Читать книгу Зачарованное место. Медиапотребление, медиаграмотность и историческая память сельских жителей - Анна Новикова - Страница 2

Магическое слово цифровизация за последние 20 лет превратилось в символ будущности, независимо от того, что в него вкладывают «цифровые оптимисты» и «цифровые пессимисты».

В России «переход телевидения в цифру» профессиональное сообщество телерадиовещателей и профильные ведомства начали активно обсуждать в начале нового – XXI – века. Почти 15 лет назад государственная программа грядущей цифровизации отрасли стала обретать первые контуры (ее первая версия была опубликована в 2007 году). Как раз в это время некоторые из нас[1] вместе с аналитическим центром Национальной ассоциации телерадиовещателей (НАТ) работали над книгой об опыте «перехода на цифру» в России и мире, специально для которой компания РОМИР проводила комплексное исследование населения России в целом и Мордовии в частности о восприятии цифрового телевидения. В аграрном регионе серединной России (как, впрочем, и во многих других сельскохозяйственных территориях нашей страны) из-за низкого качества приема обычного эфирного телевидения и крайне ограниченного числа каналов телевизор, как рассказывали тогда селяне – первые обладатели цифровых телеприставок, «казал» две программы «с мурашками». В 2005 году контуры программы цифровизации еще только проступали в первых дискуссиях связистов, вещателей, владельцев сотовых компаний и государственных ведомств. «Мордовский эксперимент» на свой страх и риск запустила региональная компания ОАО «ВолгаТелеком». В результате приставки, позволявшие принимать цифровое телевидение (более 20 тематических каналов), которые можно было оплатить в том числе «морковкой и свеклой» (т. е. сельхозпродукцией), появились в шести сельских районах Республики Мордовия. До первой версии государственной программы цифровизации было еще два года. Мы сравнивали восприятие цифрового телевидения в неоцифрованной еще России и в отдельно взятой Мордовии, в которой появилось «цифровое разнообразие». Оценивали степень проникновения и оснащения населения республики цифровыми приставками. Пробовали понять, как изменилась практика телесмотрения в тех домохозяйствах, которые стали цифровыми пользователями, каким образом происходят приобретение, техобслуживание и настройка оборудования, в чем состоит глубинная мотивация покупателей услуг цифрового ТВ. И уже в этом исследовании – пусть и косвенно – был зафиксирован парадокс, связанный с тем, что практика реального просмотра сельскими жителями Мордовии, многие из которых за свою полувековую жизнь впервые начали без помех смотреть не только «полтора канала», но и дополнительные двадцать, свидетельствовала о привязанностях к двум привычным («Первый», «Россия 1»), а вовсе не о росте реальной аудитории «тематических каналов», вроде бы таких желанных и приобретаемых в цифровом пакете[2]. При этом само наличие возможности выбора было принципиальным, а телесмотрение – особенно с учетом эффекта новизны – увеличивалось и распределялось между еще пятью-шестью каналами[3], но привычные «теле-любимчики» в целом сохраняли позиции.

Через пять лет после неоднозначно оцениваемого с точки зрения затрат, эффективности перехода и будущего «цифрового дивиденда» запуска программы цифровизации и в преддверии уже ожидаемого к 2015 году отключения аналогового телевидения (срок окончательного перехода на цифру все время отодвигался, аналог в итоге отключили в 2019 году), мы – сотрудники и студенты Лаборатории медиаисследований Высшей школы экономики – поехали в российские села, чтобы наблюдать и фиксировать первые изменения зрительских привычек и предпочтений, связанные с цифровизацией (экспедиции проходили в 2012–2014 годах).

Появление в жизни сельских жителей многоканального телевидения, мобильных телефонов, Интернета и т. д. неизбежно должно было не только преодолевать «цифровой разрыв» территорий и расширять информационный выбор (одна из задач госпрограммы «перехода на цифру»), но и, как предполагали сторонники «коммуникационного изобилия», поколебать привычное еще с советских времен господство государственного (а позже федерального) телевидения как главного канала получения информации и развлекательного контента.

Сравнивая популярность телеканалов в различных сельских поселениях в 2012–2014 годы[4], мы тоже, как и в 2006 году, фиксировали достаточно уверенное положение каналов «первой тройки» – «Первого», «России 1» и НТВ. Это подтверждало наше предположение, что увеличившийся выбор телеканалов не приведет к существенному увеличению разнообразия предпочтений зрителей ни в одном из регионов. Однако уже можно было заметить догоняющую популярность ТНТ и СТС в некоторых областях и республиках, прежде всего в Ростовской области[5]. В этой же области и Республике Татарстан мы отмечали также сохранявшееся еще тогда большое влияние регионального вещания. В том числе и из-за цифровизации, которая была неизбежна, но могла реализовываться и по другим сценариям, завершилась бурная тридцатилетняя эра «регионального телевидения» и так называемых телевизионных сетей, которая началась после перестройки, пережила стремительный расцвет в 1990-е (более 3 тыс. вещателей), несколько трансформаций (независимости, технологий, передела собственности, бизнес-моделей, регулирования) в первое десятилетие нового века и обрела нынешние гибридные контуры: немногочисленные независимые коммерческие вещатели, которые не потеряли аудиторию с переходом на цифру, развивая одновременно вещание на разных платформах (кабель, спутник, Интернет), губернские и республиканские каналы и холдинги (всего – около 1000 вещателей), региональные филиала ВГТРК во всех субъектах федерации (89). Общероссийского ТВ регионов не появилось: от «регионального» канала в пакете первого мультиплекса отказались (первоначально планировался), «третий» – так называемый региональный/муниципальный мультиплекс – так и не был создан. В эфире Общественного телевидения России (ОТР), которое входит в первый цифровой мультиплекс как общедоступный канал, выделены «окна» для «региональных врезок». Но как именно после отключения аналогового телевидения смотрят и воспринимают в регионах оставшееся местное телевидение, распределившееся по разным цифровым платформам, – разговор отдельный и тема для будущих исследователей.

Многоканальное телевидение и массовый доступ к Интернету могли повлиять на художественные вкусы, способность критически мыслить и строить планы на будущее или по крайней мере внести коррективы в привычный медиауклад.

Еще одним важным фактором оказались годы исследования. Хотя оно и не было очень долгим, между началом (2012 год) и окончанием (2014 год) первых четырех волн произошли значимые политические события, оказавшие большое влияние на содержание передач федеральных телеканалов, и прежде всего выпусков новостей. Боевые действия на востоке Украины существенно повлияли и на политическую риторику информационного телевещания, и на общественные настроения российских зрителей. Мы видели, как меняется их отношение к информационной повестке дня и общественное настроение в целом. Но для того, чтобы доказать, что изменились они именно под влиянием политических событий, мы должны были провести исследование в одних и тех же регионах до начала военных действий на востоке Украины и после них. Это не входило в наши исследовательские задачи, поэтому мы продолжили исследование по ранее намеченному плану. Однако отдаем себе отчет в том, что сопоставление дискурса сельских зрителей 2012 и 2014 годов не корректно без учета вышеизложенных факторов.

В 2020 году, когда мы завершили эту книгу, страна полностью перешла на цифру. Слово «цифровизация» стало привычным и даже «замылилось», его «приставляют» к любому развитию и названию, «цифровая экономика» – теперь общее место. Глобальный сдвиг из физического пространства в цифровое, случившийся из-за пандемии COVID-19, заставил миллионы прильнуть к многочисленным цифровым экранам и осознать трансформационную роль технологий и будущего через призму «цифры».

Тем важнее оставить для истории начавшиеся когда-то изменения, чтобы – если такая возможность появится у нас или у новых поколений исследователей – зафиксировать очевидные или неочевидные культурные перемены в разных «цифровых» Россиях.