Читать книгу Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова - Страница 4

На заре многих дней на этом месте ничего не было, кроме бесплодной земли. Но вдруг здесь появились дом, женщина, ее муж и петух. Семья Монтойя прибыла в город Четыре Реки среди ночи, их не встретили ни фанфарами, ни подарками из вагончика[1], ни переваренной зеленой фасолью, ни слоеными яблочными пирогами, которые обычно предлагают новым соседям, чтобы с ними познакомиться. По правде говоря, люди в Четырех Реках перестали обращать внимание на то, кто сюда приезжает или отсюда уезжает, еще до их прибытия.

Найти город на карте вряд ли было возможно, дороги кругом по большей части гравийные, а знали о нем только те, кто остался там жить. Да, там когда-то были железные дороги; прекрасные железные артерии, проложенные в каменистой почве, связывали пыльное сердце страны с ее лицом, которое менялось в зависимости от того, где проходили эти линии.

Путешественник, случайно свернувший здесь с автомагистрали, мог воспользоваться бензоколонкой и зайти в старенькую закусочную. Когда приезжий спрашивал, какие же четыре реки дали название городу, местные скребли в затылках и отвечали так: «Ну, все эти реки пересохли уже к 1892-му».

Кроме бензоколонки Гаррета и закусочной «Радость», предлагавшей невразумительный кофе за 1,25 доллара, Четыре Реки обладали населением численностью семьсот сорок восемь человек, фермерским рынком, магазином писчебумажных принадлежностей, восьмым по величине в мире метеоритным кратером, местом якобы захоронения динозавров (разъяренные палеонтологи, разоблачив обман, не похвалили за шутку выпускной класс 87-го года), единственным на многие мили пунктом видеопроката, средней школой (победитель в региональном футбольном чемпионате 1977 года) и самым маленьким почтовым отделением в стране, которое служило единственным препятствием тому, чтобы город превратился в призрак.

Город был особенным тем, что было у всех ныне живущих, но теперь забылось. Он был, в самом общем смысле, не чужд магии. В мире существуют места, где энергия сконцентрирована настолько, что они становятся точкой встречи добра и зла. Они зовутся связующими звеньями. Зовутся лей-линиями. Зовутся Эдемом. С течением столетий, по мере того как Четыре Реки теряли свои водные ресурсы, магия города тоже блекла – и теперь слабо билась под сухими горами и равнинами.

Этого биения было достаточно.

В глубине долины, где когда-то пересекались четыре реки, Орхидея Монтойя построила дом в 1960 году.

«Построила» не слишком подходящее слово, ведь дом словно возник из воздуха. Никого не было там, когда закладывался каркасный фундамент или крепились ставни, и ни один местный житель не мог вспомнить, что видел тракторы и бульдозеры или строителей. Но вот дом появился. Пять спален, открытая гостиная с камином, две ванных комнаты и еще один отдельный туалет, кухня с любовно подобранной техникой и панорамная веранда с небольшими качелями, откуда Орхидея могла наблюдать, как меняется мир вокруг. Самым непримечательным в доме был чердак, где хранились вещи, которыми Монтойя больше не пользовались, и тревоги Орхидеи. Людям, которые проезжали по единственной дороге через вершину холма, весь дом казался воплощением кошмаров и историй о призраках, они останавливались и пользовались возможностью понаблюдать за жизнью этой странной семьи.

Поняв, что у них появились новые соседи, люди из Четырех Рек решили присмотреться к ним.

Кто, собственно говоря, были эти Монтойя? Откуда они взялись? Почему они не ходят к мессе? И кто, скажите ради Бога, красит ставни в такой темный цвет?

Любимым цветом Орхидеи был зелено-синий – того оттенка, когда небо больше не кажется черным, но на нем еще не появились розовые и фиолетовые оттенки. Она считала, что в этом цвете запечатлен миг, когда мир затаивал дыхание, и она тоже надолго его затаивала. Именно этим цветом были покрашены ставни и большая входная дверь. Через несколько месяцев после своего появления Орхидея, впервые выбравшись в город, чтобы купить машину, увидела, что все дома построены в стиле ранчо и покрашены в спокойные пастельные тона.

В доме Орхидеи не было ничего случайного. Она мечтала о собственном доме с раннего детства и когда, наконец, обрела его, самыми важными стали цвета и безопасность. Для человека вроде Орхидеи Монтойи, получившей все благодаря упорству и чуть-чуть воровству, важно было не просто защитить свое, но и удержать. Поэтому в каждое окно и в каждую дверь был вдавлен золотой лавровый лист. Не только для того, чтобы удержать магию, но и для того, чтобы отвести опасность.

Орхидея так давно носила свой дом с собой – в сердце, в карманах, в чемодане, а когда он там не умещался, то в мыслях. Она носила этот дом в поисках места, где пульсирует магия, чтобы там осесть.

В общей сложности Орхидея и ее второй муж преодолели около четырех тысяч восьмисот девяноста восьми миль. На автомобиле, корабле, поезде, а последние двадцать миль пешком. К концу пути страсть к путешествиям у нее пропала. В конце концов у нее будут дети и внуки, и она увидит остальной мир на глянцевых открытках, которыми будет покрыт весь холодильник. Как и многим другим, ей хватило одного паломничества. Она не нуждалась в том, чтобы определять собственную ценность коллекционированием штампов в паспорте или знанием полудюжины языков. Это были мечты девочки, давно оставшейся позади, той, что видела кромешную тьму бесконечного моря, той, что когда-то стояла в центре мира. Она прожила сотню самых разных жизней, но никто – ни ее пять мужей, ни ее наследники – на самом деле ее не знали. Так, как можно узнать кого-то – глубоко, до тайн, которые можно почувствовать лишь нутром.

Что о ней можно было узнать?

Пять футов один дюйм. Смуглая кожа. Черные волосы. Чернющие глаза. Орхидея Монтойя была не от мира сего по своему рождению. И звезды определили два самых важных момента ее жизни. Первый – ее появление в этом мире. И второй – день, когда она поймала свою удачу.

Она родилась в небольшом районе прибрежного города Гуаякиль в Эквадоре. Люди думают, что разбираются в несчастьях и невезение. Но это была неудачливость: споткнуться из-за развязавшегося шнурка, или уронить в метро пятидолларовую купюру, или столкнуться со своим бывшим, когда на тебе заношенные спортивные штаны, – Орхидея обладала невезучестью именно такого рода. Невезение вплелось в родинки, усеивавшие ее плечи и грудь подобно созвездиям. Невезение, которое было похоже на мелкую месть давно забытого божества. Ее мать, Изабелла Монтойя, в первую очередь винила свой грех, а во вторую – звезды. Последнее было верно не в одном отношении.

* * *

Орхидея родилась в момент, когда планеты образовали комбинацию наихудшей судьбы, которую только можно себе представить, космического долга, в котором не было вины Орхидеи, однако судьба пришла его взыскать, как букмекер. Четырнадцатого мая, за три минуты до полуночи, Орхидея решила покинуть материнскую утробу, но застряла на полпути, как будто знала, что мир – небезопасное место. Все медсестры и дежурный врач бросились помогать молодой матери-одиночке. В 0:02 пятнадцатого мая девочку вытащили, полумертвую, с пуповиной, обернутой вокруг ее маленькой шеи. Старая дежурная медсестра заметила, что бедная девочка будет всю жизнь вести себя нерешительно – будет не здесь и не там. Наполовину в настоящем, наполовину в прошлом. Неопределенной.

Навсегда покинув Эквадор, она узнала, как оставить там частицы себя. Частицы, которые ее наследники когда-то попытаются собрать, чтобы вернуть ее.

На это ушло двадцать лет и два мужа, но Орхидея Монтойя добралась до Соединенных Штатов. Несмотря на то что Орхидея родилась при неблагоприятном расположении звезд, она сумела найти лазейку. Но это в ее истории произойдет позже.

Речь идет о женщине и доме, которых никогда раньше не было – до того дня, когда они, несомненно, оказались здесь.

* * *

В первое утро своего пребывания в Четырех Реках Орхидея и ее муж отворили все окна и двери. Дом был волшебный: он предупреждал все их нужды и предоставил им то, с чего можно было начать: мешки семян, риса, муки и соли и бочонок оливкового масла.

Сажать и сеять нужно было немедля. Но земля, окружавшая дом, представляла собой твердую растрескавшуюся породу. Местные говаривали, что трещины в земле так глубоки, что, если уронить туда монетку, она провалится прямо в ад. Неважно, сколько дождей проливалось на Четыре Реки, облака как будто нарочно огибали долину, где теперь стоял дом. Но это не имело значения. Орхидея привыкла создавать что-то из ничего. Это было частью сделки, ее силы.

Первым делом она засыпала полы морской солью. Забила ею щели между половицами и все углубления в дереве. Она истолкла тимьян, розмарин, шиповник и сухую лимонную корку и разбросала по полу. Затем вымела все через парадную дверь и черный ход. Такой магии она научилась в своих странствиях – это был обряд очищения. С помощью оливкового масла она вернула блеск деревянному полу, а затем приготовила себе и мужу первый завтрак в новом доме – яичницу. Посыпала яйца крупной солью и жарила их, пока белок по краям не загустел, а желтки не стали яркими и похожими на два солнца-близнеца. Она ощущала вкус того, что должно было произойти.

Десятилетия спустя, под конец своих дней, она вспомнит вкус этой яичницы, словно только что ее съела.

* * *

Дом в Четырех Реках стал свидетелем рождения всех шести детей Орхидеи и пятерых ее внуков, а также смерти четверых мужей и дочери. Он был ее защитой от мира, частью которого она не сумела стать.

Один раз – всего один – соседи с дробовиками и вилами попытались прогнать колдунью, жившую посреди долины. Ведь только колдовством можно было объяснить то, что создала Орхидея Монтойя.

В первый месяц их жизни в доме сухая скальная порода поросла высокой травой. Сначала появились небольшие пучки, затем трава покрыла всю землю. Орхидея обходила каждую пядь своих владений, напевая и приговаривая, рассыпая семена, уговаривая и призывая их дать корни. Затем близлежащие холмы украсились полевыми цветами. В долину вернулся дождь. Он шел дни, недели, а когда перестал, за домом образовалось небольшое озеро. В долину вернулись и животные. Лягушки прыгали между покрытыми мхом камнями и листьями кувшинок. Из радужных икринок появились сотни рыб. Даже олень спустился с холмов посмотреть, что там происходит.

Конечно, дробовики и вилы не сработали. Толпа едва преодолела половину спуска с холма, как долина заволновалась. Появились тучи москитов, над головами идущих закружились вороны, на травинках образовались крохотные шипы, которые царапали до крови. Обескураженные люди повернули назад и направились к шерифу. Чтобы он прогнал колдунью из их городка.

Шериф Дэвид Палладино был первым жителем Четырех Рек, кто познакомился с Орхидеей по собственной воле. Потом у них сложились добрые отношения, которые выражались в том, что он защищал ее земли от назойливых соседей, а она готовила ему средство для восстановления волос, но при первой их встрече был краткий миг, когда Орхидея испугалась, что, хотя она все сделала правильно, ей придется уйти.

В то время шерифу Палладино было двадцать три, и он работал в этой должности первый год. У него все еще был персиковый пушок над верхней губой, который никак не рос, и густая шевелюра, которая отвлекала внимание от его слишком широких ноздрей, в которых можно было увидеть туннели носовых ходов. Ярко-голубые глаза придавали ему сходство с совой, но не мудрой, а испуганной, что плохо подходило для его работы. Он никогда никого не арестовывал, потому что в Четырех Реках не совершалось преступлений. Единственное убийство произошло в 1965 году, когда на обочине дороги был найден зарезанным водитель грузовика. Убийцу не нашли. Даже полувековая вражда Дэвидсонов и Роско прекратилась, прежде чем он занял пост шерифа. Если бы последний шериф не умер в восемьдесят семь лет от аневризмы за своим письменным столом, Палладино так и оставался бы его помощником.

После того как горожане насели на шерифа, чтобы он все выяснил о новоприбывших (Кто эти люди? Где их документы на землю, их бумаги, их паспорта?), он поехал по единственной пыльной дороге, ведущей к дому в долине. Приехав на место, он едва мог поверить своим глазам.

Мальчишкой он с приятелями катался здесь на велосипедах, обдирая шины о голые камни. Теперь он вдыхал запах темной свежевскопанной земли и травы. Закрыв глаза, можно было представить себе, что находишься далеко от Четырех Рек, в какой-нибудь зеленой роще. Но открыв их, он, несомненно, оказался перед домом, принадлежащим Орхидее Монтойе. Он приподнял широкополую шляпу, чтобы пригладить спутанные белокурые волосы, свернувшиеся колечками на висках. Постучав в дверь костяшками пальцев, он заметил, как блеснули на фоне дерева лавровые листья.

Орхидея появилась на пороге. Она оказалась моложе, чем он ожидал, ей, наверное, было лет двадцать. Но в ее черных глазах было что-то, говорившее о том, что она узнала слишком много и слишком рано.

– Здравствуйте, мэм, – сказал он, затем запнулся. – Мисс. Я шериф Палладино. В окрестностях было замечено несколько койотов, которые убивают домашний скот; они не пощадили даже чистокровного гипоаллергенного пуделя бедной миссис Ливингстон. Просто хотел заскочить, представиться и убедиться, что вы в порядке.

– Мы не видели никаких койотов, – сказала Орхидея на четком, без акцента, английском. – А я подумала, что вы, возможно, приехали из-за толпы, которая собиралась навестить меня на прошлой неделе.

Он покраснел и, пойманный на лжи, смущенно опустил голову. Хотя история о койотах была достаточно правдивой. В одной из полученных им жалоб говорилось, что новая семья из Мексики – колдуны и койоты им близкие друзья. В еще одном обращении утверждалось, что высохшая долина, в которой никто никогда не бывал, кроме бродяг и прогуливающих школу подростков, меняется, а этого нельзя допустить. Четыре Реки не изменились. Палладино не мог понять, почему кто-то против таких изменений – свежести, силы и энергии. Жизни там, где раньше ничего не было. Это было чудом, но он должен был исполнять свой долг перед горожанами, которых поклялся защищать. Что напомнило ему еще одну жалобу. Нелегалы, прошипела в телефон женщина и повесила трубку. В конце концов, семья появилась в долине среди ночи. Земля не может быть свободной. Она должна принадлежать кому-то, человеку или правительству. Почему на нее до сих пор никто не заявил права?

– Выпьете чашку кофе? – спросила Орхидея с улыбкой, от которой у него слегка закружилась голова.

Его воспитывали так, чтобы он всегда отвечал на человеческий, добрососедский жест, поэтому он согласился. Палладино приподнял шляпу, затем прижал ее к груди, входя в дом.

– Благодарю вас, мисс.

– Орхидея Монтойя, – сказала она. – Но вы можете называть меня просто Орхидеей.

Она отступила в сторону. Молодая женщина была, наверное, вполовину ниже его, но казалось, она такая высокая, что достанет до деревянных балок над ними. Она смотрела на его ноги, пристально наблюдая, как он переступает через порог. Он не был уверен, но казалось, что она хочет увидеть не то, как он войдет, а сможет ли он это сделать чисто физически. Плечи ее расслабились, но в глазах оставалось недоверие.

Несмотря на свой рост, он постарался занимать поменьше пространства, чтобы успокоить ее. Даже свой пистолет он оставил в бардачке.

Во многом Дэвид Палладино был похож на всех других жителей Четырех Рек, которые никуда не уезжали. Он не стремился оказаться в другом месте, его не тянуло уехать. До того как он нашел свое предназначение в качестве полицейского, бóльшую часть жизни он был счастлив просто встать с постели и прожить день. Он верил в доброту людей и в то, что суп его бабушки может излечить практически любую травму. Но колдовство? Того рода, в котором люди обвиняли Орхидею? Он относил это на счет стариков, помнивших отрывки утраченных легенд. Слово «колдовство» годилось для автоматов, работающих от монет, на летнем карнавале.

Но он не стал бы отрицать, что, войдя в дом Орхидеи, что-то почувствовал, хотя затруднился бы точно определить это ощущение. Уют? Теплоту? Когда Орхидея вела его по коридору, где во множестве висели фамильные портреты, он не обращал внимания на это чувство. Обои выгорели на солнце, а полы, хотя блестели и пахли лимонной цедрой, были потертыми. В прихожей стоял алтарь. Десятки свечей таяли, одни быстрее других, как будто спешили добраться до нижней части фитиля. Миски с фруктами, кофейными зернами и солью стояли спереди и в центре. Он знал, что у некоторых людей из мексиканской общины есть подобные реликварии, статуэтки Девы Марии и полдюжины святых, которых он не смог бы назвать. Он присутствовал на каждой воскресной мессе, но уже давно перестал слушать. Его бабушка была католичкой. Его воспоминания о ней давно потускнели, но здесь, в доме Монтойи, мысли о бабушке вдруг нахлынули на него. Он вспомнил женщину, которую согнули годы, но все еще сильную настолько, чтобы готовить свежую пасту по воскресеньям. Он не думал о ней, наверное, лет пятнадцать. Запах розмарина, ее снежно-белые волосы и как она качала перед ним пальцем и говорила: «Будь осторожен, мой Дэвид, будь осторожен с этим миром». Бред старой женщины, но она была не просто старой женщиной. Она присматривала за ним, пока его мать болела, а отец работал на мельнице до изнеможения. Она молилась о его душе и о его здоровье, и он бесконечно любил ее. Почему же он больше о ней не вспоминает?

– Все в порядке, шериф? – спросила Орхидея, оглянувшись. Она ждала его реакции, но он будто не знал, что ответить.

Он понял, что все еще стоит перед алтарем, и почувствовал влагу на щеках. Он ощутил неистовое биение в горле и на запястьях. Он сжал губы и постарался ответить как можно вежливее:

– Все прекрасно.

Он не был в этом уверен, но постарался стряхнуть с себя эмоции.

– Чувствуйте себя как дома. Я сейчас вернусь.

Орхидея ушла в кухню, и он услышал, как льется вода. Он сидел в большой столовой, самой неукрашенной части дома. Ни обоев, ни картин. Ни портьер, ни цветов. На огромном столе, за которым уместились бы двенадцать человек, лежали кучи бумаг.

Он не был любопытен. Он верил в права людей в их городе, этом небольшом уголке в сердце страны. Но бумаги лежали в открытой деревянной шкатулке, похожей на ту, в какой его мать хранила старые фотографии и письма от своего отца с фронта. Бросив на бумаги быстрый взгляд, он увидел акт на владение землей на ее имя. Орхидея Монтойя. Его несколько смутило, что все это лежало перед ним. Она что, перебирала бумаги? Или знала, что он придет? Откуда она могла знать? Но перед ним лежало доказательство. Документы, которые трудно подделать. Он почувствовал облегчение. Он сможет сказать обеспокоенным жителям Четырех Рек, что в доме и его обитателях нет ничего необычного, кроме – ну, кроме того, что они появились из ниоткуда. В самом деле? Долина была давно оставлена людьми. Возможно, никто из жителей Четырех Рек не обратил на стройку внимания, как в тот раз, когда у них под боком появилось шоссе, где раньше его не было. Разумеется, ничего дурного здесь нет.

– Какой будете кофе? – спросила Орхидея, входя в столовую с деревянным подносом, на котором стояли две чашки кофе, молоко в стеклянном кувшинчике и сахарница с коричневым сахаром.

Он побарабанил длинными тонкими пальцами по столу.

– Много молока и много сахара.

Они улыбнулись друг другу. Никому из них, он был уверен, не хотелось неприятностей. И они стали разговаривать о погоде. О дальней родне Орхидеи, которая передала ей дом. Он не мог припомнить ни одного Монтойи из Эквадора в этих краях. И, если быть честным с самим собой, слабо представлял себе, где находится Эквадор. Но, возможно, он знал не всех. Возможно, мир больше, чем ему представлялось. Должно быть, так. Это определенно было так, когда он сидел и пил ее кофе.

Кофе был таким крепким, что ему приходилось останавливаться, чтобы глотнуть воздуха. Невероятно, но каким-то образом он почувствовал вкус земли, на которой кофе был выращен. Дотрагиваясь языком до нёба, он ощущал в напитке привкус минералов, благодаря которым растение выросло. Он мог почувствовать тень банановых и апельсиновых деревьев, которые придали бобам аромат. Это казалось невозможным, но понимание только начало приходить к нему.

– Как вы все это делаете? – спросил он, ставя чашку на стол. На краю фарфоровой чашки с нарисованными розами была щербинка.

– Делаю что?

– Добиваетесь такого вкуса кофе.

Она прищурилась и вздохнула. Послеполуденное солнце золотило ее смуглую кожу.

– Я пристрастна, но лучший в мире кофе растет в моей стране.

– Думаю, вы будете очень разочарованы, если зайдете в закусочную. Но не говорите этого Клодии. А за ее пирог можно умереть. Вы еще не пробовали его? А ваш муж дома?

Он знал, что говорит бессвязно, поэтому пил свой сладкий кофе, чтобы успокоиться.

– Он на заднем дворе, работает в саду. – Она сидела во главе стола, опираясь подбородком на запястье. – Я знаю, зачем вы пришли на самом деле. Знаю, что обо мне судачат.

– Не слушайте никого. Вы не кажетесь мне похожей на колдунью.

– Что, если я скажу, что я и есть колдунья? – спросила Орхидея, помешивая сахар в чашке. Она улыбалась искренне, приветливо.

Сбитый с толку, он глядел на остатки своего кофе, как вдруг услышал птичье пение. На подоконнике сидели две голубые сойки. Он не видел таких птиц в этих местах, вероятно, никогда. Удивительно. Кто он такой, чтобы судить об этом? Судить ее. Он дал клятву защищать граждан Четырех Рек, в том числе и Орхидею.

– Тогда я скажу, что вы сделали колдовской напиток.

Они рассмеялись и закончили пить кофе в уютном молчании, прислушиваясь к поскрипываниям дома и перекличке птиц. Еще не раз ближайшие соседи Орхидеи попытаются подвергнуть сомнению ее права на это пространство и эту землю, но этот кофе и эти бумаги обеспечат ей спокойствие, по крайней мере, на несколько лет. Она заехала слишком далеко и сделала слишком многое, чтобы оказаться здесь. Дом принадлежал ей. Он был рожден ее силой, ее жертвой.

Через пятьдесят пять лет после визита шерифа Палладино она сидела за тем же самым столом, с той же самой фарфоровой чашкой в руках, помешивая черный кофе той же серебряной ложечкой, чтобы разогнать его горечь. В этот раз на столе не было ни письменных принадлежностей, ни хрустящей бумаги цвета яичной скорлупы, ни сделанных ею самой чернил. Она уже разослала письма всем своим живым родственникам, и письма кончались так: «Я умираю. Приходите и заберите свое наследство».

Но до этого еще далеко.

Провожая молодого человека к дверям, Орхидея спросила:

– Все в порядке, шериф Палладино?

– Насколько я могу судить, – ответил шериф, надевая шляпу.

Она наблюдала, как его машина выехала на дорогу, и не уходила в дом, пока он не скрылся из вида. Подул сильный ветер, заставивший трепетать лавровые листья на дверях и окнах. Кто-то снаружи наблюдал за ней. Она ощутила это лишь на мгновение, но удвоила защитные чары дома, свечи на алтаре, кристаллы соли.

Придет время, когда прошлое настигнет ее, и Орхидее придется вернуть долг, который взыскала с нее вселенная. Но сначала она проживет длинную жизнь.