Читать книгу Бегом… от деменции на крыльях любви - Зинаида Воробьева - Страница 6

Вторую треть жизни человек создает карму своим детям

Самые лучшие детские годы сына я провела с ним вместе. Утром мы шли в детский сад, обсуждая все, что видели на дороге. В садике была ночная группа, и почему-то он каждый раз стоял у забора и плакал: «Мама, ты заберешь меня сегодня?». Видимо, среди детей шли свои разговоры о родителях и ночевках в саду. Все ребята с его группы плавно перешли потом в первый класс, и они дружат до сих пор.

Не каждый год, но мы ездили на море. Живя в небольшом провинциальном городке, несмотря на отсутствие рядом отца, я старалась сделать его детскую жизнь насыщенной. Мы ходили в музей, кино, детский парк. Правда, развлечений в нашем маленьком городе для детей в то время почти не было. Плохо было даже с детской одеждой.

В младших классах иногда я отвозила его на месяц к родственникам в Нижний Новгород. Дед, бывший муж и его сестра ждали его в гости, покупали красивую одежду, баловали. Он ходил в футбольную секцию на стадионе, каждое лето ездил в пионерский лагерь, где был капитаном команды. Рос общительным, дружелюбным. Правда, учился неохотно. С нами родители не занимались школьными уроками, мы все делали без напоминаний. Сыну приходилось давать подзатыльники за тройки.

Он пошел в первый класс, когда я впервые поехала за границу, в Венгрию и Югославию. Полгода копила деньги на путевку, шила наряды. В городе Чоп, недалеко от границы, нас посадили в огромный «Икарус», и мы начали путешествие по Венгрии. Группа была разной по возрасту. Я познакомилась с одной девушкой, её звали Анной; когда в гостиницах размещали по двухместным номерам, мы всегда выбирали друг друга. Мы были с ней разных сословий. У нее отец – доктор наук, и вообще семья очень интеллигентная. Я в сравнении с ней была совсем простушка, только с претензией на вход в такое общество. Анну все мужчины просто «глотали» глазами, такая она была красавица!

Все вызывало интерес, с самого начала, как только переехали границу. Будапешт, столица Венгрии, произвел огромное впечатление. Город необыкновенной красоты. Какие дворцы, мосты! Была экскурсия на день на озеро Балатон. Там виллы, яхт-клубы. В общем, отдых для очень богатых. Но мы тогда этого не чувствовали. Может, потому, что были молодые. А еще тогда у нас практически не было сверхбогатых, не с кем было сравнивать. В одном из совхозов нам дали в дорогу несколько ящиков огромных красных яблок.

Гидом у нас был венгр Лангош в возрасте около тридцати лет, черноволосый, довольно симпатичный. Очень живой и энергичный, несмотря на брюшко. С нами Лангош общался как с группой туристов из Советского Союза, самой «кэгэбэшной» страны мира. Он ухаживал за Анной, они проводили много времени вместе, думаю, она сумела узнать о Венгрии гораздо больше, чем мы. Но настоящей удачей в поездке я считаю то, что однажды наш гид в десять часов вечера зашел в номер и пригласил нас в один из лучших ночных баров Будапешта – «Мулен Руж». Если бы не его роман с Анной, мне бы никогда не удалось посмотреть такое заведение.

Ему пришлось взять руководителя делегации и его женщину. С нами увязались еще два парня из нашей группы, но это к лучшему – они потом внесли большую часть денег в оплату счета. Вообще руководитель был, наверное, из КГБ. Все время говорил: «Группа, построиться!» Только не говорил «Смирно». Его все не любили и звали за глаза не иначе как «кэгэбешник». Ребят молодых было много, в отпуске, хотелось флиртовать. Для чего такая поездка, если не заняться в ней любовью? Конечно, большинство женщин ехали за тряпками. А мужики, грубо говоря, «сгульнуть». Впервые оказавшись в ночном клубе, мы с интересом осматривали интерьер. Все было из красного бархата: кресла, портьеры. В зале неяркий рассеянный свет. Вокруг сцены полукругом стояли столики с креслами, там уже сидели хорошо одетые молодые и не очень мужчины с очаровательными спутницами в вечерних платьях. Свет от свечей, стоящих на столиках, жидким, дрожащим золотом играл в высоких бокалах с вином. Шикарные туалеты дам, запахи модных духов, негромкая музыка оркестра – все это образовывало картину интимной роскоши. Помню, как одна танцовщица подошла к молодому человеку в первом ряду кресел и поставила ногу в туфельке на высоком каблуке ему на колено, а он положил ей купюру за резинку тонкого черного чулка. «Это будет ей дорого стоить», – сказал наш гид.

– Почему? – на наш вопрос он в ответ только улыбнулся.

Мы пробыли в баре до трех утра. Когда вышли на улицу, ночной Будапешт был полон людьми. Дамы с кавалерами садились в такси, гуляло очень много молодёжи. Несмотря на поздний час, работали кафе на улицах, и большинство столиков были заняты. Лангош с Анной куда-то скрылись. Руководитель группы не стал поднимать по этому поводу шума.

Через несколько дней группа приехала в Санбатхей, красивый и светлый город на границе Венгрии с Югославией. Идеальная чистота, свежий воздух с гор. В холле гостиницы часто попадались мужчины в охотничьем снаряжении. Это были богатые немцы и австрийцы. Они приезжали сюда на несколько дней, специально для охоты на оленей. В ресторане таких посетителей обслуживало два человека: официант и метрдотель. Обычно подкатывали столик с разными блюдами, на котором была и горелка, так что некоторые блюда готовили прямо у них на глазах и подавали на стол с огня. Для русских туристов это все было внове, и мы смотрели на эти действия во все глаза.

Дорога в Югославию шла через горы. Где-то вдалеке была Австрия. По долине, наверное, ходили крестьяне в национальных костюмах и тирольских шляпах. Я пообещала себе, что обязательно там побываю, и через несколько лет, взяв круиз по Дунаю, три дня провела в этой чудесной стране. Однажды, поднявшись по узкому горному серпантину особенно высоко, мы попали в густое облако, и водитель ехал очень осторожно; его сменщик сидел рядом. Водители были опытные и дорожили своей работой, за которую получали валюту. Вели себя с женщинами, которых в группе было большинство, скромно. Наверное, у них в контракте было оговорено, что они не имеют права флиртовать с туристками.

В Югославии первым городом, в котором была остановка, стала Любляна. От венгерских городов она отличалась другим качеством жизни. Пешеходы шли элегантно одетые, в деловых костюмах; в одежде преобладали светло-коричневые, бежевые и светло-серые тона – тона элегантности не только для женщин, но и для мужчин. Следующим пунктом шла столица Боснии и Герцеговины – Сараево, мусульманский город в горах.

В Белграде была экскурсия в галерею фресок. Сербия славилась своими древнейшими фресками. Сербские монастыри – каждый из них сокровищница живописи девятого, десятого, одиннадцатого веков хранили тысячи квадратных метров фресок, а копии их находились в обширной галерее. На копиях все было воспроизведено так, как в жизни: дождевые подтеки, белесое или темное пятно от сырости, отвалившийся кусок штукатурки – все, до последней мелочи. Смотришь, и не верится, что это только бумага. После Белграда группа вновь отправилась в путь по горам.

Наконец главный перевал был преодолен, дорога пошла вниз, и вскоре можно было увидеть Адриатическое море. Здесь всех ждал отдых несколько дней в Апатии, считающейся жемчужиной среди курортов побережья. Изумрудное море, чистейшая вода, расслабленность, присущая бархатному сезону, когда уже нет того горячего быстрого отдыха, который бывает в самые жаркие месяцы, позволяли наслаждаться покоем и отдыхать после трудной дороги. Вечером в ресторане собиралось много туристов из разных стран. На столах горели свечи, в центре зала на белом рояле играл молодой музыкант. Мелодии были незнакомыми, но такими чарующими, что все отходило куда-то в глубокую даль, переставало существовать. Казалось, в зале были только двое: он, этот незнакомый красавец за роялем, и женщина, ожидающая чуда взаимной любви. После таких романтических ужинов молодежь уходила на дискотеки, где можно было танцевать до утра. Была и поездка в Сплин, городок, стоящий на море, южнее Апатии, недалеко от Италии. Здесь уже ощущалось присутствие Средиземноморья. На набережной росли высоченные пальмы. Казалось, что ты находишься на северном берегу Африки, в Египте, а море вокруг – другое. Удивительные ощущения.

Все рано или поздно заканчивается, подошла к концу эта поездка. Сопровождающая группу от Любляны гид-женщина уехала домой, в Белград. Там у нее были муж и дочь четырнадцати лет. Ее муж был известным архитектором-дизайнером, работал по оформлению ландшафтов крупных правительственных зданий в разных городах Европы и Африки. Несмотря на то, что она была финансово обеспеченным человеком, она периодически в качестве переводчика ездила с русскими группами, сопровождая их по Югославии.

Сыну я привезла тогда много красивой одежды, несколько пластин жвачки, которую он раздавал своим школьным приятелям. Думаю, что они ему завидовали. Никто из родителей друзей за границу не ездил.

Через несколько лет, наверное, от беспросвета домашней работы я уехала учиться в Высшую партийную школу. В то время я работала в парткоме предприятия, зарплата только начала меня устраивать, но долгое ожидание очереди своей собственной квартиры заставило меня принять такое решение.

Мне часто снился один страшный сон: я иду в тумане с двумя мужчинами: один молодой, высокий и худой, другой – среднего возраста, очень плотный и сильный. Одеты все, как в военное время, в ватники и солдатские сапоги. Мы подходим к реке, стоит поздняя осень, по реке плывет шуга. Она скоро станет, но нужно перебраться на другой берег, а лодки нет. Река широкая, но не очень глубокая. Нам приходится идти сначала по пояс в воде, затем – по грудь. Наконец мы перебираемся на другой берег, совершенно без сил.

Следующие сны были связаны с весенним половодьем. На берегу стояла лодка. Сильного разлива воды еще не было, по реке плыли льдины, и тот мужчина, который был старше, сидя в лодке, осторожно раздвигал руками льдины, чтобы можно было переплыть на другой берег. Лиц у мужчин нельзя было разглядеть. Кто был этот добровольный помощник, я не знала, только чувствовала его уверенность и защиту.

Сумасшедшее перестроечное время катком прошлось по целому поколению, не только по моей судьбе. После окончания партийной школы я вернулась на предприятие. Начались всевозможные собрания, посвященные «демократизации» общества, критике всего и вся. На отчетном партсобрании редактор многотиражки выступила с анализом моей работы, сказала, что я «…и по жизни живу, не как нужно». Что она этим имела в виду, я не знаю. Но по итогам голосования я в партком не прошла. Это были смешные семнадцать голосов против моей кандидатуры в бюллетене. Но когда у всех нет против ни голоса, ясно, что ты не проходишь, и работа на освобожденной ставке тебе не светит. Защитил горком партии, взял в свой штат, и год я маялась в неопределенности, потому что партия КПСС сходила на нет. Улюлюканья в организациях и на предприятиях при нашем виде не было, но верх брали демократы, партия распадалась, штат сокращался, первой из аппарата уволили меня, как «пришельца», чужака. Так я стала безработной. Хорошо еще, что сын Кирилл уже ушел служить в армию, уехал далеко, в Забайкалье, в погранвойска, и не знал об этих моих перемещениях и поворотах судьбы. Откуда они только взялись, новые демократы?

Мэр города Ковалев, возникшая новая должность, лет десять назад директорствовал в поселковой школе, разбирал конфликты педагогов из-за «часов» и классного руководства, отчитывал на педсоветах двоечников и прогульщиков. Но вот удача пару раз повернулась к нему лицом, и он очутился в администрации. Когда талантливые люди уезжают из города, остаются те, кто слабее, но именно они потом приходят к власти. В перестройку так вышло, что на ключевые посты в городском руководстве не оказалось никаких кандидатов, кроме Ковалева. Сначала он не знал, как вести себя на этом посту. Считал, что в его подчинении люди с той же психологией – психологией педагогов-стажистов, которых лучше не трогать, и с психологией двоечников-прогульщиков, которых просто нужно вызвать и отчитать, как на педсовете. Других психологий он не знал. Он всё отчитывал и воспитывал подчиненных. И боялся, что кто-нибудь из прибывших с проверками из области увидит, что в кресле мэра по недоразумению сидит всё тот же директор поселковой школы, и его с позором выгонят из кабинета и вообще из этого здания – Серого дома.

Когда тебе смотрят в рот и боятся сказать лишнее слово – это меняет человека. Так стал быстро меняться и мэр, его вечная настороженность сменилась самоуверенностью. Из-под широкой груди стало расти округлое брюшко. Почему произошла такая перемена? И однажды мне стало понятно. У Ковалева увеличился оклад, появились другие доходы, в разы превосходящие жалование. Он стал воспринимать себя не нанятым работником, а хозяином, окруженным слугами. Отношения с ними проявляются в том, что как бы слуга ни превосходил хозяина, он всего лишь пьедестал, благодаря которому хозяин становится выше, сильнее, умнее. Слуги воздвигают этот пьедестал добровольно, многие с любовью и обожанием. Беда в том, что в присутствии хозяина слуга никогда не сможет показать всех своих достоинств, да и хозяин не сможет их оценить полностью.

Заведующий орготделом горкома партии возглавил комитет по имуществу новой администрации. Многолетняя дружба связывала его с руководителем исполнительного органа. По истечении третьего месяца моего вынужденного безделья они пригласили меня и предложили место специалиста в отдел по трудоустройству горисполкома. В старом здании, в комнате, которая никогда не знала ремонта, а окна не открывались и не мылись, начала я свою новую трудовую жизнь. По-моему, мы с еще одним работником тогда ничем не занимались, только высиживали время. Для моей кипучей натуры это было невыносимое безделье, а новое место работы после горкомовских кабинетов показалось клоакой.

Через пару месяцев вышел закон «О занятости» и была создана соответствующая структура. В областном центре, конечно, отвели под эту службу хорошее здание в центре города, нам в этом же здании дали дополнительно два кабинета. В нашей комнате разместился новый руководитель, бывший партийный секретарь одного совхоза, в двух других расширенный штат новой службы. Появился юрист, друг начальника. Вечерами они вместе проводили время с крепкими напитками, вынашивая далеко идущие планы.

Потянулись люди, поток безработных стал увеличиваться, как снежный ком. Работы в городе не было, но нужно было их посылать на какие-то вакансии, и после отказов ставить на учет, как безработных, для получения ими в дальнейшем мизерного пособия. Через три месяца, если работа не находилась, пособие снижалось. Каждую пятницу, когда все стремились быстрее уйти домой, директор устраивал по партийной привычке итоговые совещания с планами работ на следующую неделю. Что бы могли планировать для новых безработных? Информации никакой не было. В то время не было компьютеров, Интернета, все на уровне слухов, телефонных звонков. Я начала получать первые замечания по своей работе за то, что признавала безработными тех, кто мог бы уходить на места, не соответствующие их образованию или прежнему опыту работы.

Из армии вернулся сын. Не прошло и двух месяцев, как он сообщил, что женится. Тогда я и увидела в первый раз его будущую жену Машу. Они сидели на диване в гостиной, она юная, ей не было восемнадцати, худенькая, темные волосы на затылке в незамысловатом хвостике. Я забыла, как мой бывший муж представлял меня своей матери и говорил о будущей женитьбе. Сейчас я сама была против. В городе безработица, он только из армии, устроился с огромным трудом на работу грузчиком на то предприятие, где работал до армии. Она работала нянечкой в детском саду, училась заочно на бухгалтера.