Читать книгу Писатели, которые потрясли мир - Елена Сазанович - Страница 5

«Зима эта воистину нескончаемая. Глядишь в окно, и плюнуть хочется. И лежит, лежит на крышах серый снег. Надоела зима!» И зима надоела, и все надоело… Он (Мастер) перевел взгляд с окна на любимую старинную гравюру, висевшую над рабочим столом. Вот она – лестница жизни человека. Как же все просто, до слез. И гравюра проста, как сама жизнь.

Как же проста, оказывается, человеческая жизнь. И каждая ступень жизни вручает «свой приз». Восхождение – и призы увеличиваются, увеличиваются. Рождение, взросление, учение, женитьба, дети, работа, покой и достаток. Стоп. Уже полвека. Вершина. Не страшно и вниз потихоньку (хотя вниз всегда страшно). Внуки-наследники, мудрость, почет и… вечный покой… Если бы все было так просто. Может, таковой и должна быть наша жизнь? И, может быть, поэтому Мастер так любил этот лубок, где высчитана-выверена каждая ступень. Не плохо бы, но, увы…

Сколько раз он лихо поднимался вверх по этой лестнице, порой перескакивая через ступеньки. И сколько раз кубарем катился вниз. Возможно, и падал он, и поднимался не меньше других, а, возможно, и нет. Разве можно вычислить количество падений и взлетов. Ударов и аплодисментов. Нет таких математиков кто бы вычислил нашу жизнь…

А Мастер и вовсе до пятидесяти не дожил. И его судьбу потом назовут трагической. А он так хотел как здесь, на гравюре. Так просто и ясно. Счастливую или хотя бы не очень. От рождения до ухода… Не получилось.

Теперь трудно сказать от чего он умер – от болезни или от собственной судьбы. Которая была настолько противоречивой, что лестницу его собственной жизни трудно было бы изобразить. Возможно – невозможно. Нет такого гравера. А впрочем… Впрочем, возможно он любил эту гравюру только за то, что Гоголь перед смертью прошептал: «Лестницу, поскорее лестницу».

Гоголь определил судьбу Мастера, наверное, даже посмел распорядиться ею. И при жизни и даже после нее… Возможно, если бы не Гоголь… Которого Мастер боготворил всю жизнь и считал своим учителем… Хотя, возможно, он обязан всем именно Гоголю. И прижизненным бесславием. И посмертной славой. И даже надгробным камнем, который долгое время лежал на могиле Гоголя, а потом волею случая (или мистики?) оказался на могиле Мастера. Михаила Афанасьевича Булгакова.

«Беспокойный и блестящий писатель» Булгаков, написавший самый мистический роман за историю русской литературы, сам вряд ли был мистиком. В отличие от того же Гоголя. Ну, слишком противоречивой, слишком наглядной и не мистической была его жизнь.

Как внук церковного священника и сын профессора Киевской духовной академии Булгаков знал, что душа человека бессмертна. Как врач, прошедший и Первую мировую войну, и гражданскую, переживший девять переворотов в Киеве и прикованный тифозной горячкой к медицинской двуколке во Владикавказе, Булгаков знал, что человек далеко не бессмертен. Как писатель и философ Булкагов знал, что бесспорно бессмертными на земле остаются деяния человека, не больше и не меньше. Их не возьмешь с собой… в никуда. Ни в могилу. Ни в жизнь вечную. Они принадлежат только Земле. Как крайне противоречивая личность Булгаков знал, что в жизни с человеком все возможно, даже невозможное, но «нужно искать сердцевину, самое глубокое средоточие человеческого в этом человеке»…

Судьба мотала его и влево, и вправо. И красное в ней он видел и белое. Иногда одновременно. Иногда их не различал… Не раз волею судьбы и не раз добровольно ступал на дорогу, уводящую в сторону, порой – к краю. И не раз шел навстречу толпе. Зная, что вот-вот она его может смести.

«Можно с уверенностью сказать, что он поймает свою судьбу – она от него не уйдет». Он поймал свою судьбу, чтобы однажды заявить: «Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло».

Реалист или фаталист? Или и то, и другое… Он не раз просил у власти выезда за границу. Чтобы однажды заявить власти: «Я очень много думал в последнее время, может ли русский писатель жить вне Родины, и мне кажется, что не может». Космополит или патриот? Он резко и саркастично не раз высказывался в лицо власти. И в то же время терпеть не мог «подкусывания Советской власти под одеялом». Диссидент или государственник? Он любил шумные застолья, веселых приятелей и остроумные розыгрыши. Он был одиночка. У него не было друзей или было, очень и очень мало. Он составлял списки своих врагов. И в письме к Вересаеву написал «Мой главный враг – я сам».

Он заявлял, что рукописи не горят, безвозвратно уничтожая свои страницы о дьяволе. Он был всю жизнь озабочен квартирным вопросом при этом обнимая всю Вселенную.

Писатель русской классической школы, истинный интеллигент, «синеглазый консерватор», нетерпимый ко всяким литературным «измам», воюющий с Маяковским, он пользовался самыми авангардными приемами в прозе и по вечерам с удовольствием играл с Маяковским в бильярд. Ярый сторонник реализма он сочинил самый фантасмагорический роман.

У каждого есть свой дьявол, свой черт, свой Фауст, свой Воланд. От перемены имени – смысл не меняется… Когда он придумал своего Воланда, когда увидел его… Возможно, еще в юности, когда зачитывался своим любимым Фаустом. Когда услышал от Гете: «Воланд идет!»… Возможно, когда увидел бездомного пса и назвал его Бегемотом и перевоплотил его в кота. Почему бы и нет? Возможно, когда встретил свою последнюю любовь и назвал ее Маргаритой…

Или когда однажды на улице он неожиданно встретил Гоголя, который ему многозначительно подмигнул. Возможно, когда шел зимним вечером по Тверской в длиннополой шубе. А снег падал, падал. И сквозь зимнюю пелену он увидел эту самую простую до слез лестницу жизни. И захотел жить именно так – просто. И вопреки этому простому желанию сочинил самый непростой роман.

«На свете существует только две силы: доллары и литература». Доллары на первом месте. Провидец Булгаков знал, что возможно одна сила уйдет…

Как-то он попросил свою жену: «Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках». Его желание исполнилось… И пошли все дьяволы к дьяволу! А все черти к черту! Иногда только этого – «умереть на руках» – бывает достаточно, чтобы жизнь вдруг оказалась счастливой, а не трагичной. Чтобы «воистину нескончаемая зима» сменилась весной. В которую и суждено умереть. Чтобы идти вперед… уже по лестнице… вверх… И остаться. Уже навсегда. Как и другие писатели, которые потрясли мир.