Читать книгу Писатели, которые потрясли мир - Елена Сазанович - Страница 11

Осенний день. Хмурый или солнечный. Дождливый или улыбчивый. Вряд ли нам это узнать. Новом Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Более 30 венков. От всех вузов Москвы и Санкт-Петербурга. От газет и журналов. От музыкального сообщества. От людей. Огромная траурная процессия. За гробом. Великого русского романиста. Ивана Александровича Гончарова. Который всю жизнь хотел покоя. И наконец, в 79 лет, его обрел. Хотя, без лукавства, он из тех, немногих, кто обрел его и при жизни. Во всяком случае – максимально к этому приближался.

О, О, О!.. Или – Об, Об, Об!.. «Об-ыкновенная история». Обыкновенного «Об-ломова». Которая заканчивается обыкновенным «Об-рывом». Вернее – краем обрыва. На котором почти всегда стоит Россия. И, кстати, удерживается. На краю… Может быть, великий писатель Гончаров был героем обыкновенной истории Обломова на краю обрыва?

Нам этого уже не узнать наверняка. Хотя интересно, написал бы Обломов роман «Гончаров»? Наверное, написал бы, будь помоложе. Или постарше. Но возрасте за тридцать, когда мы его узнаем, – вряд ли. Гончаров и Обломов не были близнецами. Но для истории это уже не имеет значения. Кто написал романы на букву «О»? Конечно, Обломов. Ответ неверный. Все-таки Гончаров. Если бы Обломов написал роман «Гончаров», он бы Обломовым просто напросто уже не был. И в историю мировой литературы не вошел.

Впрочем, у Ивана Гончарова было прозвище – господин де Лень. По воспоминаниям некоторых современников, он был наискучнейшим и ленивейшим домоседом. Да и жизнь его кажется необыкновенно обыкновенной. Особенно на фоне всех остальных писателей, биографии которых читаешь взахлеб, как авантюрные или сентиментальные романы. Когда даже их романы порой отходят на второй план. Не поэтому ли Гончаров и оригинален? А, возможно, он просто оказался загадочнее других? И просто-напросто скрыл свою жизнь…

Родился он в обыкновенном провинциальном Симбирске. Узкие улочки. Скривленные дома. Дощатая мостовая. Даже дожди крапают не хотя. Все сонно, лениво, медлительно. Разве что хочется зевнуть. Так и вертится на языке: " За-ха-а-р!..» А маленький Ваня Гончаров ищет и находит свой настоящий, живой мир. В книгах. Уже в детстве им прочитаны Ломоносов, Фонвизин, Державин, Карамзин, Вольтер, Руссо. «Я с 14—15 летнего возраста, не подозревая в себе никакого таланта, читал все, что попадалось под руку, и писал сам непрестанно…» Затем были Московское коммерческое училище, которое он сразу же невзлюбил. И словесный факультет Московского университета, в который он влюбился мгновенно. Еще бы! Ведь в ту пору там учились Лермонтов, Белинский, Герцен, Станкевич. Хотя от их политических споров он держался в стороне. Может, просто ленился спорить? А вот Пушкина, который посетил Московский университет в 1832 году, он уже боготворил.

Затем – опять сонный Симбирск, канцелярия губернатора. И, наконец, Петербург. Опять та же скука. Мелкое чиновничье в департаменте Министерства финансов. И далеко не мелкое к нему отвращение.

«Если бы Вы знали, сквозь какую грязь, сквозь какой разврат, мелочь, грубость понятий ума, сердечных движений души проходил я от пелен и чего стоило бедной моей натуре пройти сквозь фалангу всякой нравственной и материальной грязи и заблуждений, чтобы выкарабкаться на ту стезю, на которой Вы видели меня, все еще… вздыхающего о том светлом и прекрасном человеческом образе, который часто снится мне…»

Отдельный человеческий образ, а не человеческое общество. Не в этом ли главное заблуждение Гончарова? Или просто характер? Талантливый и тем более гениальный писатель никогда не может быть аполитичным и равнодушным. И тем более рукоплескать злу. Даже если он всегда в стороне, его творчество всегда на стороне. Стороне правды. И справедливого общества. Жить в обществе и быть свободным от него, наверное, все-таки нельзя. Но писать гениальные книги и быть свободным от них, наверное, иногда можно.

«Он поэт, художник – и больше ничего. У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона.» Это Белинский о Гончарове… " За-ха-а-р!..»

И вдруг Гончаров, этот господин де Лень, прерывает работу над «Обломовым» и отправляется в кругосветное путешествие на парусном военном фрегате «Паллада» в качестве секретаря адмирала Е. В. Путятина. Да уж, сам Обломов, наверное, упал бы с дивана, узнав об этом. Но Гончаров Обломову не изменяет. Шторм, взрывы волн, ослепляющий блеск молнии. И луна. Что может быть красивее?! Его несколько раз вызывали на палубу полюбоваться красотами: вы же писатель! «Молния как молния, только без грома, если его за ветром не слыхать. Луны не было. «Какова картина?» – спросил меня капитан… «Безобразие, беспорядок», – отвечал я», – вспоминал Гончаров. И парадокс: «Фрегат «Паллада» до сих пор признан одним из лучших произведений о морских путешествиях. Нет, конечно, не парадокс.

Это ведь Гончаров, а не Обломов. Возможно, писатель всю жизнь доказывал, что Обломов никакого к нему родственного отношения не имеет. Впрочем, своим сильным творчеством он это доказал. Но «Обломов», как бы этого не хотел автор, стал самым лучшим его произведением. Причем одним из тех, уникальных, которые нужно в идеале прочесть три раза в жизни.

В юности, чтобы со свойственной юношеской энергией, осудив Обломова, заявить: я так жить не хочу. В зрелости, когда начинаешь обожать Обломова, завидовать и пытаться ему подражать. Лежа на диване. Чтобы наконец вскочить и заявить: я так жить все-таки не хочу. И в старости. Возможно, уже возненавидеть его или сильно пожалеть. И сказать: я так умереть не хочу…

Это поразительный роман. Без сложного сюжета, без стремительной фабулы. Медлительный и терпеливый. Словно о смене времен года. Весна. Обломов просыпается (на пару сотен страниц просыпается!) Летом влюбляется. Осенью скучает. Зимой засыпает…

Роман наделал столько шума! Славянофилы разглядели в обломовщине чуть ли не лучшие черты русской жизни, этакий патриархальный уклад. Либералы-западники – проявление «русской национальной болезни». Социал-демократы утверждали, что обломовщина ни что иное как социальное явление, следствие крепостничества…

И все же секрет успеха роман был в чем-то большем. Наверное, в том, что в каждом из нас неизбежно живет Обломов. Даже, если мы уверены, что не живет. Даже если мы такие деятельны, как Штольц, даже если мы такие идеалисты, как Ольга Ильинская. Даже если мы европейцы или азиаты. Есть такая партия – имени Обломова. И Гончаров ее создал своим бесспорным талантом.

Когда любому из нас хоть раз в жизни хочется укутаться в уютный персидский халат и залечь на диване, укрывшись с головой одеялом. И пусть даже муха жужжит на окне. И паутина блестит в углу. На столе тарелка со вчерашнего ужина. И графин с недопитой наливкой. «Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь – можно жить!..» А за окном – мягкий рассвет. Или это уже закат? И помечтать можно о чем-нибудь этаком. В общем-то ни о чем. И сон увидеть наиприятнейший. О своем райском детстве. И почувствовать прикосновение теплых маменьких рук. И вдохнуть жар самовара. А у печи увидеть медведя из нянькиных сказок. И пробежаться по пшеничному полю. А потом проснуться, зевнуть. Взять книжку и отбросить тут же ее. Поморщиться, потому что накопилось куча пренеприятнейших дел. Да ну их! Дела могут и подождать. А там, глядишь, и сами собой разрешаться. Ну, разве не красота? Не свобода?

И в этом однообразии дней есть некая вечность. Это Мцыри у Лермонтова хотел прожить три дня на свободе, чем в неволе всю жизнь. Обломов же выбрал для себя вечную свободу. И, как ни парадоксально, но в этом ничегонеделаньи есть тоже протест. Вызов миру и обществу. Почти как у Чацкого. С одним отличием – протест молчаливый. И что правильнее: не совершать зла? Или делать добро? Ведь любое общение – это и зло, и добро неизбежно. Это они, штольцы, пусть вращаются в обществе, путешествуют, гребут деньги лопатой, преклоняются перед сильными, зарабатывают чины.

Обломов выбирает свободу. Даже если она ограничивается диваном. И глотком холодного кваса. И дождливым окном. И персидским халатом. И пустыми мечтами. И потерей любви и мечты. И неизбежной Агафьей Матвеевной… «За-ха-а-р!»

Общество, в котором жил Гончаров было далеко не справедливым. Пушкина и Лермонтова довело до могилы. Шевченко забрало в солдаты. Чаадаева объявило сумасшедшим. Салтыкова-Щедрина упекло в ссылку. А Гончаров пишет роман о скуке и о потере смысла жизни. Может быть, для того, чтобы нам удалось преодолеть скуку и найти смысл в жизни? Или хотя бы попытаться? Даже, если на диване.

Впрочем, сегодня этот роман современен как никогда. Увы, но общество все конкретнее делится на обломовых и штольцев. Только обломовы гораздо менее чисты и непорочны. А штольцы более наглые и безнравственные. А где же третьи? Последние двадцать лет великий писатель Гончаров прожил в полном, почти болезненном уединении. Без семьи, без близких друзей. Уныние и одиночество. Он умер от воспаления легких в Петербурге. Свою литературную собственность завещал семье старого слуги… «За-ха-а-р!..»

«Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: жизнь – не сад, в котором растут только одни цветы…» Конечно, Иван Александрович Гончаров не был Обломовым. Он прошел и через жертвы, и через усилия, и через лишения. Порой в одиночестве. Он искал свой цветущий сад. Потому что честно спрашивал себя: «зачем жить?» А не «как жить?». И, наверное, находил ответ. Для всех нас… Как и другие писатели, которые потрясли мир.