Читать книгу Уроки ненависти. Семейный роман - Егор Александрович Киселев - Страница 4

Александр Степанович долго размышлял над словами старшего брата. Вернувшись из Балаклавы, он твердо вознамерился поговорить с супругой. Ксения Игоревна была взволнована переменой в настроении мужа. Она постоянно думала о детях со дня их свадьбы. И то, что этот вопрос был поднят походя, между делом, очень сильно задело ее чувства.

Обсуждения затянулись на две недели. Они ругались и мирились, вместе придумывали имена, спорили о мелочах, придирались к словам, обижались, пытались друг друга понять. Они оба хотели перемен, не желая идти на уступки. Каждый хотел сохранить свою жизнь. Александр Степанович не хотел порывать с наукой и медициной, а Ксения Игоревна не хотела уходить в декрет. «Современная женщина работает эффективнее мужчины, – говорила она мужу, – я знаю много женщин, которые при беременности не прекращали работы, и это не повредило ни им, ни ребенку».

– Нужен покой, нужно наблюдаться у врача, – канючил Александр, – к тому же, будет токсикоз, будет рассеиваться внимание, ты будешь сильнее уставать.

– А еще нужно, чтобы у меня осталась возможность радоваться жизни, – оборвала его она, – чтобы я не относилась к беременности как к тюрьме.

Александр Степанович долго сопротивлялся ее доводам, но, в конце концов, отступил, взяв с жены обещание, что она будет внимательно следить за своим состоянием. Она уговаривала его решить, наконец, что он хочет от жизни. И обязательно рассказать об этом ей.

– Наука принесет плоды только в том случае, если ей заниматься все время. Хочешь? Восстановись на кафедре, допиши диссертацию, преподавай, пиши статьи. У нас есть для этого возможности.

Александр Степанович упрямился. Твердил, что время упущено, что не сможет себя уважать, если не будет приносить семье никакой пользы. Но компромисс казался невозможным: совмещать науку и работу никак не получалось. Тогда она предложила ему устроиться в больницу, а в свободное время помогать ей в офисе. Нехотя он согласился, хотя это предложение и показалось ему обидным.

Но гораздо обиднее было то, что она совсем не дала ему времени. Ксения Игоревна выждала только три дня, рассчитывая, что за это время можно собраться с мыслями и начать что-то делать. Но работу он искал вяло, без энтузиазма, прилагая минимум усилий. Она вмешалась без разговоров, и через полторы недели Александр Степанович уже получил место. И отнюдь не участкового врача, чего больше всего не хотел, а как раз по своей специальности: врача-генетика в центре планирования семьи.

Помощь жене в офисе была чистой формальностью. Александр Степанович там появлялся регулярно, но ничего полезного ровным счетом не делал, а просто путался у всех под ногами. Ксения Игоревна подобрала людей с похожим характером, быстрых и сообразительных, способных импровизировать и действовать по обстоятельствам. Ее супруг был на это неспособен. Если к бешеному темпу работы можно было как-то привыкнуть, принимать решения на ходу без возможности как следует все обмозговать он не мог.

В офисе он обнаруживал в своей жене по-настоящему удивительные черты. Она и в самом деле была человеком одаренным, талантливым. Но наблюдать за ее успехами было больно. В периоды самых активных переговоров он становился подозрительным, мнительным и ревнивым. Свои чувства он, конечно, прятал, но Ксения Игоревна замечала перемены в поведении мужа. Он никогда не лез в ее работу и ничего ей не запрещал, но спокойно обсуждать этот вопрос они не могли. Все разговоры сводились к одной проблеме: доверяет ли Александр Степанович своей супруге или нет. Он доверял. Уговаривал не обращать на него внимания, убеждал, что рад ее успехам (он действительно был им рад), но каждый раз, когда жена задерживалась на переговорах, ездила в командировки или посещала бизнес форумы, он кусал подушку и проклинал все на свете. А командировки, форумы и переговоры становились как назло длиннее и чаще.

После нескончаемых разговоров они решили-таки завести ребенка. Однако сговориться в деталях не получалось. Ксения Игоревна не поддавалась ни на какие уговоры. «Посмотрим по самочувствию», – отвечала она на любые доводы супруга. Она была уверена, что им хватит времени подготовиться, будет возможность заниматься физкультурой, перераспределить обязанности на работе. В юности она часто возилась с детьми, знает, чего ждать.

Наедине со своими мыслями Александра Степановича одолевали приступы гнева. Сначала согласие жены воодушевило его, но позже он все чаще приходил к мысли, что ничего не изменится. Ксения Игоревна все сделает по-своему, без оглядки на его опасения – нет у него над ней никакой власти. Обида подтачивала его решимость. В какой-то момент он вовсе захотел отказаться от всего, надеялся, что сразу забеременеть не получилось, чтобы хоть где-то он смог проявить участие. Но у судьбы на этот счет были другие планы: анализы были положительный в первый же месяц. Их первенец, Василий, родился на зависть здоровым и крепким. Ксения Игоревна вернулась к делам на второй день после выписки. Пока было необходимо, работала на дому, отлучаясь только на архиважные переговоры. Иногда брала сына в офис – он хорошо себя вел вне дома. Случались дни, когда отец проводил с ребенком больше времени, чем мать.

Василий, а Александр Степанович называл сына полным именем, рос ребенком бойким, темпераментным и даже озорным. За ним постоянно требовался глаз да глаз. Стоило на минуту оставить его без присмотра, как он тут же умудрялся где-нибудь нашкодить. С тех пор как однажды вечером он самостоятельно выбрался из кроватки, жизнь в доме изменилась. Родители даже представить не могли, что он уже так твердо стоит на ногах. Они сидели уставшие перед телевизором, смотрели кино, света в гостиной не было. Ксения Игоревна давно уложила Ваську, поэтому внезапно возникший силуэт ребенка на фоне телевизора вызвал у родителей оторопь. Они обрадовались его успеху, но, переглянувшись, поняли, что первую линию обороны их сын уже преодолел. Значит, в самое ближайшее время квартира подвергнется безжалостному изучению, и ничто не в силах этому помешать. Всю последующую неделю они наводили порядок, прятали все мелочи, которые могли представлять опасность для ребенка, убрали все приборы, спрятали все провода. Обезопасили дом, насколько это было возможно, но их сын проявлял поразительную смекалку и дотягивался до вещей, которые на первый взгляд казались недоступными.

Александр Степанович проводил дома больше времени, чем Ксения Игоревна, но в их отношениях с сыном это не имело значения. К матери Васька привязался заметно сильнее. Он постоянно крутился вокруг нее, совсем не замечая отца. Размышляя об этом, Александр Степанович пришел к выводу, что из-за постоянной занятости внимание мамы для мальчика – настоящий праздник. А его внимание обыденно, его не нужно добиваться. И конфликтов с мамой меньше. Но равнодушие сына его тяготило. В любой ссоре Вася искал защиты у матери, невольно увеличивая напряжение между супругами. Временами Александр Степанович переживал острые приступы ревности. Ксения Игоревна старалась уделять сыну больше времени, и для мужа ей попросту не хватало сил.

Мелкие склоки отца с сыном вызывали в семье разлад. Вася бежал к маме за защитой, а ей не всегда хватало терпения выслушать мужа. Александр Степанович сердился, выслушивая увещевание жены, раздражался, хмурился, отстранялся. После ссоры подолгу гулял, чтобы в пылу не ляпнуть чего-нибудь лишнего. Да и видеть в такие часы он никого не желал.

У Васьки было свое объяснение. Мама хоть и смеялась над его детскими причудами, но все же поддерживала с ним диалог, не прикрываясь его возрастом. Она говорила с ним как со взрослым, и у Васи складывалось ощущение, будто с ним говорят серьезно, что его слова на что-то влияют. А с другой стороны, он видел, что отец всегда колебался и редко принимал решение, не посоветовавшись с женой. Васька рано усвоил: проще сразу обращаться к матери. К тому же Ксения Игоревна обычно пребывала дома в хорошем расположении духа, в отличие от отца, который вечно что-то обдумывал, о чем-то скорбел, на кого-то сердился. Васька, конечно же, думал, что сердятся на него.

Правда, Александру Степановичу было о чем подумать. Однажды он твердо решил не выяснять с женой отношений по пустякам. Они не стоят потраченного времени. А каждая минута, проведенная вместе с Ксенией Игоревной, была теперь на вес золота: после рождения сына ей всегда было некогда. Но в какой-то момент Александр Степанович обнаружил, что проблемы загнали его в угол: самые незначительные сложности, в которых он обычно шел на уступки без обсуждений, обступили его со всех сторон. Воспаленная гордость заставляла его молчать, но все чаще казалось, что терпение вот-вот лопнет, и он, наконец, взорвется. Ксения Игоревна видела, что с мужем что-то происходит, но выяснять причины не было сил. Ее тревожили вечерние променады мужа, но она не дергала его лишний раз, дабы не ухудшать ситуацию. Александр Степанович отвечал на редкие вопросы супруги, что мелочи, которые его тревожат, не стоят ее внимания, и нужно чуть-чуть потерпеть, и все пройдет. Но не проходило. Жизнь не прояснялась, а, наоборот, сильнее запутывалась с каждым годом. Забот становилось больше, на месте старых возникали новые трудности, накапливались обиды – заболачивалась душа – объяснял себе Тихомиров.

Постепенно нарастающая неуверенность в себе парализовала его волю. А Ксения Игоревна росла над собой. Она уставала на работе, но успех перекрывал все. Ее спасала природная гибкость. В сравнении с ее легкостью Александр Степанович был неуклюжим гиппопотамом. Там, где она справлялась без усилий, он впадал в ступор и окончательно опускал руки. И нагляднее всего это проявлялось в воспитании сына. Ксения Игоревна играючи решала проблемы, в которых Александр Степанович не мог проявить педагогической сметки, и это сильно уязвляло его самолюбие. Он не завидовал ей, но тяжело переживал неудачи. И Ксению Игоревну по-настоящему раздражала его несамостоятельность. Например, однажды на прогулке пятилетний Вася увидел дворняжку со щенками. Собака эта, всеми обласканная, жила в будке в соседнем дворе. Жильцы хорошо ее подкармливали, но забыли стерилизовать. Она принесла богатый приплод, и Вася, увидев щенят, загорелся желанием взять их домой. Отец, конечно, не разрешил и на уговоры не поддался. Когда Ксения Игоревна пришла домой, Васька устроил настоящую истерику. Он так сильно хотел щенка, что единственная уступка, которой добились родители, заключалась в том, чтобы завести породистую собаку. Хоть Александр Степанович и протестовал, справедливо считая, что уход за животным полностью ляжет на его плечи, Ксения Игоревна была настроена оптимистично. Собаку решили завести.

Вскоре, правда, дома возник еще один скандал. Решение принято, но никто пальцем о палец не ударил, чтобы воплотить его в жизнь. Александру Степановичу казалось, раз все стихло, можно и подождать, но на следующий день Васька снова осаждал мать нытьем и просьбами. Ксения Игоревна быстро сдалась и потребовала, наконец, принять меры. На резонный вопрос, какой породы выбрать собаку, она впервые сорвалась на мужа, крикнув ему в ответ, что не должна решать все вопросы в доме, и что Александру Степановичу следовало бы хоть что-нибудь в этой жизни взять под свой личный контроль. Они выясняли отношения до трех часов ночи, еще до семи утра Александр Степанович тщетно пытался заснуть, постоянно прокручивая в уме нанесенные ему обиды. С кровати он поднялся в полной решимости довести дело до конца. Хотя бы из вредности.

К обеду Александр Степанович вернулся домой. Проведя все утро в поисках, он нашел замечательного двухмесячного английского кокер-спаниеля – Лару, последнего щенка у серьезных заводчиков. У хозяев Александра Степановича ждал настоящий допрос: они с недоверием отнеслись к желанию горожанина завести собаку.

– Почему именно спаниеля? – спросил мужчина, нахмурившись, когда Александр Степанович позвонил ему в дверь.

– Не знаю, – опешил Александр Степанович. – Нравятся мне они.

– С какой целью вы собаку заводите?

– Сын просил.

– Заведите пуделя, – ответил хозяин и хотел закрыть дверь, но Александр Степанович его остановил.

– Подождите! – твердо сказал он. – Да, на охоту я ездить не собираюсь. Но у меня есть время и возможности за собакой следить, в том числе выгуливать ее на природе.

Мужчина поджал губы, ничего не отвечая.

– Собаке какая разница, где жить?

– Погубите вы щенка, – последовал ответ.

– А по-вашему, ее нужно держать в деревне и не кормить, чтобы она инстинктов не теряла? Я, во всяком случае, буду о ней заботиться. Не это ли живому существу нужно больше охоты? В конечно счете, – Александр Степанович чуть-чуть помедлил, – все эти охотничьи инстинкты животному нужны, чтобы добывать пищу. Будьте спокойны, голодной она не останется.

– Ладно, – подумав, отозвался хозяин, – проходите, смотрите.

Он впустил Александра Степановича в квартиру, но разуться и пройти в комнаты не предложил. Вместо этого стал звать собаку.

– Лара! Лара! – звал он, но эффекта не было.

Наконец, он ушел в комнату и через минуту вернулся с замечательным щенком на руках. Лара выглядела очень испуганной, она была маленькая, черная с белой грудью и мордочкой. Хозяин назвал цену.

– Но это вдвое больше, чем мне сказали!

– Вы собаку домой покупаете, дома она и на такую сумму потянет, – недовольно отозвался хозяин.

– Почему же такая разница? – возмутился Александр Степанович.

– Я сбивал цену только из-за того, что собака немного труслива. А для охоты плохо, если она выстрела бояться будет. Впрочем, все дело в том, – заговорил он чуть тише, – что не хочу я вам собаку отдавать, кажется мне, что вы не сможете хорошо ухаживать. А если она будет стоить вам больших денег, может, поскупитесь, и не станете брать. Или присматривать будете лучше.

– Я свое решение не поменяю.

– Дело ваше.

Александр Степанович видел, что хозяин сомневался, даже получив деньги. Он еще долго рассказывал, как за собакой нужно ухаживать, вычесывать, как чистить уши. Убеждал Александра Степановича сразу же вести собаку к ветеринару, если что-то будет не так.

– Она породистая, родословная у нее лучше, чем у нас с вами! Родители – чемпионы! Будете за ней следить, да сведете ее с породистым кобелем, она таких щенков принесет! Нигде таких больше не найдете.

– Ну, так далеко я бы не стал заглядывать, – пытался отмахнуться Александр Степанович.

– А стоило бы, – не унимался хозяин, – растут они быстро, как дети. Глазом моргнуть не успеете, уже время придет.

– Ладно-ладно.

Александр Степанович всю дорогу нес щенка на руках: на поводке Лара упиралась, а он боялся ее поранить. Дома она осторожно осмотрела коридор и забилась под кровать в детскую. Когда Васька пришел на нее посмотреть, пришлось долго ее выманивать. Привыкала Лара к новой обстановке очень долго, тем более, что новые хозяева не знали, как правильно ее воспитывать. Ксении Игоревне собака очень понравилась, а вот виновник торжества остался недоволен. С самого начала Васька искал в Ларе недостатки. То она не такая маленькая, как щенки дворовой собаки, то не того окраса, то слишком лохматая, то нагадила в пороге, а он нечаянно наступил. Потом оказалось, что Лара не всегда понимала его игры, и по правилам играть не хотела. То оказалось, что с ней нужно еще и гулять, на поводке водить, так как она никого не слушалась. В итоге коврик, который родители выделили для Лары, постепенно перекочевал из прихожей, где было ближе всего к детской, в угол рядом с креслом Александра Степановича. Он, глядя в ее грустные глаза, видел в ней товарища по несчастью: чем она, маленькое беззащитное существо, может кому-то помешать? Разве ж она виновата, что вышла не такой, как ее хотели видеть?

Александр Степанович домашних животных не жаловал, и на спаниеля согласился только потому, что был уверен: небольшая собака особых хлопот не доставит. И это отнюдь не глупая карманная собачонка, каких он не любил вовсе. Лара завоевала его сердце после очередной пустячной ссоры с Ксенией Игоревной. Он молча выслушал упреки жены и вернулся в свое кресло совершенно разбитым. Собака лежала на своем месте и не сводила с него глаз. Он мельком взглянул на нее, и ему вдруг показалось, что она его прекрасно понимает. Он, конечно, слышал об удивительной способности собак чувствовать настроение людей, но всегда относился к этому скептически. Теперь в душе у него крепко-накрепко обосновалось чувство, будто Лара единственное живое существо на целом свете, которое, пусть и не понимает его в полной мере, по крайней мере, принимает его как есть, без слов, и ей этого достаточно.

Появление Лары в доме принесло долгожданный мир. Александр Степанович получил друга и психотерапевта. Ксения Игоревна с облегчением заметила, что у мужа, наконец, бывает хорошее настроение. Они снова начали разговаривать и уделять друг другу время. Даже Васька приобрел ценный опыт: он начал осторожнее относиться к своим желаниям, понимая, что выбор может иметь неприятные последствия. Родители вместе боролись с его капризами, что помогло умерить его беспокойный характер. Ларка оказалась в центре внимания. Она понимала, что ее все любят и чувствовала себя совершенно вольготно. Сопротивление ей оказывал только Вася, но это ее только раззадоривало. Она кочевала по кроватям, спала, где вздумается, в том числе и в Васькиной комнате. Собираясь в школу, он раскладывал по своей кровати книги, игрушки, коробки, табурет, крышку от пуфика – ничто не могло ее остановить.

Больше всего Ваську бесило то, что родители ей все позволяли. Они умилялись любой ее шалости, что бы она ни выкинула. И постоянно с ней возились: вычесывали ее, купали, приносили ей лакомства, проверяли на клещей после прогулок. И только он стаскивал собаку на пол, если она забиралась на диван или в кресло. Впрочем, Ваську Лара не боялась. Однажды, когда он смотрел телевизор, лежа на диване в большой комнате, она, потоптавшись около него, убедилась, что к себе он не пустит, просто напросто перепрыгнула его и умостилась у стенки.

Отношение Васьки к собаке коренным образом изменилось с появлением в семье младшего сына Михаила. Он не одобрял желание родителей родить ему братика и к появлению дома Михайло Александровича отнесся без интереса. Вопрос о детской ревности в семье не поднимался: родителям было не до этого. Они переживали подъем в отношениях, тем более что с рождением второго сына Ксения Игоревна решилась-таки взять отпуск. Васька чувствовал перемены, однако ему было неприятно сознавать, что не он был причиной этой внезапной радости. Временами он чувствовал себя покинутым и ненужным, злился, что родители слишком много возились с младшим братом. Не говоря уже о том, что к рождению Миши в семье появились деньги, и игрушки на малого сыпались как из рога изобилия, чего тот, по мнению Васи, совершенно не заслуживал. Но Васькины заслуги тоже благоговейного трепета не внушали, пока и вовсе не ушли в минус. Он, конечно, стал менее капризным ребенком, но пакостил теперь заметно чаще, порой вел себя вызывающе, дерзил родителям. А они на провокации не поддавались, старались, насколько это возможно, не принимать его шалостей близко к сердцу, и пока он не приносил семье серьезного разорения, особенно его не ругали.

Проблемы в семье возникли, когда Мишенька вовсю начал ходить и разговаривать. Разглагольствовал он много и быстро и рос мальчиком улыбчивым, общительным и голосистым. К четырем годам, они с Васькой начали так бурно выяснять отношения, что родители расселили их по разным комнатам: Васька без повода задирал брата, тот, недолго думая, лез в драку, а потом в слезах бежал к отцу. Александр Степанович серьезно разговаривал со старшим сыном, но тот его не слушал. Когда же Александр Степанович ругался, Васька забивался в угол, звал к себе Ларку и подолгу сидел с ней, громко жалуясь на отца с матерью и свою нелегкую жизнь, стоило только оставить его одного. Родители, конечно, слышали его жалобы, сердились, но ругаться прекращали. Братья так тяжело уживались вместе, что Александр Степанович с Ксенией Игоревной, после одной неудачной поездки в Крым, перестали к родителям возить внуков вместе. В поезде им достались плацкартные места, и дети переругались-передрались так сильно, что несколько раз к ним подходил проводник и грозился снять всю семью с поезда на ближайшей станции. Было понятно, что Васька именно этого и добивался. Ему нужно было выставить родителей в дурном свете: понятно ведь, что в поезде никто на него орать не станет. Александр Степанович решил, что по приезду непременно всыпет старшему сыну ремня (чего он в принципе никогда не делал), но за два часа до прибытия в Симферополь у Миши поднялась температура, было уже не до наказаний.

Александр Степанович тяжело переживал, что отношения между сыновьями не ладятся. Ему казалось, что они с Константином Степановичем не стали друзьями только по недосмотру Степана Трофимовича: их разница в возрасте требовала от родителей педагогического таланта. Александр Степанович знал братьев и с большой разницей, которые отлично ладили, тем более что после двадцати разница в возрасте общению уже не мешает. В его случае получался замкнутый круг: Васька рос хулиганом, и чем больше он задирал брата, тем больше Миша жаловался родителям, чем давал старшему очередной повод для травли.

К переходному возрасту Васька стал груб и невыносим. Как-то раз отец попросил его вывести собаку на ночь, тот долго упорствовал, но все же согласился. Погода за окном была сырая, и Лара залезла в грязь по уши. Васька вынес в коридор таз с водой, но собака лезть в него не хотела и отбрыкивалась, стоило только оторвать ее от земли. Она испачкала его школьные джинсы, за что он небрежно бросил ее на пол, схватил поводок и с остервенением ударил по боку. Лара взвизгнула, опрокинула таз и бросилась за помощью к Александру Степановичу, который все это видел. Вне себя от ярости он выхватил у сына поводок и несколько раз сам стеганул его по ногам и спине. Но в ответ по лицу подростка пробежала только ядовитая усмешка. Отец криком отправил его в комнату, снабдив по пути подзатыльником. Александр Степанович был так возбужден, что без успокоительного не смог объяснить жене, из-за чего весь сыр-бор. Васька насупился и молчал, как партизан, на любые вопросы демонстративно отворачивался.

Переломным в отношениях с сыном стал вечер, когда по нелепой случайности погибла Ларка. Александр Степанович пошел выгуливать собаку после очередного скандала. Весь вечер Васька просил помочь с математикой, но как только Александр Степанович подходил к нему, тот отвлекался, куда-то убегал, или просто начинал вертеться. В конце концов, отец не выдержал и повысил голос: «Мне за тебя что ли эти задачи решать?! Кому их задали, мне или тебе?!». Васька ничего не ответил, по-прежнему безучастно болтал ногами и глядел мимо тетради. Александр Степанович тяжело вдохнул, понимая, что кричать на сына нет смысла. За последнее время в его душе накопилось столько всего недосказанного, ему так хотелось на кого-нибудь наорать и выматериться как следует, что он позвал собаку и пошел на улицу.

Гулял он долго. Моросил холодный октябрьский дождь, но Александр Степанович под козырьком подъезда стоять не хотел. Он никогда не водил собаку на поводке, его команде она подчинялась беспрекословно, шла рядом, возвращалась по первому зову, садилась, подавала лапу и даже уходила на место, если Александр Степанович бывал не в духе.

Иногда, после ссор в доме, у него начиналась одышка, порой не хватало воздуха, когда он поднимался по лестнице. Будучи человеком мнительным Тихомиров понимал, что это нельзя оставлять без внимания. В будущем, если ничего не делать, будет гораздо хуже.

Передумав на этот раз о своей жизни все, что он привык за последние годы не думать, Александр Степанович подходил к дому, как вдруг у самого подъезда из-под автомобиля выскочила кошка. Кошки Ларку интересовали мало, но за этой она внезапно бросилась через дорогу. Водитель, мальчишка девятнадцати лет, заметил в свете фар только промелькнувший под капотом кошачий хвост, тормозить он начал, когда собака уже оказалась под машиной. Ветеринар в единственной круглосуточной клинике констатировал смерть.

Александр Степанович все понял еще в машине, когда Ларка перестала скулить. Вернее, она даже не скулила, этот звук получался непроизвольно. Она была без сознания, дышала прерывисто и резко, но неглубоко.

Он молча опустился на скамейку в приемной. Мальчишка-водитель оправдывался, что ничего не видел и уйти от наезда никак не мог: собака сама выскочила на дорогу. Он был белее простыни, и Александр Степанович испытывал к нему холодную отстраненную жалость. Может быть, он ехал с превышением, но винить его было не в чем. Он был так испуган. Не знал, ждать ли ему суда, или убитый горем хозяин сам решит с ним расправиться. Но Александр Степанович не шевелился. Он чувствовал, как жизнь прорезает на его лице длинные морщины, какие бывают у людей, которые много курят и никогда не смеются. Лицо его стало каменным, твердым и ровным, как у покойника. В этот момент ему казалось, что он забыл все мысли, роившиеся в воспаленном сознании. В голове осталась только душная пустота, черная комната без дверей и окон. Здесь растворялся и исчезал он сам. В это забытье не проникали даже мысли о погибшей собаке или о том, как об этом сообщить семье, или о том, что его, наверное, уже ищут.

Непогода усилилась к половине первого. Александр Степанович стоял на крыльце клиники, тщетно пытаясь подобрать слова. Горе-водителя он отпустил, и теперь не помнил, поблагодарил ли его за то, что тот отвез его к ветеринару, а не оставил на улице. Чуть позже, изрядно промокнув, Тихомиров обнаружил, что у него нет с собой телефона, и вернулся в холл, чтобы вызвать машину. Домой он не звонил – не хотел объясняться по телефону. Теперь было ясно, что мир в семье держался исключительно на собаке: она была самым простым и бесхитростным поводом к общению. Все остальное было покрыто маревом недосказанности. Гибель Лары могла обрести смысл, если бы Александр Степанович нашел в себе силы прервать молчание и помог заговорить другим. Если бы он научился и показал остальным, как отыскать радость и отдохновение друг в друге. Если бы смог перебороть себя и увидеть в другом человеке друга, если бы смог стать для жены другом, а не другим, и побороть другую в ней самой. «Интересно, – думал Александр Степанович, глядя за игрой света на молочном кафеле, – почему тождественны бытие и мышление, а не бытие и язык? – он слышал где-то внутри себя свой голос, озвучивающий мысли, бесплотный, ровный, словно наложенный поверх остальных звуков. – Нет, – продолжил голос без эмоций. – Язык и бытие не могут быть тождественны. Язык – это всегда торжество прошлого, в нем все вязнет и никуда больше не девается, не исчезает. Язык – это механизм и закон сохранения. Но чего? Мышления? Кого оно может утешить? Особенно, если мысль изреченная есть ложь… – он вздохнул, – а бытие не может быть ложью, равно как и окаменелым прошлым. Оно всегда ускользает, как нужное слово в самый тяжелый момент, способное восстановить в душе недостающие для понимания связи. Но когда слово находится, оно ведь тоже становится прошлым. Не может же бытие быть только постоянной попыткой сбежать от самого себя…».

Мысли Александра Степановича прервала подъехавшая машина. Он вышел под дождь, сел на заднее сидение, прислонился лбом к окну, и до самого дома изучал капли на дверном стекле. Никаких мыслей в голове больше не рождалось, там зияла все та же мертвенная пустота. И хотя он пытался думать, никакие мысли не могли выстоять перед этой смертельной неугасимой тоской.

Ксения Игоревна встретила мужа на пороге. По ее виду Александр Степанович понимал, что ей трудно сдерживаться, и она ждет его объяснений. Он сел на стул в прихожей, не снимая ботинок.

– Что сказал ветеринар? – Ксения Игоревна пыталась говорить спокойно, но было ясно, что она знает, из-за чего он задержался. – Мне рассказали соседи, когда я выходила вас искать.

Мышцы лица не слушались, чтобы заговорить, ему пришлось произвести над собой усилие:

– Говорят, шанса выжить не было, – голос его дрогнул. – Она умерла у меня на руках еще по дороге в больницу.

– Почему ты не привез ее домой? – почти шепотом спросила Ксения Игоревна, помолчав несколько секунд.

– Не хотел, чтобы дети ее видели. Прости, – он обнял жену за талию и прислонился лбом к ее животу. – Не знаю, что теперь делать.

– Не вини себя. Разве ты мог предугадать.

– Не виню. Но знаешь, меня не покидает чувство, что если бы Васька не злил меня сегодня, ничего этого бы не случилось. Как-то это все глупо, – он начал развязывать шнурки. – Никак не могу отвязаться от этой мысли.

– Ну, не надо так. Он ведь не виноват, ты же знаешь.

– Знаю, – выдохнул Александр Степанович. – На одном знании каши не сваришь.

Из дверного проема в детскую показалась Васькина голова:

– Где Лара? – спросил он громко неестественно высоким голосом.

Александр Степанович заметил, что глаза сына были заплаканными. Он посмотрел на супругу:

– Мы с ним вместе ходили тебя искать, – ответила она на немой вопрос мужа. – Папа не мог забрать ее из клиники, – сказала она сыну.

– Она погибла, – тихо выдохнул Александр Степанович, потупившись, понимая, что эта реплика никому не адресована.

– Ты должен был привезти ее!

– Прости, я ничего не мог сделать, – извиняющимся тоном заговорил Александр Степанович.

– Да ты и не хотел!

– Тише-тише, Вась, ну, успокойся, – вступилась за мужа Ксения Игоревна.

– Да он и не хотел, мам! – еще громче запричитал Васька. – Он это все специально, чтобы меня… чтобы мне за невыученные уроки отомстить.

Александр Степанович подавил нервный смешок и откашлялся, чтобы этого никто не заметил. Лицо его так и оставалось неподвижным, без эмоций.

– Тщщщ! – нетерпеливо шикнула на сына Ксения Игоревна. – Не говори глупостей, сынок.

– Но ты разве не видишь, ему ведь все равно! Это он, он ее специально убил!

Александр Степанович встал от неожиданности. На мгновение он замешкался, не зная, как ему лучше поступить: уйти в зал, на улицу, или дать Ваське затрещину. Он понимал, что у сына истерика, что в его возрасте это, в общем-то, нормально, но слова эти тяжело ранили его душу.

– Что случилось? – послышался из зала сонный голос Миши. – Чего вы орете? – Спросил он, протирая глаза. – Спать совсем не даете.

– Ты вообще чего приперся, мелочь пузатая?! Не твоего ума дело! – рявкнул Васька.

– Ну-ка замолчи! – повысила голос мать.

Александр Степанович быстро разулся и взял Мишку на руки, никак не реагируя на слова старшего сына.

– Ну, а что, мам! – сквозь слезы запричитал Васька. – Ему-то что, не его ведь собака была! Лучше бы это он вместо нее под машину попал!

Александра Степановича словно обожгло кипятком. Когда он обернулся, Васьки уже и след простыл. Он укрылся в своей комнате, громко хлопнув дверью. Ксения Игоревна побледнела и опустилась на стул, где секунду назад сидел ее муж. Во всех конфликтах она защищала сына и не придавала его выходкам большого значения, чтобы не ссориться лишний раз. Но теперь и ее надежды на мир были разрушены. Александр Степанович перехватил сына так, чтобы можно было замерить себе пульс на запястье. Он пытался сосредоточиться, но считать не получалось. Васька долгое время проплакал. Мать заглянула к нему через пятнадцать минут, проведать, все ли в порядке, и, увидев его горькие слезы, накапала ему валокордина. Он выпил успокоительное, и молча уткнулся в подушку. Ксения Игоревна поправила одеяло и сидела с ним, пока он не заснул.