Читать книгу Слабым здесь не место. Охота - Джон Морган - Страница 2

…Стоя здесь перед вами, я должен вновь акцентировать внимание на проблеме, о которой нельзя молчать.

Вы считаете Низиногорье неотъемлемой частью королевства Лагигард, но на деле это далеко от истины. Пусть через Пункты Надзора по Добыче они отправляют ресурсы и всячески пытаются следовать законам, установленным столицей, но это не больше чем притворство. Мы, сами того не подозревая, вскармливаем тех, кто обрушит устои нашей государственности.

Желая показать свое отличие от Королевства, что дает им право на существование, жители Низиногорья меж собой попирают любой из наших указов, делая все на их собственный манер и лад.

В бумагах, что перед вами, есть яркие примеры их непокорства и той угрозы, с которой столкнемся если не мы, так наши дети и внуки.

Неблагодарность жителей Низиногорья проявляется во всем. В действиях, в словах и в манере речи. Они переиначили на свой лад едва ли не все, что мы с вами считаем каноном и нерушимой истиной.

Лик ВсеОтца нашего, что поднимается каждое утро на востоке и садится на западе, они назвали СОЛ, что означает «свет, озаряющий лишенных». Лик Матери они опорочили, именуя ЛУН – ликом ушедшей надежды.

Каждую из долин назвали котлом, дабы усилить эффект своего бедственного положения, будто, согласно верованию безликих жрецов, уже отошли в мир иной и варятся в кипящих котлах своих грехов.

Дороги, с трудом проложенные в заснеженных лесах под нашим руководством, те назвали вырубками.

Зимы, что определяют смену года, нарекают кровавой парой. Один из четырнадцати периодов в году именуют полным луном.

Удивительно, что в таком порядке единение Отца и Матери, дня и ночи они не изменили, оставив привычный слуху лик.

Пункты Надзора по Добыче они оскорбительно назвали откатниками, тем самым грубо намекая на нашу неспособность контролировать поток металлов и коррупцию, процветающую на местах.

И это лишь малая часть того, что жители долин изменили в угоду себе. Кто-то из вас скажет, что в простых переименованиях, приведенных мной, и примерах в бумагах перед вами нет ничего преступного, но не обманывайтесь собственной защищенностью. Лишь в одних этих словах прямой протест их недовольства неравенством, что через десятки зим перерастет в восстание.

Мало одних крепостей на перевалах да гарнизонов, защищающих шахты по добыче. Как и Пакта «Сдерживания Зимы» от 1279 з. н.н., что фактически узаконил резню между бандитами долин.

Необходимо четко обозначить наше присутствие в упомянутых землях путем усиления войск и строительства новых крепостей не только на перевалах, но и в самих долинах. Ведь так или иначе беззаконие, убийцы и страх от нечестивых созданий скоро будут направлены на нас.

Без принятия необходимых мер мы столкнемся с проблемой, ничем не уступающей Высшим на южных границах или Речным Королевствам с запада…

Отрывок из пятизимнего доклада

Аменаза из касты Сэтигас «О своенравности Низиногорья и опасности бесконтрольного сосуществования»

перед Советом Благородных домов

от 1309 з. н.н.

1

1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Выгребная Яма

Небрежно, без лишних слов Тархельгас бросил пропитавшийся кровью льняной мешок с отрубленной головой на стол уполномоченному по предписаниям, которого в котлах называли просто заказчиком.

Седой мужик далеко за шестьдесят с разорванным лицом и отрубленной по плечо рукой медленно поднял голову, взглянув на вновь прибывшего, от которого в столь ранее утро уже разило едким перегаром и кровью.

– А, это вы, охотник Тархельгас.

Он вытащил мятые бумаги из-под мешка, отложил их в сторону, после чего с трудом принялся расшнуровывать содержимое доставленной посылки. С одной рукой это вызывало определенные осложнения.

– Как я полагаю, передо мной голова Талы Руиды Заокеса, – заказчик с легким недоверием, без отвращения, к которому давно привык, взглянул на посылку.

– Ты не ошибся. – Тархельгас положил рядом потрепанное предписание на устранение жертвы за номером 17.28.33.

– Тогда поселение Выгребная Яма благодарит вас за помощь в устранении данного гражданина. Натворил же ублюдок бед.

– Я не помогал, а работал. Лошади был нужен отдых, мне – деньги.

– Именно поэтому, – калека отсчитал четыре серебряника и пять десятков меди – цену человеческой жизни в котлах, – вы, как обычно, раздаете металл по очагам?

Тархельгас не смог не придать значения его осведомленности, однако не стал вдаваться в подробности, собираясь вскоре покинуть поселение.

– Я убиваю людей. Проблем и без того хватает, а желания обратить против себя еще и местных у меня нет.

Отчасти охотник сказал правду. И все же забыл упомянуть, что в очаге Хэстера он расплатился серебряником не за трупы, небольшой погром или необходимость вздернуть тела, а скорее за младшую дочь хозяина, которую оберегал отец.

– Простите мою забывчивость. – Старик отделил от общей кучи всю медь и сгреб к себе в ржавый короб у ног. – Столица издала новый указ. Полное жалование теперь идет за живого. Нынче все ратуют за правосудие с законниками. Так что, принося одни лишь головы, можно и самого себя загнать в могилу.

– Я не перестану убивать.

– И не только их.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вы вышли из очага Хэстера два лика назад. Я ожидал вас как минимум ко вчерашнему восходу луна.

Даже без лошади, которую он оставил в Выгребной Яме, Тархельгас должен был добраться сюда гораздо раньше. Однако, оказавшись в поселке, преодолев столько лиг по морозу, пробиваясь через ветер и снег, охотник вновь напился, завалившись к девам плоти в очередной попытке забыться и убежать от голосов. И вот, заплатив очередной девице, лишь сидел, развалившись в драном кресле. Просто молчал, пялясь в одну точку, никак не реагируя на присутствие еще одного человека в комнате. Он просто не мог изменить покойной жене.

К деве плоти охотник так и не притронулся, но та, принимая его уже во второй раз за последнюю кровавую пару, отнеслась к нему с сочувствием и отчистила его плащ от крови и заштопала одежды, пока тот спал.

Поутру, когда он проснулся, на кровати лежали аккуратно сложенные вещи. Девы плоти уже не было.

Пока Тархельгас прогонял в памяти события последнего лика, старик-калека продолжал смотреть на него, ожидая объяснений.

– Чего ты хочешь?

– Ответов.

– Какого рода?

– По прибытии в Хэстеровский очаг вы обозначали себя и свое ремесло?

– Да. Сначала кинжалом, потом топором. Еще, насколько помню, был меч и отрубленная голова, – Тархельгас не шутил.

– Вы охотник, который должен действовать согласно соответствующему регламенту. Я говорю о печати. Она хотя бы еще при вас?

Тархельгас достал из кармана печать, бросив ее на стол. Позолоченный меч, пронзивший серебряный круг, символизирующий все земли котлов, глухо стукнулся о деревянный стол и тут же замер.

– Ты ведь знаешь, – старик забыл о любезности с охотником, – что могут быть проблемы. И я говорю не о том, что кто-то забывает пихать эту цацку под нос каждому встречному. Братья Заокесы. Только одно имя было в предписании.

– Они грабили и убивали вместе с Тал Рудой. К тому же напали первыми.

– А я слышал, у младшего не было оружия. Ты пырнул его без видимых причин.

– Не удивляюсь, как быстро доносчики успели настучать.

– Я мало работаю с тобой, но наслышан о твоих методах. Рано или поздно люди повыше моего начнут задавать вопросы.

– Тогда им понадобятся свидетели.

– Коих предостаточно.

– Тогда людям повыше твоего придется выслушать множество баек, в том числе и те, что сделали из меня духа котла. Столица любит подобные истории, но никто не воспринимает их всерьез, – спокойно ответил Тархельгас, позволив про себя усмехнуться наивности заказчика.

– Значит, ничто не ограничивает тебя в убийствах.

– Только предписание. – Он забрал свою печать со стола, спрятав в одном из карманов куртки.

Старик не хотел продолжать этот разговор. Охотника, стоящего перед ним, не могли сломить ни снега, ни банды, ни беснующиеся нечестивые создания. Куда калеке втолковывать ему, как поступать, предупреждая о последствиях. Котлы поглотят его рано или поздно.

Пора было заканчивать их встречу. Лишь бы их не стало больше.

Старик открыл книгу учета, сделав несколько пометок, медленно выводя буквы чернильным пером. Тут сказывалась не старость и даже не отрубленная рука с покалеченным глазом. Тот просто был мало знаком с письмом, как и все остальные жители котлов.

– Куда держит путь охотник Тибурон Тархельгас? – Он поднял перо над пожелтевшей бумагой. Хотел соблюсти нужные формальности. С учетом даже таких данных охотника все же можно разыскать, если тот, конечно, будет жив.

– Точно не знаю. – Он забрал со стола четыре серебряника. – Двинусь по вырубкам на восток, до Центрального котла. Возможно, загляну в крепость Близнецов.

– Тогда пути без снега тебе, охотник. – Старик закрыл книгу, не дав чернилам просохнуть. – Не знаю, интересно ли тебе, но, раз будешь проходить поселение Лихих Каида, задержись там. Поговаривают о разбое или грабеже. Пара смертей. Убитых вздернули прямо в доме.

– Тела выпотрошены нечистью? – Тархельгас впервые с момента появления в Выгребной Яме проявил интерес.

– Не знаю.

– Почему не сказал раньше?

– На учинивших разбой нет предписания. К тому же это произошло почти лун назад, а донос был только вчера. Кто его знает, что там произошло на самом деле.

Глупость местных не уставала поражать. Хотелось врезать заказчику, да только что это меняло? К тому же он потеряет время, продолжая этот бессмысленный разговор.

Тибурон направился к выходу.

– Учти, – тот окликнул охотника у дверей.

– Что еще, старик?

– Не забывай про осторожность. В соседних поселениях кто-то искал тебя.

– Снова головорезы с их местью. – Подобное уже не удивляло Тархельгаса. – Раз им нужен Отрубатель Голов, то скоро они лично с ним встретятся.

– Искали Рыцаря Воющего Ущелья.

Тархельгас почти отворил дверь. В живых осталось не так много, кто знал это прозвище. И они точно не станут искать с ним встречи.

– Это все равно не имеет значения.

– Я лишь сказал, что мне донесли.

Охотник потерял интерес к старику, разговору и Выгребной Яме. Голоса, что удалось подавить, вернулись вновь, но на сей раз у них появилась цель.

Оказавшись на улице, он накинул капюшон, ощущая все во сто крат сильнее, чем до того, как зашел в задние уполномоченного по предписаниям. Нелепое и бессмысленное существование, сменявшееся однообразными ликами, наполнилось смыслом.

Возможно, ему вновь удалось напасть на след нужной банды.

2

1349 з. н.н. Теламутский лес. Столица государства Лагигард

К концу периода жатвы столица напоминала землю обетованную. Тот самый Гахелаир, о котором ему приходилось читать в старинных трудах, когда удавалось найти время для любимого занятия.

Так вышло и сейчас. Закончив тренировки на порядок раньше, Тибурон Тархельгас, двадцати трех зим от роду, сидел в королевском парке, прогретом Ликом ВсеОтца, неспешно прочитывая трактат по натурфилософии за авторством Абу ар-Бакара, стараясь не упустить смысла, скрытого между строк.

После обязательных ежедневных занятий по фехтованию было что-то неземное в неторопливом чтении, когда тело еще помнило и гудело от напряжения изнурительной тренировки. К тому же место располагало своим умиротворяющим шелестом листьев, звонким плеском воды в фонтане и редким щебетом птиц, не говоря об укромности уголка, скрытого от лишних глаз небольшим лабиринтом живой изгороди.

Однако Тархельгас выбрал эту скамью именно в этом парке по иной причине.

Он ждал. Не был до конца уверен, но знал ее настолько, что не позволял себе сомневаться в ее появлении. И вот уже вскоре Тархельгас заметил девушку в бежевом прогулочном платье со своей прислугой и стражником из касты Роданга.

Повернувшись, она обратилась к своей скромной свите, после чего та удалилась, скрывшись за поворотом цветущей аллеи.

Девушка направилась к Тархельгасу.

Тот сразу встал, отложив книгу, не запомнив страницу, на которой читал. Поправил ремень с длинным кинжалом своей касты поверх двух туник, одним движением разгладил брюки и выпрямился, словно на параде, в ожидании гостьи.

У него было время насладиться ею, настолько красота пленила взор. Легкое платье под стать концу периода жатвы подчеркивало ее тонкий стан, яркие волосы цвета золота, казалось, вот-вот вспыхнут от лучей Лика ВсеОтца, а кудри, покачивающиеся в такт каждому шагу, завораживали. В ней он всегда видел нечто неземное, что не поддавалось описанию.

Девушка подошла и остановилась, взглянув на него своими яркими зелеными глазами, горящими жизнью, да так одновременно нежно и пронзительно, что он на какое-то время потерялся в своих мыслях.

Последовал поклон с его стороны. Правая ладонь раскрыта, прижата к сердцу, левая удерживает кинжал на рукояти.

– Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Я рад приветствовать вас пред Ликом ВсеОтца нашего.

– Тархельгас, я же просила. Столько раз. – Она сдерживала улыбку.

– Согласно Аревиктус Марено – кодексу двенадцати – я не могу выполнить вашу просьбу.

– Даже если я прикажу? – Девушка слегка склонила голову, наблюдая за его стараниями.

– Вы принцесса и можете отдавать мне прямые поручения лишь после двадцать первой зимы, когда вас возьмет в жены лучший представитель из каст. А пока я должен соблюдать предписанный этикет.

– Который заключается в обеспечении должного отношения к даме и лично к моей персоне. А раз я, как дама, устала от приличия, возведенного в абсолют, опустим некоторые формальности. Едва ли Тархельгас из касты Тибурон нарушит свой древний кодекс.

Она дала ему время на попытку возразить, но сегодня он быстро сдался.

– С тобой сложно спорить, Астисия.

– Ты один из немногих, кто хотя бы не оставляет попыток. – Девушка, подобрав платье, присела на скамейку, тут же жестом пригласив и его. – Я оторвала тебя от чтения?

– Нет, что ты.

Астисия взяла книгу в руки.

– Абу ар-Бакар. Непростое чтиво, учитывая его происхождение и некое отличие высказанных суждений касательно Единобожия. А я все никак не могу привить себе любовь к книгам. В отличие от тебя, Тархель. Должно быть, королевская библиотека уже стала мала.

Принцесса вернула потрепанный труд из далекой страны обратно на скамью, переведя взгляд на юношу.

Тархельгас был хорош собой. Всегда опрятен, гладко выбрит, аккуратно, но не коротко подстрижен. В бездонных зеленых глазах вечный азарт и желание насладиться каждым моментом прожитой жизни. А когда он улыбался, она начинала верить, что мир не такое уж и плохое место.

Как, например, сейчас.

– Я сказала что-то смешное?

– О нелюбви к книгам я слышу от человека, который перечитал едва ли не больше моего. Напомнить, где мы познакомились?

– Ты говоришь о твоей пятнадцатой зиме, когда тебя впервые представили домам и кастам?

Тархельгас знал, чего добивается Астисия. Не скрываясь, вела легкую игру, желая насладиться воспоминаниями их встречи из его уст.

– А я говорю о двадцать первой зиме. Когда мы пересеклись в библиотеке восточного крыла. Насколько я помню, ты искала труд по истории слияния каст и домов «Мэргерти Адэкуд».

– В то время как ты дочитал очередной трактат философа, имя которого я не выговорю при всем желании.

Они оба улыбнулись, окунувшись в момент их первого настоящего знакомства. Тогда им хватило нескольких минут и пары сказанных фраз, чтобы случайная встреча перетекла в несчетное количество бесконечных бесед.

Сначала они виделись в библиотеке. Находили тихое место, где долго разговаривали, спорили, доказывали правоту или полное отсутствие логики относительно того или иного труда. Затем их встречи перетекли в королевский парк, да и в любое другое место, где они могли укрыться от чужих глаз.

Чудесное время. Даже пресловутый кодекс и остальные своды законов, что ограничивали их, не смогли это испортить.

Они наслаждались тем, что имели. Во всяком случае один из них.

Между ними повисла очередная неловкая пауза, которых за последнее время становилось до неприличного много, и Астисия, как бы ни грезила продолжением беседы, перевела разговор:

– Как проходит Ахора Крамего?

– Насыщенно. – Он с облегчением выдохнул. – Не ожидал, что будет так тяжело совмещать все занятия, тренировки и чтение с обучением у другой касты. Столько всего нужно держать в голове.

– Порой мне кажется: Ахора – вид изощренной пытки.

– Астисия, Ахора Крамего – один из важнейших моментов взросления молодого человека на пути становления полноправным членом своей касты. После стольких усилий и знаний, что вложены в нас, подобных мне забирают из родного дома, чтобы за одну зиму обучить реальной жизни, а не тому, что рассказывают за закрытыми дверями на лекциях.

Астисия склонила голову, едва сдерживая улыбку, после услышанного монолога в защиту как самого кодекса, так и его отдельной главы.

– Ты ведь не это имела в виду?

– Нет. – Она позволила себе рассмеяться, пусть и недолго. – Ты, как обычно, стоишь на стороне Аревиктус Марено. А я хотела сказать: Ахора – пытка для меня. Мы перестали видеться как прежде.

– Я уже понял. Прости.

Было неясно, извинялся он за спешку и недальновидность или за свою чрезмерную занятость. Однако Астисия не держала на него зла.

– Прощаю.

– Как проходят твои дни? – он продолжил их беседу. – Есть успехи в придворном фехтовании?

– Не знаю, кому только пришло в голову обучать этому будущую королеву… – она специально выдержала паузу, не закончив говорить.

– Ты ведь прекрасно знаешь, кто это был, как и то, что я тоже в курсе. Опять хочешь подловить меня?

– Не отрицай, насколько это забавно. А кроме веселья, мне просто доставляет удовольствие слушать тебя.

Тархельгас уже успел привыкнуть, как легко она могла играть им. И принимал это всем сердцем.

– Так все же как твои дела?

– После данных тобой советов я несколько раз удивила мастера, приставленного ко мне матерью. Вот если бы ты помог мне не только словами…

– Астисия, предлагаешь мне поднять на тебя меч, которым я вскоре поклянусь защищать тебя?

– Чисто формально меч будет другой, – поправила его принцесса, но он не оценил подобной тонкости.

– Если кто узнает…

– Прошу, не продолжай. Я прекрасно знаю, что ты скажешь.

Порой в лучшие свои дни она считала его почитание кодекса чем-то фанатичным. В худшие – отговоркой. Ведь никто из грядущего поколения каст не был столь ярым последователем Аревиктус Марено. Даже лучшие представители двенадцати, кем Тархельгас не являлся, не скрываясь, оскверняли себя вином и женщинами, не следуя заветам.

Астисия уже как две зимы нарочно пыталась вывести Тархельгаса за пределы ограничивающего кодекса. И если в чем-то ей это удавалось, то здесь он был практически несгибаем. И осложнялось все тем, что почти каждый аспект его жизни сводился к проклятому своду правил, который был написан едва ли не варварами много зим назад.

Однако разве не из-за его чувства долга и чести, которое тот возвел в абсолют, она с таким рвением стремилась навстречу и думала о нем всякий раз, как смыкались глаза?

– Асти, – Тархельгас старался так ее не называть, но сейчас был просто вынужден, – твой мастер куда лучше, чем я. Среди двенадцати я всего лишь восьмой.

– Может, если бы ты больше времени уделял клинку, а не книгам… – заканчивать мысль не имело смысла. Колкость не несла зла.

Она не была в обиде на него. Даже не позволила горечи осесть в ее душе, понимая, что его не изменить. В том числе и умение не замечать очевидных вещей.

– Не думаю, что, когда я стану главой касты Тибурон, мне доведется часто пускать меч в дело. А вот познания в дипломатии, экономике, стратегии, философии, истории, языках соседних народов и рас позволят служить тебе и государству куда лучше. Я буду стоять во главе сражающихся, но не биться в гуще сражения.

– Ты станешь достойным наследником каст. Всех двенадцати, не только своей. – Астисия гордилась им и восхищалась его рвением отдать долг Лагигарду.

– Благодарю за столь приятные слова. Главное – не провалить Ахора Крамего, закончить итоговый труд и пройти финальное посвящение.

– Ты справишься. И не потому, что за все зимы не было оступившихся. Труд по пыточной Ахора помогу закончить я. Ты ведь, как всегда, напишешь немного лишнего.

Она вновь лишь едва склонила голову.

– Принцесса, вы когда-нибудь устанете напоминать мне об этом?

– Разве я не права? Или ты забыл те переводы, которые делал по небольшим и незамысловатым книжкам Высших, приписывая то, чего не было в оригинале?

– В свою защиту скажу, что у их расы язык лишь звучит красиво, а сам текст выходит сухим. Поэтому и приходилось добавлять…

– Чтобы мне пришлось по душе. – Она поблагодарила его взглядом, а после улыбкой, позволив повиснуть очередному неловкому молчанию.

– Спасибо за помощь с Ахора Крамего.

– Мне в радость, – она только успела произнести эти слова, как вдруг в ярких зеленых глазах Тархельгас заметил грусть.

Астисия позволила ему увидеть ее.

– Что такое?

– Пройдет три десятка лик, затем твое посвящение. И общение между нами останется в прошлом.

– Согласно кодексу мы вообще не должны были общаться.

– С моей восемнадцатой зимы и по сей лик все, что мы делаем, это только общаемся…

– И уже этим переходим дозволенное.

Разговор начинал менять свое русло, и, как часто это бывает, не без помощи принцессы.

– Однако ты приходишь. Ищешь встречи. Также как и я.

О, как же сильно он понимал, что этого делать нельзя, и все же не мог заставить себя остановиться.

– Астисия, мы уже столько раз говорили об этом.

– О смирении?

– О законах благородных домов и кодексе каст.

– Которые ограничили мою цель в жизни рождением наследницы, выбрав за меня даже зиму зачатия, чтобы потом твои потомки боролись за нее так же, как и вы сейчас – за меня?

Тархельгас старался оставаться беспристрастным и сдержанным, в то время как Астисия начинала давать волю эмоциям.

– Лишь сильная и лучшая из каст может занять королевский трон, дабы стать гарантом силы и нерушимости…

– Не вздумай цитировать свой кодекс, который я знаю не хуже твоего.

Она резко поднялась и отвернулась от Тархельгаса. Разговор перерастал в ссору, которые пусть и были редкостью, но все равно развеивали тот мираж, что они так долго пытались удержать.

– Я лишь пытаюсь объяснить…

– Что я простой наблюдатель без права выбора?

– Нет, Астисия. – Он поднялся только сейчас, вспомнив об этикете, в то время как принцесса продолжала стоять к нему спиной. – Законы сделали нас сильнейшим государством от Серых гор на востоке и до великих морей на западе. От заснеженных вершин на севере и далеко за пределами земель Высших на юге.

– Мне что с того?

– Ты исполняешь свой долг.

– Лишающий меня свободы, – она говорила, немного повернув голову в его сторону, – а ты даже не пытаешься ничего предпринять.

– В лучшем случае мы вторые претенденты после касты Сэтигас.

– Третьи, – она сказала всего одно слово и после все же нашла в себе силы повернуться к нему.

Вот зачем принцесса и завела весь это разговор.

– Я видела на столе родителей отчет от уполномоченных по контролю. Твой отец не смог возвысить касту среди других.

– Он поднял ее с восьмого ранга, сделав небывалое. И мне предстоит завершить его начинания, чтобы уже мой сын смог воссоединить нашу касту с королевской.

– Вижу, тебя все устраивает.

– Астисия, – Тархельгас взял ее за руку, когда она вновь попыталась отвернуться, – я изучил кодекс так тщательно, что могу рассказывать его наизусть. Перечитал все издания на любом из возможных языков и не нашел выхода для нас. Мне нравится это не меньше твоего, но в какой-то мере наши жизни нам не принадлежат.

– Моя уж точно. – Она чуть отпрянула, однако не отворачивалась, продолжая впиваться в Тархельгаса своими зелеными глазами. – У тебя хотя бы есть выбор. Даже возможность брака, построенного на чувствах с девушкой одной из каст.

– Это роскошь младших сыновей, а не первенцев, как я. Мне лишь дозволено взять в жены девушку дома, который достоин нас по власти и могуществу, чтобы в следующем поколении стать еще сильнее, – Тархельгас продолжал говорить не своими словами, а кодексом.

– У тебя есть видимость свободы. И дело даже не в браке. Ты можешь хоть что-то решать, вести свою касту. ВсеОтец и Мать наделили тебя целью, ради которой ты живешь и будешь сражаться. Я просто хочу, чтобы ты так же бился за меня. Чтобы я была твоей целью, а не той, с кем ты разбираешь по пунктам очередной труд или обсуждаешь новый этап своего становления. Ведь я что-то да значу для тебя.

Она умела говорить. Четко, прямо, раскрывая суть, которую обычно человек не хотел слышать. Словно бы открывала двери, ведущие в твои самые страшные кошмары, после чего нарочно не запирала их.

– Да скажи уже хоть что-нибудь, но только не говори о кодексе, иначе я не сдержусь. – У нее начинали наворачиваться слезы, хотя предупреждала она не об этом.

Астисия была небезразлична ему, однако задумывался ли он хоть раз о своих настоящих чувствах к ней? Он не мог отрицать того влечения, или же запретного желания, что испытывал к принцессе. Однако дать себе волю ему не позволял обет двенадцати.

Или же дело было не в своде законов каст? Ведь Тархельгаса готовили, и тот сам хотел сделать что-то великое, сродни предкам, а брак с Астисией лишал его такой возможности.

Тогда почему и, главное, зачем он продолжал эти бессмысленные встречи, которые не просто причиняли боль обоим, но и были опасны? Что мешало Тархельгасу отпустить Астисию и не давать как ей, так и себе ложных надежд, а самому продолжить двигаться согласно намеченному пути?

Он потерялся в хоре голосов, беснующихся в голове, и это почти сразу увидела принцесса.

– Прости меня, Тархель, – она всегда замечала, как он менялся, улавливая мельчайшие волнения его души.

Астисия сама захотела взять его за руку, но он все еще был погружен в свои вопросы.

– Ты истинный представитель своей касты, да и всех двенадцати. У меня же просто не хватает сил. Мы ведь обещали друг другу наслаждаться временем, что имеем, вне зависимости от того, как распорядятся нашими судьбами ВсеОтец и Мать.

Она позволила себе заплакать, уже сама не понимая, искренни ли ее слезы или это способ добиться от Тархельгаса хоть какой-то реакции.

И он не выдержал. Обнял, крепко прижав к себе, стараясь успокоить. Чувствовал себя виноватым перед ней. Что бы ни происходило между ними, он не хотел видеть, как она страдает.

– Мы не принадлежим друг другу. Лишены многих вольностей в угоду государству и должны служить ему. Принять возложенное на нас – единственное, что нам под силу. Но это не значит, что мы должны забыть о случившемся за последние две зимы. – Ему было жалко ее, как и себя в каком-то роде. – Даже когда я получу меч касты от своего отца, а ты свяжешь себя узами брака с Сэтигасами, мы все равно будем видеться.

– Обещаешь? – Она взглянула на него заплаканными глазами.

– Обещаю, – лишь бы она перестала страдать. – Еще успею надоесть отчетами и докладами на советах о происходящем на границах твоего государства.

Они отстранились друг от друга, и Тархельгас передал ей свой платок.

Астисия начинала успокаиваться, вытирая слезы.

– Увидимся сегодня? – наконец спросила принцесса.

– Сейчас у меня очередное собрание с отцом касты Сэтигас, – ответил Тархельгас. – Нужно записать все, что они наговорят. Процесс обещает затянуться надолго.

– Тогда вечером?

– Опять же служение касте Сэтигас. Идем на представление в театр Высших. Они ставят очередной спектакль, и сперва нужно оценить его, прежде чем показывать столице и приезжим. Закончится все слишком поздно, чтобы я смог пробраться в крыло твоего замка.

– Получается, только завтра.

– Я приду. Обещаю, – заверил ее Тархельгас, не сомневаясь в своих словах.

Она вновь улыбкой поблагодарила его.

– Тебе, наверное, нужно идти, а мне не стоит задерживать касту Сэтигас в твоем ожидании. – Она сделала краткий поклон и едва различимым движением спрятала его платок. – До встречи завтра, Тархельгас из касты Тибурон.

– Принцесса Астисия, – он ответил ей, соблюдая, все плавила этикета, который попирался всякий раз, как она оказывалась рядом с ним.

Тибурон наблюдал, как девушка неспешно и легко удалялась от него под звук голосов, что звучали в его голове.

Что же ты делаешь, Тархельгас? Почему не можешь разобраться в себе, в своих желаниях и тащишь ее за собой?

3

1367 з. н.н. Изрытый котел. Четыре лика пути от поселения Выгребная Яма

Снова Астисия.

Она снилась ему всякий раз, когда он вставал на след, как ему казалось, той самой банды. Его сознание будто бы подталкивало к очевидному ответу, что он гонится не за теми. Отбросы котлов, вздергивающие людей, были не причиной – лишь следствием. Астисия же стояла у истоков всего.

Однако, как бы заманчиво ни выглядела идея убить ее, он не мог быть до конца уверен, что смерть нынешней королевы Лагигарда заставит навсегда заткнуться голоса в его голове, избавив от чувства вины.

Прошли те бесконечно долгие кровавые пары, когда Тархельгас жил лишь мыслью вскрыть Астисию и вытащить ее сердце, чтобы убедиться, что оно вообще у нее было. Остались позади попытки перейти Рубежную в поисках расправы с той, кто сгубила его жизнь.

Бывшая принцесса была первопричиной, однако пока месть Тархельгаса лежала среди снегов бурлящих котлов. Ею он займется после, и не было ни единого шанса, что он забудет об этом.

Он раскрыл глаза, будто и не спал вовсе.

Пусть прежде, увидев образ Астисии, Тархельгас и подрывался, словно после чудовищного кошмара, со временем он привык, как привыкает любой человек, и неважно, в каком котле он варится. К тому же жизнь охотника и так превратилась в кошмар, а затем размылась и граница, отделявшая реальность от сновидений.

Вот только топор, лежавший на груди, Тархельгас сжимал все с той же силой.

Он медленно приподнялся, так что плащ, укрывавший его, сполз вниз, породив в стоящей тишине первые шорохи.

Тархельгас машинально осмотрелся, несмотря на глупость и бессмысленность данного поступка. В пристанище на вырубках, до которого тот добрался далеко за полночь, стояла кромешная, физически ощутимая тьма. Огонь в очаге давно погас, однако мороз еще не успел пробраться внутрь, обозначив еще и здесь свою безграничную власть. Постройка хоть и повидала времена непрекращающихся буранов, но добротно сложенный брус все еще защищал от ветра и кое-как удерживал тепло внутри.

За исключением его лошади Таги, от которой доносилось мерное дыхание спящего живого существа, в пристанище не было ни души, что в последнее время уже не редкость. Обычно путники старались рассчитать свой путь так, чтобы добраться от одного поселения до другого, пока сол плыл по небу. Останавливаться во временных сооружениях рабочих, которые, вырубая лес, прокладывали дороги, было небезопасно, но отчего-то именно это правило Тархельгас постоянно нарушал.

Охотник отложил топор к мечу со щитом, что всегда оставлял подле себя, и, использовав заранее приготовленный розжиг, на ощупь отточенным до мастерства движением пробудил пламя из угля и пепла. Затем он оживил факел, после чего с неким усилием все же поднялся, разгоняя мрак по углам небольшой комнаты. Толка от подобного ритуала было не так много, ведь здесь тьма и правда казалась живой, однако так Тархельгасу становилось спокойнее.

Опустив факел в одно из колец на стене, он проверил котелок, висевший на треноге, который уже вовсю обжигали языки пламени.

Вода постепенно начинала закипать.

Забросив туда молотых угольных зерен, Тархельгас подошел к Таги и осмотрел лошадь. В котлах крепкая и выносливая кобыла являлась залогом выживаемости, не хуже меча, и поэтому за ней необходимо следить соответственно.

Уделив Таги необходимое время еще перед сном, сейчас он лишь окинул ее беглым взглядом и, проведя рукой по спине, подошел к седельным сумкам, висящим на стене. Охотник достал свои скудные запасы, включавшие в основном вяленое мясо, ровно в тот самый момент, когда у него мелькнула мысль взяться за фляжку.

Тархельгас быстро подавил внезапное искушение. Он давно взял себе за правило, а у него их был не один десяток, не пить во время переходов, как бы сильно порой ни звучали голоса в голове. От алкоголя просто не было прока – с такой неумолимой жестокостью холод котлов отрезвлял сознание. К тому же сейчас у голосов появилась иная цель, поэтому в пути по вырубкам крепко выдержанный спирт носил скорее практический характер. Как следствие, применялся для ран и разогрева, если он вдруг не успевал добраться до пристанища или поселения.

Подпрыгнувшая крышка черного, как сама ночь, котелка тихим звоном заполнила всю комнату. Спустя какое-то мгновенье одиночный удар повторился, словно поторапливая Тархельгаса. Тот снял чайник, наполнив измятую металлическую кружку черной, не отличимой от копоти жидкостью. Следом о себе дал знать специфически отвратный запах самого угольного отвара. Жидкий уголь – дрянь, какую еще поискать, зато пробуждала на раз, придавая бодрости на многие часы вперед.

Итак, закидав едва ли не бездумно все, что обычный человек не смог бы назвать завтраком, и залив сверху напитком бедняков, Тархельгас проверил свое оружие.

Очередная привычка, возведенная в ранг ритуала. Обязательная чистка, правка и по необходимости заточка, особенно после охоты по предписанию. И если одноручный топор, как и щит, был сравнительно неприхотлив, то меч требовал особого ухода, в особенности на морозе, где теплая кровь не просто портила сам клинок, но и в некоторых случаях мешала высвободить его из ножен.

Это не заняло много времени, и вот, собрав все свои скромные пожитки, закинув тщательно уложенные седельные сумки на Таги и дважды проверив надежность затянутых ремней, он отворил мощные ставни, впустив в пристанище морозный ветер Изрытого котла.

Снега не было. Вопреки расхожему мнению столицы, вкупе со всеми поселениями ниже Рубежной, в котлах снег не шел постоянно. Во всяком случае не последние два десятка кровавых пар. Иногда, чаще всего именно ночью, выдавались часы, когда тот забывал о своем нескончаемом падении, и на небе, отливая белизной человеческой кости, висел лишь одинокий лун, окруженный блеклым сиянием далеких звезд.

Так было и сейчас, когда Тархельгас за поводья вывел Таги на вырубки. Он даже позволил себе на какое-то мгновенье остановить свое внимание, созерцая зловещую, но в то же время странным образом успокаивающую тишину леса, освещенного полным луном. Его света было достаточно, чтобы отчетливо различить порой казавшуюся размытой границу черного леса и ночного неба.

Сол взойдет лишь через несколько часов, а полный рассвет стоит ожидать и того позже. Так что лун еще долго будет следовать за Тархельгасом и Таги, оставаясь их единственным спутником.

За головорезов и прочих бандитов, встреченных случайно, охотник не опасался, а тех, кого по-настоящему следовало бояться, в этих краях уже стало куда меньше. Поэтому пока путь ночью оставался для него приемлем.

И все же старик Хэстер был в чем-то прав. Учитывая опыт последних кровавых лун, стоило Тархельгасу подняться на север и приблизиться к горам, как ситуация изменится, сделав его не охотником, а жертвой.

Странно, что именно сейчас он вспомнил не об ужасах, что творились на склонах Неупокоенных гор, а о младшей дочке Хэстера.

Следующее воспоминание разорвали в кровавую труху голоса охотника, четко обозначив ему реальную цель.

Он был вынужден повиноваться, лишь бы не слышать их. Накинул капюшон, натянул повязку, оставив открытыми лишь глаза, после чего влез в седло и пришпорил лошадь, следуя по вырубкам.

4

Не забывая слов заказчика из Выгребной Ямы о том, что некто искал Рыцаря Воющего Ущелья, Тархельгас решил объехать соседние поселения, и лишь под вечер пятого лика с момента выполнения последнего предписания испортившаяся погода заставила охотника найти укрытие среди живых. Это оказался один из двух очагов на окраине деревушки Отмороженные Пальцы. Богами забытое место, куда редко захаживали путники и бандиты, отчего охотник иногда использовал его для отдыха.

Идти вглубь селения, где людей было чуть больше, не было смысла и, что самое главное желания.

Сначала он позаботился о Таги, оставив ее в покосившейся конюшне, где ко всему прочему нашлось место еще двум лошадям и конюху, замотанному в изорванные тряпки.

Прежде охотник осмотрел Таги лично, а после, сняв сумки и оружие, но оставив седло и щит стража, позволил местному заняться лошадью, лишний раз напомнив о последствиях, если с ней что произойдет. Забитый и измученный страхом мужик нисколько не сомневался в словах постояльца, которого видел несколько раз. Он бы напоил его лошадь и так, желая избежать возможного наказания, но Тархельгас все равно оставил два медяка на краю корыта с водой, где плавали куски недавно разбитой ледяной кромки.

С сумками, переброшенными через плечо, и оружием на поясе охотник направился в очаг.

Так как до захода сола оставалось еще несколько часов, а может, и меньше (точнее не давала определить разыгравшаяся метель), посетителей здесь оказалось не много. Как обычно, пара мужиков местной пьяни да один путник, пережидавший непогоду. Здешние лесорубы завалятся сюда позже, едва стемнеет, а может, и вовсе выберут очаг, что в центре поселения. Поэтому у Тархельгаса еще было время передохнуть и проложить тропу дальше.

Он преодолел весь путь от двери до стойки хозяина, не поймав на себе ни одного взгляда редких посетителей.

– Найдется у тебя, чем заглушить голод внутри да залить его сверху?

– Если не побрезгуешь двухдневным тушеным мясом и самогоном из древесных стружек, то я в состоянии выполнить твою просьбу. – Древний старик, лишь по воле ВсеОтца не умерший еще десять кровавых пар назад, взглянул на охотника, узнав его.

Тархельгас положил металл на стол. Восемь меди, и не больше, прекрасно зная, за что платит.

– Как я понял, лежанки для ночлега у тебя не сыщется.

– Окромя своей, нет. Но ты волен расположиться с краю у печи. Там можно развалиться, а жар сморит тебя – и умять все не успеешь.

Охотнику подобный вариант вполне подходил.

– Что известно насчет вырубок, ведущих на северо-запад? Путь перемело или нет? – Тархельгас продолжил разговор, держа меж пальцев еще один медяк, который старик должен заслужить.

– Насколько поведал сидящий в том углу путник, ветер не менял своего направления несколько ликов, выдувая намоленный снег с вырубок отсюда и до самых Гнутых Ветвей. Дальше он ведет себя странно, но путь не перекрыт. Лошадь должна пройти без проблем.

Тархельгас было собирался вознаградить того за труды, как вдруг задал еще вопрос, не ожидая получить ответа:

– Насколько в этих края обычно поднимается ветер?

– Всегда по-разному. Но этот – свечей на пять.

– Откуда такая точность?

– У моей старухи ногу ломит. Значит, пять. Если сразу две, то около восьми, а коль не встанет с лежанки, то и на лик может затянуться.

Тархельгас прикинул в голове время, на которое он застрял в очаге, приравняв, как и принято в котлах, одну свечу к часу. Выбора у него особо не было.

– Ты и дальше будешь расспрашивать или все же дашь мне заняться делом? Никто другой тебе тут еды не подаст.

Охотник оставил на стойке медяк, честно заслуженный стариком, и пошел к столу рядом с печью, где бросил свои сумки.

Здесь, как и следовало ожидать, веяло теплом, но Тархельгаса волновало это куда меньше, чем факт того, что отсюда он видел едва ли не весь очаг, включая входную дверь и стойку хозяина, в то время как сам оставался укрыт блеклой тенью полумрака.

Расположившись за столом, Тархельгас достал из сумок карту вырубок с поселениями Изрытого котла и свечу, чтобы четко отмерить время, что он проведет в очаге.

Движение руки – и фитиль запылал тоненьким огоньком, начав не спеша плавить свечу.

Проложить маршрут до Лихих Каида с учетом услышанного также не составило труда. Это заняло у него ровно столько времени, чтобы он лишь немного не успел закончить до того, как принесли обещанное тушеное мясо и древесный самогон.

Старик ушел, не проронив ни слова.

Определившись с маршрутом, Тархельгас сложил одну из своих карт, после чего приступил к трапезе. Ел и пил медленно, зная, что торопиться некуда. Лишь наблюдал за мерным, можно сказать, едва заметным трепыханием огня, из-за которого изредка шипел жир и сало.

Покончив с мясом, которое оказалось пусть и не первой свежести, но вполне съедобным, он отставил самогон, решив не испытывать волю ВсеОтца и продолжать травиться сомнительным варевом.

Пяти стопок было достаточно, чтобы согреться и окончательно понять, что грозит ему, если он увидит дно принесенного стариком глиняного кувшина. К тому же жар печи и самогона, наложенные на усталость пути и переход по вырубкам, вымотал Тархельгаса настолько, что он начинал засыпать, с трудом контролируя свое сознание и тело.

Положив топор на колени и успокоив себя отсутствием людей в очаге, охотник позволил себе ненадолго закрыть глаза.

Странно, но последним, что услышал Тархельгас, был не разговор пьянчуг и не вой ветра за стеной, а грохот разразившихся аплодисментов.

5

1349 з. н.н. Северная граница Теламутского леса. Столица государства Лагигард

Представление Высших окончилось грохотом разразившихся аплодисментов, чего никак не понимал Тархельгас, выказывая свой восторг сдержаннее остальных, но не так, чтобы выделяться из общей толпы.

Он не мог отрицать, что постановка Высших была сделана со вкусом, на достойном уровне, при этом терпима или, как стало модно говорить, толерантна по отношению к другим народам, включая государство Лагигард. Но рукоплескать тем, с кем не так давно они воевали, отстаивая законные границы родных земель, Тархельгас считал в лучшем случае неуместным. На полях особо жестоких сражений от пролитой крови до сих пор отказывались расти всходы, а на спорных землях и по сей день-то случаются набеги.

Конечно, отношения с соседним народом после долгих зим переговоров решено было объединить шатким миром, но сейчас все стали забывать, чего им это стоило. Даже представители каст не видели в Высших угрозу, продолжая развивать дипломатические отношения и торговлю. Дали разрешение на постройку посольства в столице и вот уже как около десяти зим радовали себя и других жителей Лагигарда пьесами, постановками и спектаклями.

Юный Тархельгас не был ярым противником такого союза и все же видел в открытости Высших некую фальшь и лицемерие.

Неужели это замечал только он один?

Или же в этих бурных овациях актерам и всей труппе, чем одаривали их касты со своими приближенными, скрывалась лишь необходимость поддержания мира между двумя столь разными народами? Своего рода правило, в которое мало кто вкладывал изначальный сакральный смысл.

Тархельгас хотел верить, что увиденное им обожание – не более чем игра, однако порой он замечал гораздо больше, чем хотел видеть на самом деле. В глазах лагигардцев он читал нескрываемое восхищение и благодарность за столь яркое, или, лучше сказать, шикарное, представление, которое они, словно избранные, увидели первыми из всех.

Неужто все они забыли? Ведь еще каких-то две сотни зим назад народ, который сейчас кланялся на сцене и принимал поздравления, называл себя неприметным словом «эльф». Когда же начались первые стычки двух государств, те вдруг провозгласили себя «Высшими» ссылаясь на древние труды своих летописцев, хотя на деле просто заявляли о своем превосходстве над людьми и, как следствие, правах на земли Лагигарда, богатые золотом и серебром.

Почему все забыли об этом?

Лагигард не мог позволить себе расслабиться, и на страже должны были стоять двенадцать каст.

Почему же они так изменились, забыв о долге и учении кодекса?

Почему…

Голоса в сознании не успели задать следующий вопрос, когда аплодисменты почти затихли и глава касты Сэтигас повернулся в сторону Тархельгаса, направившись к выходу.

– Нужно выказать свое восхищение игрой достопочтимой Лититау Ориеранской лично. – Статный, коренастый мужчина пятидесяти зим стал удаляться из ложа на балконе, не скрывая своего желания как можно скорее попасть за кулисы.

Слова, произнесенные им, никоим образом не касались юноши.

Однако Тархельгас последовал за ним, как того велел кодекс и Ахора Крамего.

– Господин Бхайн, – обратился он, – если нужно, я договорюсь о встрече.

Тархельгас не стал напрямую напоминать, что кастам не рекомендуется встречаться вне посольства с представителями знати Высших, кем являлась Лититау Ориеранская, несмотря на ее актерский род занятий.

– Тибурон Тархельгас, вы можете быть свободны. На сегодня ваше служение окончено. – Бхайн из касты Сэтигас поправил парадные одежды и, лишь на секунду задержавшись у дверей, ведущих прочь с балкона, бросил еще одну фразу: – Мы, как представители каст, должны первыми налаживать и укреплять отношения с Высшими. Для процветания каждого из народов.

Мужчина вышел, не удостоив Тархельгаса прощальным поклоном, в то время как юноша стоял, немного склонившись, прижимая правый кулак к сердцу, а левой удерживая кинжал касты Тибурон.

Даже прочитав столько книг и изучив законы государства, он до сих пор многого не понимал. Именно для этого и существовал принцип Ахора Крамего, когда опыт одного старшего поколения передавался молодому. В этом была своя логика, вот только голоса все пытались, пусть и слабым ропотом, предупредить, что он совсем не видит истину.

Дверь на балкон захлопнулась, Тархельгас выпрямился, но руку с кинжала не убрал, а наоборот, вытащил его и в который раз провел большим пальцем по руне «Жизнь», выгравированной на изящной рукояти.

Все же, лишь проживая эту жизнь, можно понять или хотя бы попытаться осознать, в чем заключается ее смысл. В книгах не было всех ответов, и, опираясь на слово, оставшееся на бумаге, Тархельгас не мог полностью вникнуть в суть вещей и познавал жизнь поверхностно, едва касаясь ее.

Однако он не отчаивался. Едва окончится Ахора Крамего и отец передаст ему меч касты Тибурон – у него будет целая жизнь познать этот мир с его всевозможными гранями и отражениями.

Успокоив себя этой мыслью, Тархельгас убрал кинжал в ножны и вышел в коридор, собираясь вернуться в родовой особняк.

В той части театра, где он оказался, отведенной в основном для представителей верхушки каст, обычно находилось очень мало людей. Сегодня их не было вовсе. Поэтому, когда кто-то схватил Тархельгаса за руку и потянул за собой, тот даже не успел толком сообразить, что происходит.

– Астисия? – он забыл обо всех нормах приличия, увидев перед собой принцессу. – Как ты здесь оказалась? Где твоя…

– Боже, Тархель, ну сколько вопросов. – Она закатила глаза, не позволив тому узнать, как она сбежала от своих слуг и стражи. – Пойдем со мной.

– Куда?

Она хлопнула его открытой ладонью по груди.

– Куда угодно. Главное, вместе. Вот какими должны были быть твои слова. – Принцесса выглянула из-за колонны, куда затащила Тархельгаса, проверяя, не идет ли кто по коридору. – Пойдем. Ты все равно выказал свое почтение всем, кому можно, а господину Бхайну не до тебя, пока он лично общается с Лититау.

Тархельгас не стал вдаваться в подробности того, что именно известно Астисии и, главное, откуда. Ведь теперь, когда он наконец осознал, как близко она стояла, мысли повисли где-то в глубине сознания. Тибурон ощущал ее дыхание, чувствовал тепло ладони, которая до сих пор не отпускала его.

Он покорно позволил Астисии вести его, а уже после они рука об руку шли неизвестно куда. Хотя имело ли значение, где они окажутся в итоге? Как сказала Астисия, главное, чтобы вместе.

И вот, подобно воришкам с улиц, они тайком пересекли коридор и левую галерею, всячески стараясь укрыться от любого взора. Будто бы Астисия и Тархельгас действительно что-то украли и теперь надеялись унести это с собой и не быть пойманными. Хотя, с другой стороны, разве они взяли чужое? Лишь искренне и, может быть, наивно хотели распорядиться своим. Тем, что имели.

Они оказались на балконе дальней секции театра, который открывал чудесную панораму на улицы столицы.

Созерцая вид ночного Лагигарда, он пытался понять, что принцесса хотела показать ему.

Юноша уже повернулся к Астисии, чтобы повторить вопрос или просто внести хоть какую-то ясность, когда она внезапно прильнула к нему и поцеловала.

В один миг все голоса в его голове, запреты кодекса, морали и этикета, собственная неуверенность исчезли в теплоте и нежности ее губ.

Они были так невинны, но их первая настоящая близость не позволила их неопытности испортить момент.

И как же внезапно поцелуй, полный непередаваемой заботы, желания и даже свободы своего собственного выбора, сменила страсть, не оставив и камня от выстроенных барьеров.

С легкой дрожью в руках Астисия ловко, пусть и неумело, справилась с ремнем юноши, который вместе с кинжалом, что издал предостерегающий звон, упал на каменный пол к их ногам.

Тархельгас сам не понимал, что происходит. Когда и как освободил тонкую талию принцессы от пояса, почему вдруг растрепал тщательно уложенную прическу и измял платье, пытаясь разобраться в хитросплетении шнуровки на спине.

Все будто происходило не с ним и с ним одновременно. Словно ему удалось не просто слиться с Астисией, утолив тем самым жажду и желание, а познать, пусть и крупицу, той жизни, которую искал.

Вот она уже расстегнула его камзол, приговорила к похожей участи жилет и выдернула льняную рубаху из брюк, чтобы ничего не мешало рукам наконец воплотить в реальность грезы ее последних зим.

Ладони Астисии изящно скользнули под рубаху и легли на грудь Тархельгасу. Она замерла, чувствуя каждый удар его сердца, растягивая момент настолько, насколько это было возможно. Тархельгас не торопил ее, пропуская через себя всю ту любовь, которой Астисия пыталась одарить его.

Он склонил голову, она подалась вперед, чтобы они вновь поцеловались, словно в первый раз.

Невинно.

Тархельгас подумал, что только сейчас начал впервые жить по-настоящему. Ее губы, ладони на груди, тонкий аромат тела и легкая дрожь. Все ощущалось во сто крат сильнее.

Каждая эмоция.

А потом, так же внезапно, как прорывается плотина, через затуманенное сознание Тархельгаса вырвался разрубающий все и вся не просто голос, а безликий хор нескончаемого множества.

Он отпрянул от принцессы не то от боли, не то от внезапного осознания того, что сотворил, сам того не ведая.

– Нет, Астисия. Остановись, – выговорил юноша, едва голоса умолкли настолько, чтобы он смог различить свою собственную речь.

Принцессе пришлось сделать над собой усилие. Она еще сама находилась под властью захлестнувших ее эмоций.

– Ты ведь хочешь этого не меньше меня?

Она только попыталась сделать шаг ему навстречу, как тот сразу отступил.

– Ты не предназначена мне. Я лишь третий. Даже не второй. Подобное поведение запрещает кодекс, – Тархельгас повторил слова голосов и начинал в них верить. Будто они обладали силой молитвы безликих жрецов. – Если кто узнает…

– Моя мать всегда знала, – призналась Астисия, из последних сил сдерживая себя. – Я делилась с ней каждой нашей встречей, и она не была против.

– Не была против общения, – в нем заговорил не Тархельгас, а член касты Тибурон и ее будущий глава. – Ты же предлагаешь мне нарушить порядок, зародившийся с момента слияния каст. И ради чего?

Едва ли он до конца понял, что сказал.

А вот Астисия прекрасно уловила его мысль, ответив такой пощечиной, что сама не ожидала, сколько злости, разочарования и отчаянья вложит в удар.

Повисло молчание. Главные слова были произнесены. И лишь зеленые глаза горели нескрываемой ненавистью, обвиняя Тархельгаса в предательстве.

– Ради чего, – она повторила два слова, определившие все. Не спрашивала, не утверждала. Лишь произнесла.

И после стала молча собирать те немногие вещи, что Тархельгас успел снять с нее, в то время как он не мог не только заговорить с ней, но и посмотреть на девушку. Подобное сейчас было за гранью его возможностей.

Голоса, Астисия, кодекс.

Он словно потерял самого себя, разрываемый на части тем, что всегда помогало ему. Сознание рухнуло в бурлящую реку, унося все мысли и ощущения реальности прочь, разбивая их о камни, лежавшие на дне.

Тархельгас лишь смутно помнил, как, плача, убежала Астисия. Потерянный, он медленно оделся, а после направился в сторону родового имения, все время повторяя один-единственный вопрос.

Ради чего?

6

1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Отмороженные Пальцы

– Ради чего столько смертей, Тархель?

Сознание вернулось так внезапно, что он едва не рухнул со стула, услышав голос покойной жены. Спустя столько кровавых пар он помнил все, вплоть до ее интонации, словно еще утром разговаривал с ней.

Пришлось дотянуться до древесного самогона и осушить до краев наполненную стопку, чтобы прийти в себя, отстранившись глухой стеной от тяготящего прошлого.

Дальше стало легче.

Он нормально сел на стул, с которого почти грохнулся, вытерев сухими руками лицо в попытке окончательно прогнать видения.

Взгляд почти случайно упал на горевшую свечу. Тархельгас с неким удивлением осознал, что, судя по меткам, он проспал часа четыре. А когда шум голосов в ушах стих до далекого неразличимого шепота, заметил, насколько в очаге стало людно.

Грубая возня повсюду, разговоры о продажных начальниках соседнего откатника, жалобы на жизнь, спор, который вскоре перерастет в драку, злость из-за задержанного расчета, бесконечная пьянка и вонь пропотевших лесорубов. Все это сливалось в своеобразную мелодию котла, но кто бы ни играл ее, как бы ни менялись ноты и инструменты, подобным невозможно насладиться при всем желании. Максимум – заглушить отвращение самогоном.

Возможно, Тархельгас так бы и поступил, да только сейчас понял, что, пока спал, выронил топор из рук. Удивительно, что никто не попытался стащить его или, того хуже, прикончить ничего не подозревающего путника.

Тот просто валялся под столом.

Тархельгас потянулся за топором в тот момент, когда в очаг зашел очередной посетитель, и заметно отличался от местных. Гость, попавший сюда по ошибке, выделялся из толпы так же сильно, как алое пятно крови резонирует со снежным покрывалом.

Парнишке было около двадцати кровавых пар от роду. Несмотря на путешествие по котлам, тот старался следить за собой, оставаясь по возможности гладко выбрит и причесан. Дорогие, но практичные одежды еще не познали тяготы местных земель, и, значит, он не мог пробыть здесь больше трех-четырех лун. Всего лишь потертые перчатки да порванный в двух местах и наспех зашитый плащ.

Очаг не замер при виде парнишки, разодетого словно на парад, однако мелодия заведения изменилась.

Тот, будто не замечая угрозы, проигнорировал их внимание, но, расстегнув теплый плащ, все же положил руку на эфес полуторного меча, словно по привычке, а не из страха.

Он направился к хозяину очага за стойкой.

Укрывшись так, чтобы и дальше оставаться незаметным, Тархельгас продолжал наблюдать за парнишкой, и не только потому, что он походил на жителя столицы. Его лицо казалось знакомым.

Охотник постарался отстраниться от постороннего шума в очаге в попытке разобрать, о чем говорят хозяин и странный путник.

– Доброго лика. И да прибудут с вами ВсеОтец и Мать наша.

Старик слегка опешил от услышанной любезности, взглянув на парня как на диковинку. А увидев на столе металл, явно больше того, что он мог тому предложить, и вовсе потерял дар речи.

Серебряник тускло мерцал в свете языков пламени.

– Что бы ни искал, здесь ты этого не найдешь. Ни девок, ни добротного самогона, ни кровавого порошка.

– Как насчет информации?

– Сложно представить, кого нужно предать за такой металл.

– Я ищу человека по имени Тархельгас из касты Тибурон. Он охотник, и, возможно, вы знаете его как Рыцаря Воющего Ущелья.

Парень полез в карман на поясе и, доставая какие-то бумаги, отодвинул плащ настолько, что Тархельгас смог различить кинжал с выгравированной руной «Верность» на рукояти.

Значит, каста Балес. Но где и когда он успел перейти им дорогу, раз его вдруг начали разыскивать?

К сожалению, память не торопилась с ответом.

Тем временем парень развернул желтые листы, показывая хозяину.

– Здесь ему двадцать три зимы, – первый рисунок. – Тут – то, как он может выглядеть сейчас. Работа лишь приблизительная, но я прошу взглянуть.

Хозяин внимательно изучал портреты, мастерски выполненные карандашом, не в силах сказать что-то конкретное. Словно ему показали двух разных людей.

– Кастодианин севернее Рубежной, да еще и охотник. Звучит как дурная шутка упитого лесоруба.

С этим парень спорить не стал, забирая изображение молодого Тархельгаса.

– Посмотрите еще раз, – он опять протянул портрет сорока зим.

– Слушай, ты мне показываешь пропитого рудокопа, лесоруба или бандита, каких в котлах – едва ли не каждый второй. Поищи здесь – и найдешь тройку-другую.

Балес забрал рисунок, сам не понимая, на что надеялся. Бродить от поселения к поселению, заглядывать в каждый попавшийся очаг в надежде на зацепку было чрезмерно наивно.

Но, с другой стороны, что еще ему оставалось? Он был обязан найти Тархельгаса касты Тибурон.

– При нем мог быть полуторный меч, – парень опять полез за рисунками, – с таким вот знаком на клинке.

Хозяин взглянул на изображение оружия, а после на саму руну «Жизнь», не догадываясь о ее значении.

– Добротный меч. Такой бы сразу приметил, но уверен, что хозяин давно обменял его, выручив немало металла.

– Сомневаюсь, – с разочарованием от очередной неудачи ответил парень. – Он бы не продал семейную реликвию.

– Знаешь, – вдруг подумал хозяин, – ты ведь сказал, что он охотник.

– Да.

– Тогда загляни в Яму. Выгребную Яму, – тут же пояснил хозяин. – Там ближайший к нам дом заказчика, а я слышал, что охотники отчитываются перед ними о своем пути.

– Заказчики?

Хозяин с усилием попытался вспомнить, как тех называют в землях столицы, но парень догадался раньше.

– Уполномоченные по предписаниям?

– Да. Да. Именно они.

Возможно, в этом был смысл, если бы парень не начал свои поиски именно с таких мест, каждый раз упираясь в тупик. С другой стороны, в Яму он еще не заезжал, и стоило узнать, будет ли ВсеОтец благосклонен к нему в том поселении.

– Вы помогли, – коротко кивнул незнакомец, готовясь покинуть очаг.

– Ты б остался, малец, – предупредил его хозяин. – За дверью неслабый ветер.

– Благодарю покорно, но мне нужно торопиться. К тому же метель начинает утихать.

Парень направился к выходу, вновь положив руку на прохладный эфес меча. Это придавало уверенности.

Едва за ним захлопнулась дверь, поднялся и Тархельгас. Пора было лично переговорить с членом касты Балес.

Он не думал, что тот представляет для него хоть какую-то опасность, и все же, не раскусив парня до конца, решил не рисковать понапрасну. Балес либо бесконечно глуп, раз разбрасывается серебром у всех на виду, либо самоуверен, раз считает, будто способен одолеть каждого в очаге.

Или же он действительно так хорош?

Пробыть в котлах пусть и несколько лун и не получить топором в грудь – нужен талант с недюжинной удачей, а судя по следам на плаще, ему уже приходилось бывать в передрягах.

И все же. Один, вдали от столицы, не зная порядков местных земель, в поисках едва ли не призрака. Что это? Самонадеянность или отчаянье?

Тархельгас терялся в догадках, не в силах понять, что собой представляет Балес, оказавшийся явно не в том месте. И, как оказалось, не только ему стал интересен парнишка.

Один из лесорубов поднялся из-за стола, но охотник вновь усадил его обратно с такой силой, что едва не сломал стул.

Не убирая руки с плеча, он взглянул на него, указав на печать охотника, что висела на поясе.

Расчет был весьма простым. Запугать мужика, как и его дружков, и спокойно двинуться дальше.

Тархельгас насчитал троих, уже представляя, сколько еще бездумно ввяжется в драку. Но обычно в Изрытом котле печать охотника действовала отрезвляюще.

– Это моя жертва, – холодно произнес Тибурон.

Однако мужики, не вставая с мест, в ответ побросали на стол свои топоры. Их не пугал вид одного человека, кем бы тот ни был.

Подобных стычек Тархельгас пытался избегать, и дело было далеко не в том, что предписания на них у него не было. Он мог легко доказать, что убил, защищаясь, вот только какой толк от подобных смертей, когда главным преступлением местных была беспросветная тупость?

И все же они встали у него на пути.

– А ну-ка убрали свои топоры. – К ним подошел хозяин, поставив в центре кувшин с самогоном. – Охотники – те немногие, кто еще хоть как-то держит в котлах подобие порядка.

– Как же, – огрызнулся лесоруб.

– Дурень ты и дружки твои. Кинетесь на охотника или на его жертву – и потом придут уже за вами. А так у нас порядок: вы рубите только дерево, а они – человеческую плоть, и не стоит ничего менять. Котлы любят постоянство.

Хозяин очага взглянул на Тархельгаса, только теперь узнав его по изображению юноши двадцати трех зим.

– Шли бы вы за жертвой.

Старик хотел помочь мальчишке за его учтивость и щедрость, но больше этого он не хотел устраивать в очаге резню с участием охотника и местных. В лучшем случае все закончится парой трупов, в худшем – сгоревшей хижиной.

Для хозяина выбор был очевиден, поэтому он не собирался мешать Тархельгасу, что бы тот ни задумал.

Охотник настиг свою жертву в конюшне.

Будь Балес расторопнее – у него были бы все шансы не пересечься с Тархельгасом и спокойно встать на вырубки, но тот задержался. Его внимание привлекла одна из лошадей, на которой висел щит со знаком павшей крепости Воющего Ущелья.

Кровавый лун, зажатый в волчьей пасти, сильно потрепало время и стычки, но парень не сомневался в том, что видят его глаза. Возможно, это была его первая настоящая зацепка.

Подтверждением подобных домыслов стало лезвие топора, что опустилось парню на плечо в опасной близости от шеи.

– Кто ты такой и зачем расспрашивал о Тибуроне?

Балес было собирался ответить, когда Тархельгас коснулся топором его незащищенной шеи.

– И будь предельно краток, если не хочешь выйти отсюда, неся свою голову в руках.

– Аревиктус Марено, – произнес парнишка с поднятыми руками, продолжая стоять спиной к неизвестному.

– Что ты хочешь этим сказать?

Даже спустя столько кровавых пар бесполезный кодекс с пустыми законами продолжал преследовать его.

– Тут все сложно и просто одновременно. Так не объяснишь. – Парнишка, пользуясь заминкой незнакомца, стал медленно поворачиваться, продолжая нести какую-то чушь про законы.

Его рука опустилась к кинжалу, но когда тот обернулся, клинок охотника уперся ему в живот.

– Какого котла кастам нужно от меня?

Парень понял, кто стоит перед ним, и далеко не сразу подобрал слова к своим мыслям.

– Не кастам. Лично мне. – Он убрал руку с кинжала. – Господин Тархельгас, меня зовут Джувенил Балес, и я искал вас, согласно кодексу, в надежде пройти Ахора Крамего под вашим началом.

– Ты кровавым порошком успел закинуться? – спросил Тархельгас, не убирая заточенной стали. – Забраться в такую даль от столицы, чтобы пройти обучение у того, кто даже не является членом касты. В подобный бред слабо верится.

Охотник припугнул парня, сильнее надавив клинком на живот.

– Хотел соврать – придумал бы что поубедительней. – Джувенил хоть и боялся, но страха старался не показывать. – Все документы, включая приказ на Ахора Крамего, в седельных сумках. Я могу показать.

– Замри, – Тархельгас остановил его порыв. – Я сам.

Убрав топор, охотник достал бумаги Балеса, пытаясь в полумраке разобрать текст. Света факела в пустой конюшне было недостаточно, но он прекрасно улавливал смысл, помня, как сейчас, свой приказ для касты Сэтигас.

В документах было все. Даты и номер приказа, имена господина и ученика, печати главного вице-конта Кларикуса, который еще тогда не поверил в обвинения в адрес юноши. Каждый пункт прописан и соблюден в соответствии с кодексом.

– Ты, верно, спятил. – Он взглянул на него.

– Простите мою дерзость и самоуверенность, господин Тархельгас, но вы удивитесь, услышав, сколько логики и здравого смысла в моем поступке и рвении.

– Как тебе удалось выбить нужные разрешения? Кто дал позволение на печати? Как… – Тархельгас не стал продолжать, осознав, что тут и нечего выяснять. Он просто швырнул Джувенилу бумаги. – Вали отсюда.

– Но, господин…

– Кончай меня так называть! – вспылил охотник. – Я не господин и уже давно не являюсь одним из двенадцати. Осталось только имя. Так что ты зря проделал весь этот путь.

– Может быть, для всех в столице и вас так оно и есть. Однако чисто формально, на бумагах ваш род не вычеркнут из реестра, а вы, насколько мне известно, успели пройти посвящение и принять меч касты Тибурон от своего отца.

Этот момент, как и многие другие, так же прекрасно отложился в памяти Тархельгаса. Тот страх, та злость, то чувство, не дающее до конца осознать всю реальность грядущего краха. И, конечно же, та спешка перед отправкой в крепость, с какой отец проводил церемонию.

Воспоминания были болезненными и ненужными.

– У вас нет земель, родового замка и особняка в столице, – продолжал Джувенил. – Ваша каста забыта, но вы еще числитесь одним из двенадцати.

– Уйди, Балес. Уйди, пока я даю тебе шанс. – Тархельгас убрал в оружие, не желая слушать о последствиях слов, сказанных восемнадцать зим назад.

– Простите, но это не видится возможным.

– Я не собираюсь тебя обучать.

– Согласно кодексу, его семнадцатой главе и пункту тридцать девять «Глава одной касты не может отказать молодому представителю другой касты в прохождении священного и обязательного Ахора Крамего. Лишь…»

– Выбирать из предложенных главным вице-контом имеющихся кандидатов, – закончил за него Тархельгас с неким разочарованием и ненавистью. Котлам за столько кровавых пар так и не удалось выжечь из памяти строки кодекса.

– Таков закон и порядок.

– Подвешенным на дереве я видел тебя и твой закон! – охотник повысил голос и едва не ударил парня, отчего тот опустил руку на эфес кинжала. – Кодекс – лишь книжка, созданная, чтобы управлять нами, но не дающая взамен ничего, кроме обмана. Так что я не собираюсь потакать ему, как раньше. У меня и без тебя дел хватает.

– У всех дела, – не сдавался упрямый Балес. – Каждый из господ продолжал выполнять свои обязанности, в то время как подобные мне лишь следовали. От вас ведь ничего не требуется, а я только буду наблюдать и пытаться понять.

– Парень, здесь не столица. Ты в котлах, где нельзя просто взять и следовать, набираясь опыта. Тут тебе долго не протянуть.

– И все же я рискну. К тому же за ползимы пути и два луна в Изрытой долине я вроде неплохо справляюсь.

– Ты сильно ошибаешься.

– Даже если и так, то это куда лучше столицы. Вы ведь помните, каково ходить за раздутыми от собственной важности господами, которые таскают меч лишь на званых вечерах и забыли, как им пользоваться. Они учат, как забыть кодекс, а не как чтить его.

– Ты ведь в курсе, кто я и каким ремеслом промышляю?

– До нас… До столицы доходят слухи с долин. В том числе и о вас. Сначала мало кто верил, что Рыцарь Воющего Ущелья и Отрубатель Голов – это тот самый представитель касты Тибурон. Но кто в здравом уме назовется именем одного из двенадцати и не побоится костра?

– У тебя проблемы с рассудком.

– Учителя постоянно твердят мне об этом.

– Только глупец по собственной воле сунется в котел, чтобы обучаться у охотника выслеживать жертву. К тому же таким, как ты, здесь не место. – Тархельгасу показалось, что он вынес приговор мальчишке.

Однако…

– Вам было около двадцати трех, когда вас послали…

– Сослали насильно.

– Послали служить в крепость в моем возрасте, – он проигнорировал слова Тархельгаса, – и вы не только выжили, но и преуспели. Снискали некую славу.

– По мне видно, что котлы принесли мне удачу? Они лишь забирают все, чем ты дорожишь.

– Как бы то ни было, может, мне все же удастся вернуться домой и меня не проткнут мечом, не разорвут в клочья чьи-либо клыки и не запинают в таверне. Простите мою наивность, но я считаю, что ваши навыки пригодятся мне в столице ничуть не меньше, чем уроки дипломатии и истории. К тому же вы единственный представитель своей касты и один из двенадцати, кто делом напомнил, чем мы славились в прошлом. Теперь Тибуроны ассоциируются с «Жизнью» и выживаемостью больше, чем прежде, даже больше, чем Сэтигас – с «Силой».

Парень не собирался останавливаться. Он столько рисковал не для того, чтобы уехать обратно ни с чем.

– Вам не помешает спутник, за которого не надо беспокоиться. А там, может, и пригожусь или же умру через лик-другой. И даже не придется слать весточку моей матушке. Она и без того записала меня в покойники.

– Значит, скудоумие тебе передалось не по наследству. Во всяком случае не от матери.

– Вы правы. Предположу, что вина лежит всецело на отце. Когда я собирался в долины, он сказал: раз так велит сердце и долг, то я должен пройти этот путь или погибнуть, стараясь.

Тархельгас не знал почему, но голоса в голове начинали верить парню. В чем-то он понимал его стремление сбежать из столицы, прочь от двуличия и лицемерия людей, продавших свое наследие. Охотник пришел к этому только сейчас, когда сам все потерял.

Его сгубила ложь.

Голоса в голове тут же узрели угрозы, вернув сначала частичку воспоминаний, а потом позволив прийти осознанию.

Взгляд упал на кинжал парня.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Джувенил Балес.

– Сын Шатдакула Балеса?

– Да. Его первенец.

– Тебе было не больше трех зим, когда меня сослали. Прошло восемнадцать. Ты еще молод для Ахора Крамего.

– Вы, верно, путаете. Или же мой отец. Он всегда не прочь приукрасить свои истории.

– Шатдакул, – охотник повторил имя, вырванное из прошлого, невольно позволив голосам переключиться на новую жертву. – Никогда не знал, чего от него ожидать.

– Вы же дружили?

– Теперь не знаю, – честно ответил Тархельгас, после чего резко, если не сказать внезапно, отстранился.

Казалось, он просто потерял интерес к разговору и подошел к Таги, закинув на нее вещи. Надежность ремней заботила его почему-то куда больше.

Джувенил не знал, как себя вести и что говорить. Охотник словно забыл о его присутствии.

Вспоминал ли он прошлое? Или же слушал шепот голосов в поисках ответов?

С Тархельгасом нельзя было сказать наверняка.

– Вижу, никто не смог отговорить тебя от добровольного самоубийства. Не стану и я.

Охотник закрепил последнюю сумку и повернулся к Балесу.

– Готовь лошадь – и выдвигаемся.

7

1349 з. н.н. Теламутский лес. Столица государства Лагигард

Потратив все утро на поиски, Тархельгас все же оставил попытки найти свой кинжал.

Вчерашний вечер из серого тягучего тумана постепенно обретал в воспоминаниях очертания и форму, что с непоколебимым напором окончательно уничтожило последние призрачные надежды. Он не мог обронить кинжал касты ни в личной спальне, ни где-то еще.

Клинок забрала Астисия. Вопрос лишь в том, сделала она это сознательно или нет.

И все же Тархельгас не искал с ней встречи. Уж не сегодня точно. Однако чем дольше он тянул, тем лишь усугублялось его положение. За отсутствие кинжала касты могли наказать по всей строгости кодекса.

– Тархель, соберись. Где ты витаешь?

Шатдакул привлек его внимание, плашмя ударив клинком по тренировочному мечу.

– Не знал бы тебя – подумал бы, что ты кутил ночь без сна и отдыха, попеременно меняя женщин и выпивку. И в драку, смотрю, успел влезть. – Он сделал оборот меча, заведя его в атакующую позицию. – Становишься похож на нас, обычных людей.

– Ты прав лишь в том, что мой вечер и правда не задался. – Тархельгас выставил полуторный, едва заточенный клинок, приготовившись отразить нападение. – Сопровождал господина Бхайна на представлении Высших. Странно, но тебя я не видел.

Шатдакул не ответил, перейдя в атаку, первыми шагами набирая скорость и силу для замаха.

Тархельгас не стал встречать открытым блоком настолько мощный замах, а увел клинок в сторону, после чего решил зажать его сверху крутящим движением направляющей кисти и вспомогательной руки. Шатдакул перехитрил его. Сделал еще один шаг, да так, что смог ударить в живот навершием эфеса.

Ощутимо, но не смертельно.

– Откуда синяк? – Будущий глава касты Балес отошел от него для следующей позиции. – Влез в потасовку с нашими гостями?

– Они не гости, – выговорил Тархель, восстанавливая дыхание, не зная, что ответить. Он опять вспомнил о принцессе и вчерашнем вечере.

Настала его очередь нападать.

Начав с прямого выпада, атакуя колющим ударом, Тархельгас не завершил движение, переведя его в замах снизу. Блок Шатдакула. Затем переход в дугу сверху, два шага вперед и снова лязг клинков, который ни к чему не привел.

– Как отцовство? – они разошлись, и Тархельгас решил сменить тему разговора. – Уже привык?

– С рождения Джувенила прошло три зимы. Так что, думаю, да. – Шат атаковал не из позиции, как следовало, а без всякого предупреждения. – В общем, ничего сложного.

Тархельгас отошел назад, парировал, перенаправил свой меч из блока, перейдя в нападение, начав тем самым теснить Балеса.

– Всем заняты слуги, – продолжал он, отражая атаки, лишенные изящества и хитрости. – Я жду, пока тот подрастет, чтобы заняться им лично.

Шатдакул прервал атаки Тархельгаса, плашмя врезав мечом по бедру.

– Ты опять раскрылся. Сколько можно повторять?

– Я учту, – проговорил Тибурон, не обратив внимания на боль.

Юноши разошлись.

Если Тархельгас только заканчивал Ахора Крамего, то Шатдакул уже прошел этот этап становления мужчины, давно считаясь полноправным членом касты Балес. Ему было двадцать семь зим, и, зная, что престола ему не добиться, он не стал дожидаться, пока принцесса Астисия войдет в замужний возраст. Шат слился с девушкой не самого знатного дома и сделал это, руководствуясь чувствами, а не желанием повысить статус касты.

Он особо ничего не терял, так что был волен поступать необдуманно.

Следующая позиция.

На сей раз Шатдакул отнесся к Тархельгасу снисходительно и не стал проверять его защиту сложными пируэтами. Однако тот не смог как следует справиться и с ними. Либо слишком медленно, либо неумело. Он совсем не думал о бое.

Шатдакул сам не понял, почему его так это разозлило. И когда Тархель не воспользовался возможностью контратаковать, сам зажал клинок Тибурона и что было сил врезал кулаком ему в живот.

Юноша выронил меч и упал на колени, ловя ртом воздух.

– Балес! Тибурон! – их действия не остались без внимания одного из мастеров, наблюдавшего за свободным фехтованием. – Вас обучают искусству владения мечом, а не мордобою жителя долин. Ведите себя соответственно.

В тренировочном зале под руководством опытных наставников практиковались десять из двенадцати. Не было лишь Роданга, так как именно они сейчас стояли у власти, и наследника касты Дэрвернир, который готовился принять на себя обязанности отца. На тридцатой зиме в подобных тренировках не было необходимости.

Оставшиеся четыре пары каст никак не отреагировали на произошедшее, зная, чем им грозит заминка, вызванная невинным любопытством.

– Сегодня, ты сражаешься хуже обычного. – Шатдакул протянул ему руку, помогая подняться. – Хотя, казалось, куда бы дальше. Ты и так чуть ли не последний из двенадцати, что касается меча.

– На твою беду, – Тархельгас встал, подобрав клинок, – статус касты не зависит от одного фехтовальщика. Иначе ты был бы вторым.

– Истинные победы одерживаются в одиночку.

– Только они имеют мало общего с мечом и боем. В сражении же тебе все равно понадобится армия. А я всегда могу прикрыться девизом нашего рода.

– Жизнь превыше всего, и вы ее защитники, – проговорил Балес. – В бою слова не помогут, каким бы ни был острым твой язык.

Тархель давно знал Шатдакула, и даже, можно сказать, они с ним дружили. Именно поэтому тот не держал на него зла. Шат пытался обучить его, в то время как он мог думать только об Астисии.

Так что побои были полностью заслужены.

Тренировку следовало продолжить. Тархельгас как раз отдышался.

Они не успели встать в новую позицию, когда двери в зал внезапно отворились. Словно юноша вновь пропустил очередной удар Шатдакула.

К ним явилась королевская стража, состоящая из людей касты Роданга. Десять человек во главе с капитаном. При их появлении звон мечей тут же прекратился. Никто толком не понимал, что происходит.

– Тархельгас касты Тибурон, вам приказано сложить оружие и проследовать за нами, – начал капитан, пересекая зал.

– На каком основании? – он постарался, чтобы вопрос прозвучал со всей твердостью, на какую только был способен.

Кто-то из его поколения уже успел встать подле Тархельгаса, не собираясь отдавать одного из своих, даже королевской страже.

– Покушение на честь принцессы Астисии из дома Бруджаис от касты Роданга.

Стража остановилась, встав полукругом. Руки на эфесах, но мечи все еще в ножнах.

– Запятнать честь принцессы можно разными способами. И словом, и делом, – за спиной раздался голос Шатдакула. – В чем именно обвиняют Тархельгаса, раз за ним отправили одиннадцать человек?

Капитан не считал должным отвечать, однако перед ним стояли будущие главы каст, которые не собирались отдавать Тибурона без боя. В схватке даже тренировочными мечами те могли не просто покалечить, но и унизить всю стражу разом.

– Его обвиняют в прямом покушении на честь принцессы Астисии. Ее плоть, – капитан все же смог подобрать слова, чтобы избежать бессмысленной драки.

– Я этого не делал, – ответил Тархельгас, поймав на себе взгляд наследника касты Сэтигас. Того, кому принцесса предназначалась по праву.

– У нас прямой приказ доставить вас для разбирательства. – Капитан развернул документы дознавательного руководства.

– Для подобных бумаг нужны доказательства.

– Коих предостаточно. Вам лучше пройти с нами и не усугублять ситуацию.

Тархельгас не считал себя виновным, но вот голоса творили что-то непотребное, не позволяя ему сдаться.

– Я ничего вчера с ней не сделал.

Или же сделал?

Он сам не понял, как легко себя выдал.

Капитан шагнул к Тархельгасу. Кто-то из каст отошел от него, не собираясь препятствовать закону и кодексу. Среди них точно был Сэтигас.

– Ее слова – ложь. – Он выставил перед собой клинок, на что стража ответила незамедлительно, обнажив мечи.

Непонятно, на что конкретно рассчитывал Тархельгас. Против всей стражи, оставшись в меньшинстве, да с такими обвинениями в свой адрес.

Может, он наивно полагал, что истина могла защитить его лучше меча?

Так или иначе выяснить это ему не удалось.

Глухой удар, внезапная боль в затылке, и он рухнул на пол.

Последнее, что Тархельгас увидел перед тем, как потерял сознание, был нависший над ним Шатдакул.

Должно быть, шел уже третий лик, как его держали в сырой камере где-то в подвалах дознавателей. Или больше.

Он не мог сказать конкретно, сколько времени провел без сознания, поэтому оставался в полном неведенье, что происходит. К нему никого не пускали, и за исключением старого безмолвного смотрителя, который один раз в лик оставлял у камеры отвратительные помои, Тархельгас не видел ни души.

Он не мог спать, есть или хоть как-то успокоить дикий хор голосов в голове. Ночью становилось до омерзения холодно, так что к голому камню невозможно было прикоснуться, а днем камеры наполнялись зловоньем столичных нечистот, выворачивая наизнанку.

Здесь не нашлось места ни лежанке, ни одеялу или хотя бы сухой соломе. Нужду приходилось справлять в одном из углов, а о других малозначимых неудобствах он и вовсе перестал думать. На пятый лик Тархельгас привык к смраду, а сдавшись под напором голода еще через лик, принялся за похлебку, от которой несло тухлой рыбой.

Постепенно он начал привыкать ко всему. Ко всему, кроме холода, от которого легкая тренировочная рубаха, в которой его и бросили сюда, практически не защищала.

Однако, несмотря на все тяготы и лишения, Тархельгас не сдавался и не падал духом, веря до самого конца в свою невиновность и в то, что каста вызволит его из заточения. Ведь как-никак Тибуроны славились своим умением выживать вопреки логике и здравому смыслу. Это было заложено у них в крови.

И вот когда одиннадцатый лик шел к своему завершению, а камера стала вновь отдавать ледяным дыханием грядущей зимы, к нему наконец пришли.

Сначала он различил лишь тонкую фигуру в черном плаще и капюшоне, наблюдавшую за тем, как он ходил по камере в попытках согреться. Тархельгас окликнул человека, слабо надеясь, что ему ответят, или, хуже того, он боялся, как бы эта тень не была игрой сознания, которое постепенно утрачивало стойкость.

Человек молча подошел к клетке камеры и, остановившись от нее в паре шагов, снял капюшон.

Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Он ожидал увидеть ее многим раньше. Предполагал, что, оболгав его, она захочет просто преподать ему урок. Отомстить. Но девушка выжидала нарочно, заставляя страдать.

Тархельгас мог понять ту бурю эмоций, которая заставила ее пойти на столь подлый обман. Подобное свойственно если не всем, то многим. Однако, чтобы прождать одиннадцать лик, требовалась твердая решимость и холодный расчет, которого он раньше не замечал в ней.

А знал ли он ее?

Неужели с девушкой, молча наблюдавшей за его страданиями, и той, с кем он проводил вечера в королевском крыле библиотеки, было что-то общее?

Тархельгасу пришлось заговорить первым.

Он старался унять дрожь тела от холода и слабости и злость в голосе от ее безразличия. Юноша даже сейчас вел себя в соответствии с кодексом, посчитав глупым терять над собой контроль, когда пребывание в камере подходило к концу.

– Причины столь радикального поступка с твоей стороны мне понятны, но шутка начинает затягиваться.

Принцесса не ответила, и он продолжил:

– Будет разбирательство, и тебе никто не поверит.

– Уже поверили, – заговорила девушка. Тихо, но торжествуя над побежденным Тархельгасом, который еще не догадывался о своем полном разгроме. – Мать знала про наше общение. Как ты оказывал мне знаки внимания, искал встречи, а потом тебя словно подменили.

Вдруг ее лицо, такое холодное и отстраненное, изменилось, и она начала плакать, говоря сквозь слезы:

– Тархельгас обозлился, ведь я по глупости своей рассказала, что каста Тибурон – лишь третья и у него нет шансов занять престол и, значит, владеть мной. Он сокрушался, ведь времени осталось так мало, поэтому и позвал меня на постановку Высших. А после пожелал приватной беседы…

Она изобразила потрясение и шок, продолжая маленькое представление для единственного зрителя:

– Он набросился на меня. Угрожал кинжалом, пока его грузное тело оскверняло мою плоть и душу. Не знаю как, но мне удалось вырваться. Я ударила его со всей силы отчаянья и едва успела сбежать.

Астисия достала из кармашка белый платок Тархельгаса, вытерев слезы, и закончила свою игру:

– Я всего лишь хотела, чтобы ты был моим, – при всем своем умении она не смогла скрыть до конца испытываемую злость и обиду. Не могла остаться отрешенной. – Любить тебя. Ты же не желал ничего делать для нашего будущего. А может, оно и вовсе было тебе не нужно. Лишь слепо следовал кодексу, и посмотри, куда он тебя привел? Где ты оказался, безропотно подчинившись воле ВсеОтца?

Астисия просто уничтожила Тархельгаса. Может, причина была в словах или в той игре, которой она удостоила его, или же в том, что он и не подозревал, как небезразличный ему человек мог, не колеблясь, перечеркнуть всю его жизнь.

Тархельгас был опустошен. Смолкли даже голоса. И все же он отчаянно пытался выбраться из водоворота ее лжи.

Астисия стояла молча, наслаждаясь триумфом, что почти перебил горечь недавнего предательства.

– Ты невинна. Я не трогал тебя, и это докажет любой лекарь.

Ее губ коснулась легкая тень насмешки.

– Меня уже осмотрели. И я не невинна.

– Ты не могла пойти на подобное, даже чтобы отомстить мне.

– Ах, как же хорошо ты меня знаешь, Тархель. – Она достала из-под плаща кинжал касты Тибурон и вогнала клинок в деревянную табличку у камеры. – Тебе следует лучше приглядывать за своим оружием. Рукоятка была холодная, но она и то справилась лучше тебя.

Для Тархельгаса это стало крахом.

Казалось, Астисия полностью добилась своего, но ей было все мало.

И она продолжила:

– Расследования не будет. Как и казни. Тебя сошлют в долины, где ты будешь служить в одной из крепостей на перевале. Без привилегий, без возможности что-то решать. Лишь подчиняться, не в силах изменить свою судьбу. Может, хоть так ты поймешь, каково сейчас мне и от чего я хотела сбежать. Сбежать с тобой!

Принцесса успокоилась и перевела дыхание, чувствуя, как эмоции берут над ней верх.

– Теперь все это в прошлом. Как и твоя каста, которую ждет забвение, о чем я непременно позабочусь.

– Астисия, – произнес Тархельгас, – прошу. Прошу, не делай этого.

– Уже сделала, – она улыбнулась. – Замечаешь легкую иронию всей ситуации? Каста Тибурон славится своей стойкостью, но я растоптала тебя, приложив минимум усилий. Хотел свободы, которую давала тебе жизнь, – у тебя ее отняли. Защита и справедливость кодекса пошли прахом.

Астисия накинула капюшон и застегнула плащ, собираясь уходить.

– Ради чего, – вновь она повторила его слова, ставшие роковыми. – Понял, в чем различие между нами, Тархель?

Я знаю, ради чего я все это делаю.