совсем не понравился, у него был злой и угрюмый вид, его небольшие черные глаза сверкали мрачным огнем, а взгляд был недобрым, как и улыбка. Он был мал ростом, коренаст и некрасив, лежал в постели после травмы, и что-то рисовал, и не соблаговолил при нашем появлении подняться. Он был желчным, нервным, имел вид злого ребенка, предмет обожания бабушки, избалованного и наполненного собой, упрямого и неприятного до последней степени». Такое впечатление о Лермонтове, которое Анненкова вынесла при первом свидании с ним, не изменилось с годами. Позже, встретив его в 1839 году, она отметила: «выражение его лица не изменилось, все тот же мрачный вид и язвительная улыбка. У него было болезненное самолюбие, которое приносило ему страдания. Я думаю, он не мог успокоиться от того, что был некрасив и не элегантен. Душа поэта плохо чувствовала себя в коренастой фигуре карлика. Малая симпатия к нему не помешала мне почувствовать ценность его поэзии».

После лечения в лазарете, а затем на дому, Лермонтов снова приступил к занятиям. Один из учеников юнкерской школы, Александр Матвеевич Меринский, в воспоминаниях писал: «Лермонтов ничем особенным не выделялся от других. Имел страсть приставать со своими острыми, даже злыми насмешками к тем товарищам, с которыми был наиболее дружен».

В школе был свой особый распорядок дня. Утром учащихся поднимали барабанным боем в 6 часов утра. После зарядки был завтрак, затем занятия строевой подготовкой до 13 часов дня. Потом отдых до 15 часов, а затем вечерние занятия до 17 часов. Воспитанники жили при школе. Им разрешалось иметь свою прислугу. После восшествия на престол Николая Павловича школа перешла в ведение его брата, великого князя Михаила Павловича, и стала называться «Школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров». Бабушка Лермонтова присылала со слугой домашнюю еду и просила будить его раньше, «чтобы барабанным боем не расстраивать его нервную систему». Узнав об этом, Мишель страшно рассердился и потребовал поднимать его вместе со всеми учащимися.

А.М. Меринский писал: «Лермонтов не был отъявленным шалуном, но иногда любил „пошкольничать“: когда ученики пели под аккомпанемент фортепиано, он присоединялся и начинал петь другую песню, сбивая всех с такта, при этом поднимался шум и хохот». Среди учащихся был один ученик – Иосиф Шаховской, которого все любили за беззлобный покладистый характер, но потешались над его большим носом и дали ему прозвище «Курок». Рисовали карикатуры, подставляли под нос линейки, а один шутник написал «Историю носа Шаховского».

По субботам по 2 человека от пехоты и от кавалерии отправлялись к великому князю Михаилу Павловичу во дворец и обедали с ним за одним столом. Это тоже входило в распорядок дня. В школе, кроме командира эскадрона и ротных, были офицеры кавалерийских полков. Среди них был штаб-ротмистр Уланского полка, родом француз, Иван Степанович Клерон. «Его более всех любили юнкера, он был приветлив и обходился с нами, как с товарищами, острил, говорил каламбуры и однажды подшутил над Шаховским, который влюбился в одну гувернантку. Клерон прикинулся тоже влюбленным, и весь вечер провел с нею» (Меринский). Она была недурна, но толста, и Лермонтов написал экспромт:

Ах, как мила твоя богиня,

За ней волочится француз,

У нее лицо как дыня,

Ее попа – как арбуз.


В дальнейшем это четверостишье повторялось по отношению к другим лицам, но в разных вариантах. О своем времяпрепровождении Лермонтов писал Марии Лопухиной (сестра его любимой девушки Вареньки): «У нас тут чудачества и шалости всякого рода, и поэзия, залитая шампанским». Стихи Лермонтов писал почти ежедневно, уединившись в дальние школьные комнаты, где сидел до поздней ночи. Любил рисовать, причем, рисунки были высокого качества. На праздники уезжал к бабушке в Петербург. Она жила около кадетского лагеря и была в постоянном страхе за внука. Когда он отправлялся на военные учения, она стояла у окна и издали крестила его.

В начале 1834 года в юнкерской школе стали издавать рукописный журнал один раз в неделю, по средам. Рукописи складывали в ящик, а потом зачитывали вслух. Там были и стихи Лермонтова, но большей частью «не очень скромные: „Уланша“, „Праздник в Петергофе“» (Меринский). В одном из номеров было помещено его шутливое стихотворение «Юнкерская молитва», которую учащиеся часто декламировали и выучили наизусть:

Царю небесный,

Спаси меня от куртки тесной,

Как от огня,

От маршировки меня избавь,

В парадировки меня не ставь.

Пускай в манеже Алехин глаз

Как можно реже тревожит нас.

Еще моленье прошу принять:

Дай в воскресенье мне опоздать.

Я, царь Всевышний, хорош уж тем,

Что просьбой лишней не надоем.


Несмотря на то, что стихи Лермонтов писал довольно часто и почти по любому поводу, воспитанники юнкерской школы признавались позже, что «не подозревали в нем великого таланта». Лермонтов был небольшого роста, коренаст, диспластичен. Черты лица не отличались красотой и в Юнкерской школе воспитанники дали ему прозвище «Майошка» – персонаж одной французской карикатуры: маленький, безобразный, но сметливый.

Роковой жребий Лермонтова

Подняться наверх