Читать книгу Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова - Страница 11

Орхидея вцепилась в подлокотники кресла и смотрела, как ее дети и внуки заполняют гостиную.

– Вы все опоздали, – сказала она грубым, как гравий, голосом.

– Мы пришли вовремя, – сказал Энрике, протискиваясь вперед. На его щеке еще виднелся отпечаток руки. Он сорвал с себя испорченный шелковый галстук и бросил его на пол. – Мы ждали снаружи несколько часов.

– Рики, – Феликс тихонько сжал плечо брата. – Теперь мы здесь.

– Abuelita[18], ты как дерево, – сказал Хуан Луис.

Близнец толкнул его локтем. Прищелкнув языком, Гастон театрально прошептал:

– Братан, нельзя же просто сказать, что бабушка – дерево.

– Но это так!

Один за другим они подходили к Орхидее. Обнимали ее. Целовали в щеку, в лоб. Сжимали грубые, морщинистые руки, покрытые крошечными веточками. Все, кроме Энрике, который пристально смотрел на огонь в камине. Когда он обернулся, в его зеленых глазах мерцали язычки пламени.

– Mamá Орхидея! – крикнула Пенелопа. Тринадцатилетняя, но еще совсем ребенок. Такой в ее возрасте Орхидея себе не могла позволить быть. Густые кудри заплетены в косы – и это делало ее на вид еще младше. Пенни подбежала к бабушке, опустилась рядом на пол и уткнулась лицом ей в колени. Орхидея закрыла глаза и глубоко вздохнула, нежно поглаживая плечи внучки.

– Мама сказала, что мы едем на твои похороны. Но ты все еще здесь. Ты на самом деле умираешь?

– Еще несколько часов нет.

Пенелопа подняла на нее широко раскрытые карие глаза с наивным беспокойством.

– Ты застряла?

– Когда я родилась, – начала Орхидея, – это было четырнадцатого мая, – я вышла только наполовину. Доктор и медсестра думали, что я умерла. Пока не достали меня в первые минуты после полуночи. Мать часто говорила мне, что из-за этого я всегда буду жить на переходе жизни. И смерть оказывается такой же. Так что да, Пенни. Думаю, я застряла. Я до конца ни здесь, ни там.

Тетя Сильвия налила себе немного вина и задумчиво кивнула. Ей нравилось давать рассказам матери рациональную интерпретацию.

– Скорее всего, это случилось из-за предлежания плечика, а может, из-за формы утробы твоей матери.

– Четырнадцатое мая, – проговорила Маримар. – Это сегодня.

– Я думала, ты терпеть не можешь дни рождения, – сказала Эрнеста, потирая свою кривую переносицу. – Ты никогда их не праздновала. Я даже не знала, какого он числа. А вы?

Ее братья и сестры покачали головами, как будто никто из них никогда по-настоящему не думал о том, что не знает, когда родилась мать. Маримар, как и Рей, рылась в документах, но так и не нашла свидетельства о рождении или какого-либо доказательства. Доказательства чего? Что бабушка реальный человек, а не пришелец из далекого волшебного царства?

– Я не утруждала вас своими днями рождения. Вот почему я прошу вас всех отпраздновать мою смерть.

– Отдает патологией, – сказал Рей. – Но так уж вышло, что мне нравится патология.

Орхидея уставилась на тлеющие угли в камине. На мгновение ее глаза стали молочно-белыми, но затем она моргнула, и темные радужки вернулись.

– Я знаю, что у вас есть вопросы. У меня нет ответов. Я сделала все, что могла. Я знала цену y lo hice de todos modos. Ya no tengo tiempo.

Семейство обменялось обеспокоенными взглядами. Орхидея никогда не переходила с языка на язык. Маримар и некоторым другим потребовалось некоторое время, чтобы мысленно перевести слова с родного языка Орхидеи. Она знала цену и все равно сделала это. У нее нет времени. Маримар сделала неуверенный шаг вперед. В ее представлении Орхидея была величественна, как гора, и непостижима, как море. Она устанавливала жесткие правила. Наполняла их умы фантазиями. Она могла смеяться и через секунду запереться у себя комнате. Как будто внутри нее была какая-то щербинка, рана, передавшаяся всем детям и, возможно, внукам. Но в женщине, которая преображалась сейчас перед ними, Маримар заметила то, что не привыкла видеть в бабушке, – страх.

– Все в порядке, ма, – сказал Калеб-младший, его голос был мягким, но на лбу образовались морщины.

Энрике поморщился.

– Ничего не в порядке.

Раздался шелестящий звук, как будто ветром унесло листы бумаги. Уши заложило. Заскрипели половицы и петли. У входа в гостиную появилась группа незнакомых людей. Пятеро. У них были общие семейные черты – смуглая кожа, черные волосы и надменные улыбки. Все они выглядели так, словно сошли со старой фотографии шестидесятых годов. Три женщины, все в платьях. Двое высоких мужчин в белых рубашках на пуговицах, заправленных в коричневые брюки с ремнем. Несмотря на то что все сжимали в руках приглашения, они казались незваными гостями. Воробьи среди колибри.

Феликс, как всегда дипломатичный, махнул им рукой, приглашая войти.

– Добро пожаловать!

– Кто они, черт возьми? – прошептал Рей в ухо Маримар.

– Тайная семья? – предположила она.

У Маримар возникло смутное ощущение дежавю, словно она встречала их раньше.

Одна из женщин принюхалась. Ее карие глаза остановились на Орхидее с тихой обидой. Она обратила внимание на пыль, покрывавшую почти каждую поверхность в комнате. Заметила грязь на своих практичных черных туфлях. Коснулась золотого образка с изображением Девы Марии у себя на груди.

Преодолев неловкость, старший мужчина из группы подошел к Орхидее, которая каким-то образом умудрялась выглядеть как королева, укоренившаяся на своем троне.

– Вильгельм, – приветствовала его Орхидея.

– Сестра, – сказал он. Звук его голоса доходил с некоторой задержкой.

– Сестра? – повторила Флоресида.

Маримар вдруг почувствовала уверенность и, усмехнувшись, спросила:

– Кто это?

– Буэнасуэрте, – объяснила Орхидея. – Мои братья и сестры.

– Я думал, ты единственный ребенок в семье, – сказал Калеб-младший.

Орхидея величаво покачала головой. Виноградные лозы, растущие из земли, обвились вокруг ее стула, покрываясь зелеными бутонами. Ее глаза побелели, потом снова почернели.

– Она сбежала от нас после того, как мама вышла замуж за нашего отца, – сказал Вильгельм.

Он стоял рядом, но казалось, будто сошел со старой фотографии с оттенком охры или жженой сиены. Маримар заметила это сразу, но теперь это стало очевидно. Словно чем дольше они там стояли, тем более блеклыми становились.

– Я убежала, потому что предпочла попытать счастья на улице, чем провести еще одну минуту под крышей Буэнасуэрте, – ответила Орхидея. – Ты позаботился об этом.

Вильгельм втянул воздух сквозь зубы.

– Мы были детьми, а ты – слишком чувствительной. Ты всегда была чересчур нежной.

Члены семьи Монтойя единодушно рассмеялись.

– Думай, как хочешь, брат. Я огорчена, что здесь нет вашего отца или Аны Крус. Я хотела увидеть вас всех еще раз. Хотела, чтобы вы знали, что я не умерла и не исчезла, как считала моя мать.

– Наша мать болела из-за тебя, – с горечью сказала женщина с плотно сжатыми губами. – Она умерла, думая, что ты ее ненавидишь.

– Полагаю, в то время так и было. Но это прошло.

– Она рассказала мне, что ты сделала, – сказала женщина с карими глазами, затем указала на высокий потолок. – Как ты все это заполучила.

Смех Орхидеи был похож на глубокий рокот.

– Того, что ты знаешь, мне не хватило бы даже на то, чтобы полить комнатный цветок, Грета.

Грета уперла кулаки в бедра. Рей и Калеб-младший медленно придвинулись и встали по обе стороны от кресла Орхидеи, как часовые.

– Спокойно, Грета, – сказал третий Буэнасуэрте, долговязый, с черными, напоминающими чернильное пятно волосами. Он нежно положил руку на плечо сестры, как tío Феликс успокаивал Энрике, и было приятно знать, что все семьи похожи в каких-то вещах. Есть те, кто чувствует слишком сильно, те, кто мало чувствует, а еще те, кто знает, как с чувствами справиться.