Читать книгу Шансон как необходимый компонент истории Франции - Барт ван Лоо - Страница 17

Все больше становится влиятельных людей, не принимающих вековой диктатуры Церкви и дворянства. Аристократы продолжают бить баклуши, а народ голодает, жизнь становится все труднее и невыносимее. В 1789 году погода оказалась неблагоприятной для земледелия, ожидался плохой урожай. Так оно и случилось: голод собрал толпу на площади Бастилии. Тюрьму сровняли с землей.

Честно говоря, городские власти еще до бунта собирались снести это старье. Так что все, что сделали революционеры, оказалось исполнением запланированных общественных работ. Зато народ заработал ежегодный праздник, jour de gloire[22], начало новой жизни…

Несколько позже появился Брель и написал шансон об упадке империи. Фанфары. Поучительный текст. Неудивительно, что Жорж Брассенс прозвал молодого бельгийца pater Brel – отец Брель. Идет 1955 год, а он поет: «Бастилия разрушена, да толку – чуть, люди громили Бастилию, вместо того, чтоб любить».

Брель считает, что «толку – чуть», и об этом стоит поговорить. К власти пришли находившиеся на верхних ступенях социальной лестницы, отнюдь не голодающие горожане. То есть власть чуть-чуть приблизилась к сражавшимся рабочим и крестьянам, но жизнь народа мало изменилась. Революция – это созревание гражданского общества. И первый знак нового времени случился, собственно, еще до революции – это была, как ни странно, мадам Помпадур, которой удалось забраться так высоко.

В течение многих веков невозможно было себе представить горожанку рядом с троном. Возможно, именно для того, чтобы указать на простое происхождение мадам Помпадур, Жильбер Беко опустил перед ее именем аристократическую частицу де. Ни народ, ни дворяне не приняли ее успеха. Возмущение уличных певцов на мосту Пон-Нёф просто выплескивается за перила. На смену Mazarinades предыдущего века пришли poissonnades, направленные против мадам Помпадур – урожденной госпожи Poisson, которую называли глупой торговкой рыбой.

Четырнадцатого июля 1790 года революционеры решили отметить годовщину взятия Бастилии большим праздником. Так возникла традиция jour de gloire. А для праздника понадобился гимн: это оказалась печально известная «Дело пойдет!» (Ça ira, 1790). Текст написан Ладрэ, уличным певцом с Пон-Нёф. Молодая, энергичная Эдит Пиаф улучшила этот шансон, который всегда приводит меня в недоумение. Пиаф без всякого усилия отождествляет себя с Марианной с картины Делакруа:

Никаких сомнений: целый год прошел с тех пор, как снесена Бастилия, и толпе хочется чего-то большего. «Аристократов на фонари, всех повесить!» – раздается на улицах Парижа. Все еще популярную Ça ira скоро заслонит «Марсельеза». В категории «я напою тебе несколько нот, а ты догадайся» французский гимн занимает по числу отгадываний первое место. Всякий узнает его мгновенно. Даже профессиональные оперные певцы – Пласидо Доминго и Роберто Аланья – позволяют себе наслаждаться хорошо обработанными строфами, а простолюдины во все горло подхватывают и повторяют простые рефрены. Даже бельгийский премьер запел его, не смутившись, на национальном празднике.

Занятно, что гимн назван именем портового города на Лазурном Берегу, хотя был написан в 1792 году в Страсбурге, чтобы поддержать энтузиазм французского Рейнского легиона, противостоявшего Австрии, двинувшей свои войска вперед, чтобы помочь бежать королевской семье. Вы ведь помните, Мария-Антуанетта – австрийская принцесса. Французская армия находится в плохом состоянии, она на грани поражения, и командиры сознают, что вот-вот придется отступить.

Полночь. Зажигательные речи последних дней лихорадочно проносятся в мозгу тридцатидвухлетнего Клода Руже де Лиля. В голове складываются куплеты. Он начинает записывать их и решает обратиться к своему командиру. Он украшает текст восклицательными знаками – куда ж без них! «К оружию, граждане!», «Дети свободы, в поход!», «Флаг войны развернут!», «Сметем тиранию!» – и так далее. Одновременно он помнит о страхе матерей, провожающих мужественных сыновей, о страхе кровавого поражения на лицах людей.

Как в лихорадке Руже де Лиль пишет первые строки.

Да, вот оно, никаких сомнений. Чувства, которые на тот момент владели нацией, хлынули на бумагу: ненависть к деспотам, стремление к свободе, вера в победу. Голос улицы движет его пером. Шаги марширующих под окном солдат определяют ритм. Мелодия возникает сама собой. Текст развертывается. «Марсельеза» – чудо, рожденное в ночь с 25 на 26 апреля 1792 года. Руже де Лиль дописал и провалился в сон.

Песня встречена с энтузиазмом, солдаты сразу выучили ее. 22 июня она была напечатана и передана войскам из Марселя. При вступлении в Париж 30 июля они пели никому не знакомый марш – так национальный гимн стал «Марсельезой». Двумя месяцами позже случилось чудо – объединенные французские войска, ведомые пламенной песнью, разгромили австрийцев в битве при Вальми. Отечество спасено, и революция может продолжаться.

Во время благодарственной службы в Нотр-Даме, вместо веками исполнявшегося ради прославления Бога Te Deum, битком набитый кафедрал страстно взревел:

Qu’un sang impur abreuve nos sillons.

При этих словах я всегда думаю о сюрреалистических картинках в телевизоре, показывающих французов, живущих в североафриканских колониях, горланящих: «Пусть кровью вражеской / Напьются наши нивы!»

Кстати, сегодня подумывают о том, чтобы отбросить последний стих. Но французы считают «Марсельезу» гимном свободе, равенству и братству, несмотря на ее кровавое содержание.

И вот – теперь наконец появилось All you need is love (1967), где трубы и барабаны играют мелодию «Марсельезы», а на этом фоне Битлы поют, троекратно повторяя раз за разом: «Любовь, Любовь, Любовь».

Существует бесчисленное множество интерпретаций «Марсельезы». Игорь Стравинский переложил ее для скрипки, Джанго Рейнхардт написал джазовую версию, и, конечно, она украшает репертуар многих французских шансонье. А мне вспоминается Мишель Сарду, который в 1976 году исполнил ее в полную силу своего голоса и при этом даже не пошевельнулся. А еще – исполнение Эдит Пиаф, от которого кровь стынет в жилах. А в 1989 году, во время празднования 200-летия Французской революции, «Марсельезу» исполнила Мирей Матье, – стоя под сенью Эйфелевой башни, среди офицеров Национальной гвардии. Все было очень серьезно и уважительно, так и полагается исполнять национальный гимн.

Традицию нарушил Генсбур, когда выступил со своей регги-версией «Бери оружие, и так далее» (Aux armes et cætera, 1979), вызвав ею колоссальный скандал. Рефрен состоит в четырехкратном повторении Aux armes et cætera, поющегося с английским акцентом на бэкграунде хористами Боба Марли. Добавьте к этому безразлично-беспечную, ироническую манеру, в которой Генсбур подает текст, и вы поймете: какая-то гниль завелась в Пятой Республике. Один из его концертов пришлось прервать: зал заполнили бывшие спецназовцы, готовые помешать певцу «насмехаться над отечеством».

И тогда Генсбур вернулся на сцену, один, без музыкантов. Подняв кулак, он запел «Марсельезу» а-капелла, и сбитым с толку воякам пришлось встать и начать подпевать ему – а что им оставалось делать?

Когда Франция в 1998 году выиграла мировое первенство по футболу, звезды национальной сборной Бартез и Зидан спели Aux armes et cætera для ликующей толпы.

Янник Ноа, в прошлом теннисист, а теперь прославленный певец, исполнил свою регги-версию «Марсельезы» – «О, мечты» (Oh rêves, 2002). Но он поменял начальные слова, и вместо «Берите оружие, граждане» (Aux armes citoyens) поет: «Мечтайте, граждане» (Aux rêves citoyens), и у него получилась настоящая ода свободе, равенству и братству. В отличие от Генсбура, он выбрал веселый ритм и исполняет свой добропорядочный гимн миру невинным голоском.