Читать книгу Двуликий изгнанник - Хельга Ройстон - Страница 5

Прошло два дня, когда-то неловко обозначенные доктором. Минуло ещё четыре года, а Эдвард всё жил. Доктор не стал разглашать тайну Мордрейков, молчал и неприметный священник. Лорд и леди не лгали о мертворождённом, но на вопросы о наследнике отвечали немногословно. Аристократия оставалась уверенной, что Эдвард неизлечимо болен, потому и вынужден всё время проводить дома в компании родных и слуг, не принимать гостей и не посещать детские праздники. Родители его сторонились, им было совершенно всё равно, чем занят сын, лишь бы не показывался на виду.

Каждый день Эдварда начинался с умывания, и Бетси приносила два зеркальца: маленький лорд говорил, что хочет пожелать доброго утра «второму мне» и убедиться, что не натёр ему нос.

Няня привыкла и перестала бояться. И разве можно было отказывать мальчику с ангельской улыбкой и шелковистыми волосами, когда он просил:

– Второго меня причеши, пожалуйста.

– Да, милорд.

– А почему он не будет завтракать? – спросил он однажды.

– Он не умеет, мой господин.

– Давайте мы его научим!

– У нас вряд ли получится.

– А говорить – тоже не умеет?

– Нет, милорд. Доктор вчера сказал, что у «второго вас» нет языка.

– Но всё равно «второй я» такой забавный! Он мой друг. И я его люблю.

Бетси опустила взгляд, очень аккуратно подавая овсянку. После завтрака Эдвард встал спиной к окну.

– Милорд, не лучше ли будет вам посмотреть на жеребёнка на лужайке, чем на стену?

– Нет, Бетси, спасибо. Я видел лошадку вчера. А сегодня пусть он посмотрит. Он может! – Эдвард закрыл глаза. – Вот! Получилось. Не зря доктор говорил, что на затылке у меня глаза шевелятся. Спиной вижу. Хи-хи!

– Как вам будет угодно.

Бетси пошла в свою комнатку на третьем этаже особняка, и только там тихо заплакала. Всех поражало, с какой нежностью Эдвард относился к своему уродству. Просил родителей целовать на ночь худенькую сморщенную рожицу. Тут же поворачивался спиной ко всему, что вызывало интерес: показать «другому мне». Единственными собеседниками Эдварда были Бетси, святой отец Альберт и доктор Джеймс Вильбанд.

Священник показывал мальчику цветные картинки ангелов и праведников.

– Смотри, это – святой Эдуард, твой хранитель. Каждый раз, когда ты делаешь что-то хорошее, он кладёт в корзинку цветок. А если ты ведёшь себя плохо, то корзинка наполняется камнями, а это очень огорчает Бога.

– Ой! – испугался Эдвард. – Вчера там оказался камень…

– Неужели? Расскажи мне, мы постараемся его оттуда убрать.

– Я…я напугал матушку, когда повернулся к ней спиной. За это отец выгнал меня из комнаты.

– Ничего, мой милый. Бог никогда тебя не выгонит, – отец Альберт перевернул страницу и показал Деву Марию – светлую, сияющую, в голубом плаще-накидке, – и Небесная Матушка любит тебя.

Таков был мир, изображённый в чудных и мудрых книгах. Со временем Эдвард надеялся научиться понимать эти странные заковыристые значки на листках, и тогда не оставить непрочитанной ни одну книгу из отцовской библиотеки: так много ему хотелось узнать.

Иногда с интересом наблюдал он за слугами. Хоть отец и повторял, что все они – «мелкие людишки на одно лицо», Эдвард никак не мог этого понять. Ведь «все они» – такие разные! Кэтрин, старшая горничная – пухлая, коренастая, никогда не расставалась со шваброй, вставала раньше всех и кликала своих подручных «девонек» – Энн и Лотти. Вот уж кого нельзя было назвать похожими друг на друга! Энн – высокая, с длинными ногами, широкими плечами, так что платье и фартук для неё пришлось шить по меркам. Чуть выступающие скулы придавали ей обманчивую грубость. Сосредоточенная на работе, Энни улыбалась по утрам, когда, протерев окна в бальном зале и спустившись с лестницы, смотрела на солнце. Лотти же напоминала маленький рыжий огонёк. По комнатам она бегала вприпрыжку, могла состроить рожицу, натирая зеркало, но аккуратности было не занимать. Тонкие её пальчики без устали расправляли кружевные салфетки на тумбочках. Со щёткой в руках она не пропускала ни единой статуэтки или вазы. Именно благодаря Лотти в парадной галерее сверкали рамы картин и рыцарские доспехи.

В полуподвале, недалеко от винных погребов, обитала кухарка Эмма и её помощницы. Временами их было почти не видно за стеллажами, уставленными всякими диковинками – ступками, скалками, молотилками, баночками с приправами и соусами. Стена напротив огромной печи была сплошь завешана сковородками, и повсюду то и дело слышался лязг и гомон: трещали дрова, стучали по доскам ножи, а работницы постоянно состязались, кто громче споёт. «Однажды майским утром увидел я пару, что шла своим путём»7, «Шёл я по широко известным холмам Керри, и увидал Капитана Фаррела – он пересчитывал свои деньжонки…»8.

– Мора! А ты у нас ирландка?

– Да, и что с того? Мой брат где-то выучил эту песню! А-ха-ха!

Также жарко, людно и шумно было у прачек. Добела оттирали они простыни и рубахи, а взамен получали красные рубцы на пальцах.

За конюшни и псарни отвечали Джек и Уилл. Эдвард видел этих слуг только в окно, когда полагалось выводить животных на прогулку.

Куда важнее и главнее остальной прислуги был Бенджамин, дворецкий. Сам лорд не пожалел денег, чтобы справить для него одежду и ботинки. Предполагалось, что Бен станет встречать очень знатных и богатых гостей, но почему-то они появлялись в Мордрейк-меноре всё реже. В такие моменты матушка выбегала из комнаты, искала Бетси, испуганно повторяя: «Скорее уводи его! Запирай же, запирай!» Эдвард понимал, чего так боялась мать, и покорно отправлялся к себе – командовать деревянной армией. На вопросы о том, кто приехал, Бетси отвечала коротко: «Это снова мистер Саммерс, управляющий прядильнями вашего батюшки».

О том, что за стенами особняка течёт совсем другая жизнь, Эдвард знал не понаслышке. Поздно вечером в закрытой карете то Джек, то Уилл вывозили мальчика на прогулку в Лондон, а родители строго-настрого запрещали высовываться из окна – только смотреть из-за занавески. Взрослые могли сколько угодно говорить, что в городе нет ничего интересного, но Эдварда бесконечно манили тёмные улицы, заколоченные ставни и масляные фонари, качающиеся на ветру. Мальчик мог часами наблюдать за прохожими, разглядывать вывески и думать, что бы он мог сделать для преодоления людского страха и отвращения. Впечатлениями от столицы Эдвард делился только с Бетси, милой и ласковой, а после разговоров они обычно пели по вечерам старинные песни. На ночь Бетси не оставляла Эдварда без сказок.

Но однажды, когда Эдварду уже исполнилось десять, няню пригласили в кабинет к хозяину.

– Итак, Бетси Смит, – нахмурился лорд, – я весьма недоволен твоей работой. Видишь ли, мальчишка всюду расхаживает, пристаёт к слугам с вопросами, не даёт покоя мне и моей супруге. Не доведи Бог, петь начнёт, так его слышно за милю. А я не желаю отвлекаться от дел! Тебе было приказано не оставлять его без надзора и всё время занимать. Ты же что творишь? От тебя никакого прока! Я найду для него учителя, такого, чтобы целыми днями не выпускал его из классной комнаты.

– Я общаюсь с юным лордом, как могу. Если вам неугодны песни, обучу его грамоте, коли вы посчитаете нужным.

– Я позабочусь о том, чтобы учительская трость как следует прошлась по спине этого лодыря. А ты не смей врать мне: не положено всему вашему отродью уметь читать. Иди вон!

Вся прислуга тайно не жаловала лорда. Хозяин, хоть был невысок и худ, внушал немалый ужас. Двигался граф поспешно, нервно, по дому ходил второпях, наклонившись вперёд – так акула прорезает толщу воды в поисках добычи. Все домашние скорее бы столкнулись с Эдвардом, смотря на него со спины, чем попались на пути Мордрейка-старшего.

В тот вечер Эдвард безутешно плакал, а Бетси впихнули в руки горсть монет, посадили в карету, – какая была наименее приметна, – и отправили домой. Чуть позднее за высокую даже для богачей плату в Мордрейк-менор пригласили домашнего учителя.

– Каким он будет, отец?

Лорд Мордрейк отвечал неохотно, и по его рассказам Эдвард представлял себе рослого безликого господина в чёрном костюме и, непременно, с тростью, которая и внушала больше всего опасений: за непослушание можно было не на шутку получить по рукам или даже спине, и на слёзы никто не обратит внимания. Эдвард с ужасом ждал приезда незнакомца.