Читать книгу Москау - Zотов - Страница 5

Гость сел на соседнее кресло, по левую руку – согласно договорённости. Поёрзав, примостил на коленях поднос с жареной кукурузой и парой бумажных стаканов с надписью «кока-кола» – её популярность не смогло убить даже полное поражение Соединённых Штатов в войне с Японией. Не поворачивая головы, человек шепнул:

– Зд-дравствуй…

– Привет, – ответил Павел. – Спасибо, что пришёл. Выпьем за нашу встречу?

Человек усмехнулся, оглядев тёмный зал. Они сидели на последнем ряду – что называется, «места для поцелуев». Народу было немного, да и сеанс ещё не начался, показывали рекламные ролики. Как обычно, японские – йогурт «Годзилла». Кондиционеры не работали – запах пыли мешался с запахом влажных тел зрителей.

– Т-тебе ш-напс?

– Ой, умоляю. Достаточно того, что придурки вокруг пьют кофе вместо чая, словно это сделает их немцами. Плесни перцовочки – я знаю, у тебя всегда есть заначка.

Человек ощерил рот в ухмылке. Отставив поднос на соседнее кресло, полез за отворот пиджака, нащупывая флягу. Павел поймал себя на мысли – похоже, в первый раз видит давнего знакомца в гражданском. Оберштурмфюрер научного отдела гестапо Жан-Пьер Карасик не вылезал из тёмно-синего халата. Правда, одежда учёного ему не подходила. Огромного роста, с бритой головой и руками молотобойца, он скорее напоминал монстра из фильмов-комиксов студии Universum Film. Ну, а кто ещё мог появиться на свет от связи офицера французской дивизии СС «Шарлемань» и украинской крестьянки? Только такая атомная смесь. «И не раз ему в кино // Говорили: – Сядьте на пол, // Вам, товарищ, всё равно», – вспомнил Павел стишок про дядю Стёпу: в школе расписанный каракулями листочек читали под партами, пока не видит учитель, и помирали со смеху. С приходом немцев поэму запретили, а автор скрылся за Уралом. Правда, сейчас Министерство народного просвещения и пропаганды выпустило новую версию книжки, изменив герою имя – на дядю Шварца. Мясник из Австрии Арнольд Шварценеггер, снявшись в трёх фильмах культового режиссёра Лени Рифеншталь (включая и «Триумф воли: продолжение»), стал бешено популярен. Согласно опросам, семьдесят процентов людей мечтали увидеть его новым фюрером. Книга «Дядя Шварц» с ходу стала лидером продаж.

Павел глотнул из услужливо протянутого стакана. Перцовка обожгла нёбо.

– Ш-што ты х-хочешь спросить? – склонился над флягой Жан-Пьер. – В-вообще, я удивлён. Т-тебя в-выдернули из Г-гонк-конга, толком нич-чего н-не объяснив. Ст-транно.

Павел выждал несколько секунд. Освещение в зале погасло, начался фильм.

– Ты лучше представь, как мне странно, – спокойно заметил он. – У меня была отличная сделка, я собирался на встречу с оябуном местной группировки якудза[10]. И в момент, когда я собираюсь звонить связному, на эфунк приходит распоряжение, а через минуту на почту – билет эконом-класса до Москау. Что делать? Взял такси, поехал во флюгхафен[11]. На данный момент я знаю следующее: мне в гестапо покажут некий рисунок. Даже не фото, а именно рисунок. Изображение человека. Мне вообще не соизволили сказать, мужчина это или женщина. Так вот – я должен срочно найти того, кто на рисунке.

Прервавшись, Павел сделал большой глоток.

– Скажу честно: более идиотского задания я в жизни не получал. Но платят ТАКИЕ деньги, что можно положить в карман Луну. Или Солнце, или Землю… с этой суммой не проблема. И самое главное, если выполню задание, меня обещали больше никогда не беспокоить. Хочешь посмеяться? Рисунка я пока так и не увидел – жду доступ. Я давно не был в рейхе, а бюрократия с тех пор стала ещё хуже. Гестапо попросту вязнет в бумагах. Скоро придётся заполнять специальный формуляр, если захочешь помыться в душе.

Жан-Пьер выдохнул, отпив из стакана. Мрачно похрустел кукурузой.

– Т-ты сам поним-маешь, этого разг-говора не б-было.

– Об чём речь, – согласился Павел. – Я тебя в глаза не видел и знать не знаю. В эти кресла легко воткнуть микрофон, и тут по факту может быть прослушка… но вряд ли за нами тщательно следят. Прости, но я уверен – руководство гестапо так же, как и я, путается в догадках относительно личности на рисунке. Если уж распоряжение отдал Триумвират…

– Три… триумв-вират посвятили с-совсем недавно, – заметил Жан-Пьер. – А в наш отдел прик-каз на и… и… исследов-вание поступил в поза-апрошлом г-году от Уп-правления имп-перской б-безопасности. Тогд-да были с-самые п-первые случаи. Но м-месяц наз-зад под Новгород-дом т-тайно пров-вели эксперим-мент. З-знаешь, ч-то там произ-зошло? Т-три человека попали в м-ментальный специзолят-тор… Один п-росто исчез у в-всех на г-глазах, как исп-парился. Я думал – в-вот он, к-кошмар. Но п-поверь мне – эт-то ещё цв-веточ-чки.

Он помолчал и «ахнул» всю перцовку разом – до дна.

– Ох, только это и помогает, – произнёс Жан-Пьер чистым, спокойным голосом без тени заикания. – Сколько раз за последние годы был у логопеда, всё без толку. Но не могу же я, извини меня, на работе четыре раза в день по стакану водки выпивать?

– Почему? – искренне удивился Павел. – Ах, ну да, в тебе же ещё французская кровь…

Оберштурмфюрер пропустил подколку мимо ушей. Они были дружны достаточно, чтобы позволять себе некоторые фамильярности, – со времён жизни в Берлине, когда оба приняли участие в секретном «Проекте MГ». С тех самых пор Карасик и заикается…

Стереодинамики кинозала терзали уши бравурной музыкой.

– По моим предположениям, раздражение вполне могло начаться и раньше – скажем, после окончания Двадцатилетней Войны. – Жан-Пьер захрустел остатками кукурузы. – В столице об этом не знали. А комендатуры на местах… сначала не обращали внимания, потом – пытались не допустить утечек информации. Ты ведь знаешь, как в Руссланде думают: авось как-нибудь само рассосётся. Но масштаб разросся, скрывать стало опасно. Пошли тайные донесения в Управление имперской безопасности, те подключили гестапо. Создана секретная группа профессоров, началось выяснение причин. Меня привлекли на соответствующем уровне доступа. Я попросту охренел…

– Подожди, – шёпотом перебил его Павел. – О каком раздражении ты говоришь?

– А вот это, дорогой мой, я тебе сейчас и изложу. Причём по пунктикам.

…Парочки, обжимавшиеся по креслам в темноте зала, не обращали внимания на двух алкашей, что-то распивающих на самом верху. Руководство Москау пропагандировало здоровый образ жизни, и плакаты «Ариец не пьёт по утрам» (с тем же Шварценеггером) висели в городе на каждом шагу. Правда, дело касалось крепких напитков – пиво, как национальное достояние и символ Революции 1923 года[12], получило статус «арийского нектара». Курение аналогично было запрещено – патрули из «службы здоровья» СС жёстко проверяли нахт-клубы: за найденную сигарету полагался штраф в тысячу рейхсмарок. Алкоголь в восьмидесятых годах (во время Двадцатилетней Войны) тоже пытались запретить, Триумвират поначалу постановил: за продажу и употребление шнапса расстреливать. Через сутки приказ отменили – видимо, кто-то объяснил, что в этом случае придётся поставить к стенке почти всё население страны.

На экране грохотали и лязгали танковые гусеницы.

В РейхСоюзе обожали снимать фильмы про войну. И драмы о суровых буднях, и комедии вроде «Бравый фельдфебель Фёдор», и киноэпопеи о битвах. Кассовые сборы не считали, во главу угла ставилось патриотическое воспитание. Чтобы получить из казны вагон рейхсмарок, достаточно было написать заявку в Министерство народного просвещения и пропаганды, указать – в планах создать великое кино о Великой Битве. Счёт подобным шедеврам шёл на сотни: их мало кто смотрел. В частности, фильм «Морской лев», об удачном вторжении вермахта в Британию 11 мая 1942 года и пленении Черчилля, был разбит на две части и обошёлся в 50 миллионов иен. В кинотеатры на просмотр пришло лишь пятьсот человек – режиссёр, команда актёров и все их родственники. Любые ляпы в кино оправдывались – это называли «авторской точкой зрения». Если же кто-то из злобных рецензентов «Фёлькишер беобахтер» ругал шедевр, в Сёгунэ запускали слух: скорее всего критикует не истинный ариец, а с «мишлинг»[13] – посему и наезжает на прелесть творца.

Павел не отвлекался на происходящее на экране. Он слушал то, что ему говорили.

Очень внимательно слушал.

Пару раз у него дёрнулся левый уголок рта. Хорошо знающий Павла человек сразу бы понял: тот сильно удивлён. Достав платок, он механически протёр бумажный стаканчик.

– Это точно? – дотронулся он до руки Жан-Пьера, прервав монолог.

Вопрос показался идиотским даже ему самому… но не спросить было нельзя.

– Точно, – спокойно кивнул Карасик. – Иначе бы тебя не позвали. Мы слишком долго выясняли источник проблем, но в итоге – засекли. Радиоэлектронная ловушка на месте эксперимента под Новгородом зафиксировала на экранах нечёткий красный силуэт. Выжившие путались в показаниях, но им удалось увидеть его близко, на расстоянии вытянутой руки. От неизвестного объекта исходила сильнейшая энергия, на грани радиации. Этот факт убедил наших спецов: силуэт – и есть раздражитель. Вот почему Триумвират вызвал тебя для разрешения проблемы. Человек это, дух, бог – они не знают. Нужно найти корень зла. Я не хочу даже думать, что именно произойдёт, если ЭТО продлится хотя бы ещё полгода. Покажут рисунок? Здорово. Я его так и не видел, месяц жду допуск, пишу бумаги. Ты прав, гестапо помешалось на бюрократии.

Павел достал эфунк, сделал запись в блокноте.

– У меня натурально крыша едет, – признался он. – Скажу честно, появилась мысль: в одночасье сошло с ума всё гестапо, а не только те трое бедняг, что угодили в специзолятор.

– Я тоже так думал в первое время, – усмехнулся Жан-Пьер. – А потом, когда увидел своими глазами… Ты даже представить не можешь. Д-да, в-в общем, л-ладно.

Заикание вернулось к нему – так же внезапно, как и исчезло.

– Допустим, – согласился Павел. – Так или иначе, я собираюсь лично пообщаться с одним из очевидцев. Мой ранг пока что такое позволяет. Рисунок – это симпатично, но я хотел бы получить описание силуэта из первых уст. Раньше, чем Триумвират и глава имперской безопасности согласуют допуск к изображению. Вернусь в гостиницу, пошлю электронное письмо в гестапо. И спать-спать-спать. Прилягу на боковую до самого утра.

– С-спасибо, что п-принял м-меры, – шепнул Жан-Пьер. – Здесь т-тебя не уз-знают.

Не прощаясь и не дожидаясь конца фильма, он встал и вышел первым – подсвечивая экраном телефона между кресел. Хлопнула дверь. Павел грустно посмотрел на часы.

…Дородная унтер-офицерша по выдаче билетов, щёлкая семечки, лениво проводила Жан-Пьера скучающим взглядом. Ничего удивительного – с эпических фильмов зрители уходят часто. Когда вышел Павел, она побледнела и поднесла руку ко рту… но ничего не смогла сказать. Неожиданно унтер-офицерше вдруг захотелось сделать то, чего она не делала вот уже много лет и совсем забыла последовательность движений.

Перекреститься.