Читать книгу Простите, простите, простите меня… - Александр Володин - Страница 6

Наш полк был поднят по тревоге.

Мы совершили марш-бросок.

Куда ночные шли дороги —

никто из нас и знать не мог.

На место прибыли к рассвету.

Рубеж заняли огневой.

Как в праздничные дни, котлеты

Раздали с кухни полевой.

Указаны орудьям цели.

Там враг неведомый засел.

Тут мы в готовности засели.

День поднимался, тих и бел.

Приказ начать артподготовку

полкам в одиннадцать ноль-ноль.

Отдельный дом с резным флагштоком,

лесок с отдельною сосной.

И ворошиловская лава,

царица славная полей,

покатит грозно, величаво

за шквалом наших батарей.

Но что такое? В десять тридцать

приказ: огня не открывать,

а мирно перейти границу

и без стрельбы, едрена мать!

И перешли ее без боя.

С оркестрами. Парадный строй.

Туда, где дом стоял с резьбою

и лес с отдельною сосной…

Порабощенная страна.

Я не сановный, не чиновный,

но перед ней уже виновный,

хоть это не моя вина.

Наносят мелкие обиды.

Что делать, им стократ больней.

Терплю, не подавая вида,

за грех империи моей.

Этот верующий город,

верующая страна.

Под пятой России гордой

распята. Не ты одна.

Так покайся перед ликом

Бога – он тебе родной —

и за грех страны великой,

у которой ты рабой.

Он сжег себя на площади центральной.

Всех оторвал от неотложных дел.

Мир онемел. Одною больше раной.

– Как сжег?!

– Да говорят, сгорел.

– С чего же он?

– Да говорят, что ради

свободы родины. Вообще, протест.

Милиции вокруг как на параде.

– Но говорят, что он был ненормальный?

– Он был нормальней всех нормальных нас!

Один нашелся. Времена туманны.

То факел правды на земле погас.

Сегодня годовщина. На кладбище

его могила. В этот день пусты

дорожки меж крестов. Кого-то ищут.

Милиции указаны посты.

Из-за оград летят, летят цветы.

Слегка воздевши пальцы пушек,

освободительные танки

по городам ее прошли.

Чехословакия послушна.

Чехословакии останки

лежат в пыли.

Взялись за новую работу.

Теперь в пыли Афганистан.

Тебе войска несут свободу.

Несут, несут – поныне там.

Как много в этом мире пыли!

Орудья танков бьют, как били.

По неизведанным дорогам,

приподнимая пальцы строго,

они еще гремя пройдут.

Свободы ждут и там и тут.

Четырнадцать рабочих расстреляли.

Пальба была в упор, как на войне.

Но говорят – вину свою признали…

Иначе, говорят, как уличить в вине?

Пускай они и не были виновны,

суров закон и на расправу скор.

Стволы винтовок ожидают новых.

Тут ближний бой! без промаха! в упор.

Не настрелялись. Сколько лет минуло,

родимая винтовка ищет лба.

Вы видите? Там поднимают дула.

Вы слышите? Там залп, идет пальба.

Нас времена всё били, били,

и способы различны были.

Тридцатые. Парадный срам.

Тех посадили, тех забрили,

загнали в камеры казарм.

Потом война. Сороковые.

Убитые остались там,

а мы, пока еще живые,

все допиваем фронтовые

навек законные сто грамм.

Потом надежд наивных эра,

шестидесятые года.

Опять глупцы, как пионеры,

нельзя и вспомнить без стыда…

Все заново! На пепелище!

Все, что доселе было, – прах:

вожди, один другого чище,

хапуга тот, другой, что взыщешь,

едва держался на ногах…