Читать книгу Жуть. Роман-концерт в трёх частях - Алексей Жарков - Страница 7

– — —

– Дорогой отец! – граф Орлов-Чесменский широко улыбнулся, от чего пересекающий щёку шрам углубился и побелел.

– Алексей, – тепло приветствовал граф Сен-Жермен. – Рад новой встрече.

Маркграф Брандербург-Ансбахский, у которого уже несколько дней гостил Сен-Жермен, стал свидетелем необычной, но искренней сцены. Граф Орлов, четыре года назад разгромивший турецкий флот в Чесменской бухте, жарко обнял Сен-Жермена. Даже не обнял… «облапил» – вот более подходящее словцо, потому что русский был настоящим гигантом, внушающим маркграфу не то уважительный трепет, не то страх. И то и другое одновременно.

Но почему Орлов назвал Сен-Жермена «дорогим отцом»?

– Как давно мы не виделись, граф? – спросил русский, отпуская Сен-Жермена, отчего-то облачившегося для этой встречи в форму русского генерала.

– Четыре года, мой друг, четыре года.

– Да-а. Италия.

С Нюрнберга неспешно стекал день, под грязно-голубой вуалью неба переливались созвездия. К столу подали красное вино, паштет из гусиной печени и овощной гарнир.

– Паштет выглядит бесподобно, – отрекомендовал маркграф. – Присаживайтесь, дорогие гости.

За столом Сен-Жермен и Орлов-Чесменский говорили о прошлом. О Петербурге, на трон которого двенадцать лет назад взошла Екатерина II. О жизни на Невском – Сен-Жермен вспоминал Графский переулок около Аничкова моста, на время ставший ему домом.

Столь близкое знакомство Сен-Жермена с одним из братьев Орловых, сыгравших видную роль в дворцовом перевороте 1762 года, немало удивило хозяина дома, но на расспросы он не решился – ни тогда, ни после. Он слишком хорошо не знал Сен-Жермена, чтобы портить это незнание опрометчивыми вопросами.

– Ваша искусная игра на скрипке покорила тогда графиню Остерман, – воскрешал прошлое Орлов.

– Графиню покорил мой подарок: посвященная ей музыкальная пьеса для арфы. Искусство всегда более памятно и возвышенно, если вы видете рядом с ним своё имя – на нотном листке, к примеру.

– Вы правы. Как всегда. Но имена – они везде. Даже в шрамах. – Русский коснулся пальцами шрама, уродующего красивое волевое лицо, и выплюнул, словно отраву: – Шванвич.

– Раны затягиваются, но рубцы растут вместе с нами, – сказал Сен-Жермен.

Стоит признать, в неприглядности шарма таилось своё очарование – немало женщин прельстилось на его суровую глубину и символичность боли.

После обеда Сен-Жермен и Орлов-Чесменский уединились в кабинете. Когда закрылись тяжёлые двери, маркграф Брандербург-Ансбахский какое-то время стоял неподвижно, мучаясь единственным вопросом: «О чём разговаривают его гость и человек со шрамом?»

Незнание. Это блаженное незнание. Но как велик соблазн…

К чёрту!

Маркграф бесшумно шагнул к двери и коснулся ухом покрытого лаком дерева.