Читать книгу Стеклянный ангел - Зухра Сидикова - Страница 10

Ехали долго – в городе пробки, за городом – мокрая дорога, дождь, все сильнее хлеставший по лобовому стеклу – так, что дворники не справлялись.

Миша узнал дом, к воротам которого его привезли. Дом Сенина-старшего, в прошлом году Миша караулил вот за этими березками, ждал своего подопечного, обвинявшегося в изнасиловании, и прятавшегося от правосудия и журналистов в отцовском доме. Через два дня девушка забрала заявление, оскорбление было компенсировано крупной суммой, и Миша злился – опять подонку сошло с рук.

Мишу завели во двор, он шел по выложенной гранитом алее, и думал о том, что во дворе их многоэтажки ночами собираются алкоголики, которые сломали все деревья и качели на детской площадке, которые мочатся в песочницы, и которых бесполезно увещевать, бесполезно им бить морды. Потому что они как птица-феникс возрождаются вновь и вновь, только не из пепла, а из грязи, которая чавкала под ногами и липла на обувь, когда Миша возвращался домой после работы и обходил алкоголиков стороной, потому что один в поле не воин, потому что против лома нет приема, потому что дома ждала мама, и он не имел права рисковать жизнью из-за песочницы. А здесь – Миша вдохнул полной грудью – такой чистый воздух и так волшебно пахнет хвоей. Это запах сосен, что темнеют в глубине участка, отделенного от леса только декоративной решеткой. Вокруг аллеи высажены вечнозеленые кустарники, в темноте белеет беседка, есть даже небольшой ручей с каменным мостом и ажурными перилами.

В огромном доме, больше похожем на замок, стояла тишина. Вслед за охранником, которого Миша про себя называл Бульдогом, он поднялся по лестнице, следом напирал бугай, который врезал ему в машине. Миша чувствовал себя арестантом, но старался не поддаваться страху, который, тем не менее, ледяной иглой покалывал в сердце.

Второй охранник остался у лестницы, Бульдог повел Мишу дальше. Они еще немного попетляли по коридорам, и, наконец, остановились перед высокой дубовой дверью с резными вставками по углам.

«Совсем зажрались, нувориши гребаные! – раздраженно подумал Миша, – только лакеев в ливреях не хватает!» – и спросил у Бульдога, который уже поднял свой кулак размером с маленький арбуз, чтобы постучать в дверь:

– Слушай, брат, ты в каком институте учился?

– А тебе какая забота? – спросил Бульдог с подозрением.

– Да вот узнать хотел, где таких холуев преданных готовят, может тоже надумаю.

– Ну ты, – Бульдог угрожающе развернул арбузный кулак в Мишину сторону, но тут из-за двери раздался спокойный, четко проговаривающий все звуки, голос:

– Это ты, Стас?

– Да, Герман Олегович. Разрешите?

Бульдог распахнул дверь и втолкнул Мишу в комнату. У порога Миша споткнулся о ковер и растянулся во весь рост, при этом пребольно ударившись коленом.

– Вставай, вставай! – зашептал Бульдог, поднимая Мишу за шиворот.

Но Миша вставать отказался наотрез и для пущей убедительности еще и заверещал:

– Ой, больно! Ой, больно, не могу!

– Что там у вас? – спросил голос из глубины комнаты

– Ну, ты, козел, поднимайся! – зашипел Бульдог и, с усилием рванув Мишу вверх, поставил его на ноги.

– Все в порядке, Герман Олегович, – совсем по-другому, вежливо и почти интеллигентно, ответил охранник и подтолкнул Мишу вперед, – вот привел, как вы велели.

– Хорошо, ступай, позову, когда понадобишься, – сказал голос, и Стас ретировался, для верности ткнув Мишу кулаком в лопатку.

– Будьте добры, молодой человек, подойдите к столу, – попросил голос, и Миша сделал несколько шагов вперед.

Из темноты выступило кресло, в котором сидел Герман Олегович Сенин собственной персоной.

Миша узнал это лицо – волевой подбородок, виски с проседью. Сенин-младший, кстати, совсем не похож на отца.

– Мне рассказывали о вас, как о талантливом молодом человеке, но я не подозревал, что у вас ко всему прочему такие недюжинные артистические способности, – сказал Сенин-старший с этакой снисходительной иронией в голосе.

– Да я еще и не так могу. Хотите арию Ленского спою? – сказал Миша и заорал на всю комнату:

– Куда, куда вы удалились?!

Сенин-старший только рассмеялся:

– Я давно за вами наблюдаю, молодой человек, и могу сказать: вы мне нравитесь.

– Звучит угрожающе, – сказал Миша и уселся без приглашения на стул, стоящий чуть наискосок от кресла. По всей видимости, он и был приготовлен для собеседника, но Сенин-старший пригласить Мишу сесть не успел, а может просто выдерживал паузу. Есть такой приемчик давления на психику. Миша это знал, понабрался опыта при общении с разного рода начальничками.

– Да, нравитесь, – повторил человек в кресле. – Вы активны, решительны, не боитесь проигрывать. Удивляюсь, почему вы так долго на таком неприглядном месте работаете? Все-таки после окончания вами института прошло достаточно времени. А у вас не наблюдается никакого подъема по карьерной, так сказать, лестнице.

– А я и не тороплюсь, – сказал Миша.

И не сказать, чтобы его особо уязвили эти слова, но неприятно ему было выслушивать такое от этого человека.

– Вы знаете, а ведь я могу вам посодействовать, – сказал Сенин-старший.

«Решил не тянуть кота за хвост, – подумал Миша, – решил сразу без обиняков. Правильно, зачем ему хороводы вокруг меня водить? Не велика птица, так, наверняка, рассуждает».

– Можете посодействовать? – переспросил он. – В самом деле?

Сенин-старший кивнул.

– В обмен на что? – спросил Миша.

Сенин усмехнулся, встал, подошел к столу, переложил какие-то бумаги с места на место и только потом сказал, серьезно глядя Мише прямо в глаза:

– В обмен на то, что вы отстанете от моего сына.

Миша глаза не отвел, хмыкнул, закинул нога на ногу.

– А если не отстану? – с нарочитой развязностью спросил он, стараясь придать голосу больше наглости, сыграл, как говорит Тарас Борисович, в хама.

– А если не отстанете, – сказал Сенин, и Миша просто физически ощутил, как взгляд этого человека леденеет, просто замораживает, аж до мурашек по спине, – в таком случае вы столкнетесь с большими трудностями и в работе, и в личной жизни.

– Вы мне угрожаете? – усмехнулся Миша.

– Угрожаю, – Сенин-старший вытянул руки поверх стола, скрестил пальцы в замок, все так же не сводя с Миши глаз.

– Ну что ж, – сказал Миши и встал, с шумом отодвинув стул, – в таком случае позвольте откланяться, а также поставить вас известность, что угроз ваших я не боюсь, и от сына вашего не отстану, чего бы это мне не стоило.

– Не отстану, – повторил он, смотря прямо в мрачнеющее лицо Германа Олеговича, – пока он не перестанет сеять вокруг себя зло, не перестанет калечить человеческие жизни.

Миша повернулся и пошел к выходу, ожидая чего угодно: того, что со спины нападут охранники, и, повалив на пол, забьют ногами, того, что запустят в голову той тяжелой хрустальной пепельницей, что стоит на столе, и даже того, что выстрелят в спину, – а кто его знает, может у них это как пить дать? – но только не этого спокойного голоса, который четко и раздельно произнес:

– Что, парень, зависть покоя не дает?

Миша застыл, потом повернулся, подошел к столу.

– Зависть? Какая зависть? О чем это вы?

– Да ты просто завидуешь моему сыну, завидуешь всем, кому повезло больше чем тебе, неудачнику, и это мерзенькое меленькое чувство прикрываешь негодованием об оскорбленном человечестве. Знаю я таких – натура у вас гнилая. Сами ничего добиться не можете, вот и пакостите.

– Да вы вообще о чем? – Миша почувствовал, что у него стало подергиваться левое веко. Так бывало при сильном волнении. Этого еще не хватало. Он сжал зубы, пытаясь унять тик.

– Ты просто завидуешь, – равнодушно повторил Сенин. – Ты – неудачник. Самый настоящий неудачник.

Словно отхлестал словами по лицу.

– Чему завидую? – спросил Миша. – Тому, что ваш сын подонок и мерзавец?

– Тому, что у него есть огромный дом, дорогие машины, счет в банке. А ты – нищий идеалист. Нищий и завистливый.

– А вам известно, что ваш сын периодически совершает что-либо

гнусное, аморальное, противозаконное – аварии, изнасилования, избиения,

оскорбления чести и достоинства? Конечно, известно. Ведь вы сами выгораживаете его, спасаете от реальных сроков, кидаетесь на защиту.

– Даже если так – кто тебе дал право выносить свои вердикты? Ты что – судья? Представитель небесной фемиды? Народный мститель?

– Нет, я просто ненавижу несправедливость, ненавижу подлость.

– Ну, вот и ненавидь себе, пожалуйста, кто ж тебе мешает? Всяких там бомжей, пролетариев общежитских, проституток с трассы. У тебя это хорошо получается, видел как ты по телевизору распинаешься. А от сына моего отстань, понял? Если еще раз подойдешь близко…

– Подойду, – перебил его Миша, – подойду. Буду снимать его, буду обо всех его мерзостях сообщать, буду за каждым шагом его следить.

– Слушай, парень, похоже, ты не понимаешь, с кем имеешь дело.

– Прекрасно понимаю, – Мишу охватила такая ярость, что ему уже было все равно, что с ним будет, – вы достойный отец своего сына.

Сенин ничего не ответил, откинулся в кресле, прищурился, потом позвал:

– Стас!

Стас вошел мгновенно, видно стоял за дверью.

– Отвезите молодого человека домой, – сказал Сенин.

– Вот возьми, – Стас протянул Мише черный пакет. Миша приоткрыл его и на дне пакета увидел свой фотоаппарат и телефон.

– И вот это тоже тебе, – сказал Бульдог и со всего размаху врезал Мише под дых, – от Германа Олеговича и от меня лично.

* * *

– Ты почему не спишь, сынок?

– Не спится, мама.

– И за компьютером не сидишь, как обычно, – Мама присела на край дивана, потрепала Мишу по волосам. – Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось. Все в порядке.

– Но ведь я вижу. И синяки опять. Ты даже в детстве так не дрался. Расскажи мне, что происходит? Я очень волнуюсь.

– Да нечего рассказывать, мамочка, – Миша привстал на постели. – Обычные рабочие дни. А то, что физиономия в синяках – так это издержки профессии. Кому ж понравится, что его фотографируют в самом непотребном виде? Вот и бьют… Только не говори мне, чтобы я нашел другую работу. Не сейчас, прошу тебя.

– Хорошо, не буду, – вздыхает мама, – а давай-ка лучше мы с тобой чаю попьем. Я печенье испекла – очень вкусное.

– Нет, мама, не хочется.

– Ну, как знаешь, сыночек. Не переживай так сильно, и постарайся заснуть. Хорошо?

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи.

Мама укрыла его, подоткнула ему одеяло, как в детстве, еще раз погладила по голове.

– Послушай, мам, – окликнул он ее, когда она уже скрылась за ширмой. – Почему мы никогда не говорим об отце?

За ширмой несколько минут было тихо

– А что о нем говорить, Миша? Я не знаю, о чем говорить… Все, что нужно было, я тебе рассказала.

– Ты, правда, не знаешь, где он сейчас?

Он слышит, как мама вздыхает.

– Может быть, мы не будем об этом говорить? Это не очень легко… Я ведь тебе уже рассказывала… Правда, ты был еще маленьким, наверное, не все мог понять. Но ведь мы еще тогда с тобой договорились, что не станем больше обсуждать эту тему.

– А мое отчество? Матвеевич…

– Нет, Миша. Это имя твоего деда. Ты ведь знаешь… Зачем снова спрашивать?

Мама снова помолчала. Потом заговорила, и по ее голосу Миша почувствовал, как она волнуется, как ей тяжело.

– Я тогда была очень молодой, не понимала, что происходит. Мне было девятнадцать, и он был первым, и казался особенным. Самым умным, самым красивым, самым лучшим.

– А потом это оказалось не так?

– А потом оказалось, что он женат, и что его жена скоро родит ему ребенка. Он ушел и больше не искал со мной встреч. Наверное, таких как я, у него было много.

– И ты не пыталась его найти?

– Зачем? Если бы он захотел, он и сам мог бы меня найти.

– Но он не захотел.

– Не захотел… – сказал мама, и снова помолчала. – Но я ни о чем не жалею, слышишь, ни о чем. – Миша увидел, что она улыбается. – Ты самое лучшее, что есть в моей жизни.

– Прости меня, мама, я не буду больше говорить о нем.

– Спокойной ночи, дорогой, отдыхай, и постарайся ни о чем не тревожиться.

– Спокойной ночи, – сказал Миша и выключил ночник.

Поворочался, посчитал до ста, представил, как прыгает с парашютом, как летит над землей, раскинув руки. Обычно это помогало уснуть, но сейчас сон не шел. В ушах все время стоял голос Сенина-старшего:

– Ты просто неудачник! Ты – неудачник…