Читать книгу Собор у моря - Ильдефонсо Фальконес - Страница 14

– Это – брат моей матери и его сын, – сказала Маргарида своей мачехе, когда та узнала, что Грау заключил контракт еще с двумя людьми, чтобы те смотрели за семью лошадьми.

Грау заявил ей, что ничего не хочет знать о лошадях, и действительно, он даже не спустился вниз, чтобы осмотреть великолепные конюшни, расположенные на первом этаже особняка. Молодая супруга сама выбрала животных и привела с собой своего старшего конюха Жезуса, который посоветовал госпоже взять опытного стремянного Томаса.

Но четверо конюхов для семи лошадей – это слишком даже для привычек баронессы, и она высказала свои претензии по этому поводу в первое же посещение конюшен, после того как взяли Эстаньолов.

Изабель настояла, чтобы Маргарида продолжила рассказ.

– Они были крестьянами, рабами-земледельцами, – сообщила девочка.

Изабель не проронила ни слова, но с этого момента у нее появились подозрения.

– Его сын, Арнау, – говорила между тем Маргарида, – виноват в смерти моего младшего брата Гиамона. Я ненавижу их! Не понимаю, зачем отец нанял этих Эстаньолов.

– Мы узнаем, в чем дело, – заверила ее баронесса, цедя слова и не отрывая взгляда от спины Берната, который чистил одну из лошадей.

Однако Грау не придал значения словам супруги.

– Я счел это необходимым, – коротко объяснил он, подтвердив ее подозрения, что его родственники – беглые крестьяне.

– Если бы мой отец узнал…

– Но ведь он не узнает, не правда ли, Изабель? – Грау пронзительно посмотрел на жену, которая уже была готова спуститься к ужину.

Это был один из новых обычаев, введенных ею в жизнь Пуча и его семьи.

Баронессе едва исполнилось двадцать лет; она была ужасно худа, как и Грау. Некрасивая и лишенная тех соблазнительных изгибов, которыми в свое время очаровала жениха Гиамона, она к тому же обладала несносным характером, хотя поначалу Грау искренне верил, что благородство происхождения положительно влияет на нрав человека.

– Тебе ведь не хотелось бы, чтобы твой отец узнал, что ты живешь с двумя беглецами?

Баронесса посмотрела на него горящими глазами и вышла из комнаты.

Несмотря на неприязнь Изабель и ее пасынков, Бернат быстро доказал свое умение обращаться с животными. Он умел ухаживать за ними, кормить их, чистить им копыта и лечить, когда в том была нужда. Единственное, в чем можно было упрекнуть Берната, так это в том, что ему не хватало опыта придавать им особый лоск.

– Господа требуют, чтобы лошади блестели, – пояснил он однажды Арнау по дороге домой, – чтобы не было ни пылинки. Надо тереть и тереть, иначе не вычистишь песок, который забивается в кожу, а потом несколько раз пройтись щеткой, пока они не заблестят.

– А гривы и хвосты?

– Подрезать и заплетать их, а уже затем надевать на лошадей сбрую.

Арнау было запрещено подходить к животным. Он восхищался ими, видел, как лошади отвечали на ласки отца, и, когда в конюшне никого не было, Бернат, пользуясь случаем, разрешал сыну погладить их. Пару раз Бернат даже сажал его на одну из лошадей, но без седла, когда та спокойно отдыхала в стойле. Обязанности, которые вменили Бернату, не позволяли ему покидать место хранения упряжи. Там он чистил сбрую: натирал ее жиром и тер лоскутом до тех пор, пока она не впитывала жир и не начинала блестеть. Бернат старательно следил за состоянием вожжей и стремян, вычищал щеткой попоны и прочие украшения – чтоб ни одной ворсинки! Эту работу он выполнял пальцами, пользуясь ногтями как пинцетом, чтобы удалять тонкие волоски, которые впивались в ткань и прятались в ней. Позже, если у него оставалось время, он принимался полировать карету, приобретенную Грау.

Несколько месяцев спустя даже Жезус вынужден был признать мастерство крестьянина. Когда Бернат входил в любое из стойл, лошади ничуть не пугались и доверчиво подходили к нему. Он прикасался к животным, гладил их и шептал что-то им на ухо, чтобы успокоить.

Когда входил Томас, они опускали уши, а если стремянный кричал на них, забивались к дальней стенке.

«Что происходит с этим парнем? До сих пор он был примерным стремянным», – думал Жезус всякий раз, когда слышал громкие вопли Томаса.

Каждое утро, когда отец и сын уходили на работу, Жоанет из кожи лез, чтобы помочь Марионе, жене Пере. Мальчик убирал, наводил порядок в комнате и ходил с ней за покупками. Потом, когда она принималась готовить еду, Жоанет отправлялся на берег моря в поисках Пере. Всю свою жизнь старик посвятил рыбалке и теперь, помимо случайной помощи, которую он получал от общины, мог заработать несколько грошей на починку снастей. Жоанет, сопровождая рыбака, внимательно слушал его рассказы и бегал выполнять мелкие поручения, когда это было нужно Пере.

А если появлялась свободная минутка, малыш старался повидаться с матерью.

– Этим утром, – сказал он ей однажды, – Бернат пошел платить Пере за комнатку, но старик вернул ему часть денег. Он сказал, что малыш… «Малыш» – это я, ты знаешь, мама? Меня называют малышом. Да, так вот он сказал ему, что малыш помогал ему по дому и на берегу, поэтому он не должен платить за меня.

Пленница слушала, держа руку на голове ребенка.

Как все изменилось!

С тех пор как ее сын стал жить с Эстаньолами, он уже не сидел, всхлипывая в ожидании ее молчаливых ласк и какого-нибудь нежного слова. Теперь он разговаривал с ней, оживленно рассказывая что-нибудь интересное, и даже смеялся!

– Бернат обнял меня, – продолжал Жоанет, – а Арнау поздравил.

Рука напряглась на голове ребенка.

А Жоанет все говорил и говорил – об Арнау и Бернате, Марионе и Пере, о береге моря и рыбаках, о снастях, которые они чинили со стариком. Увлеченный рассказом, он даже не заметил, что женщина уже не слушает его. Она была довольна тем, что ее сын наконец-то знает, что такое объятие, что ее малыш счастлив…

– Беги, сынок, – перебила его мать, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Тебя, наверное, уже ждут.

Изнутри своей тюрьмы Жоана слышала, как малыш спрыгнул с ящика, и представила себе, как он перелез через глинобитную ограду.

Что чувствовала эта женщина?

Проведя годы в четырех стенах, Жоана изучила каждый закоулочек, по которым сотни раз прошлись ее пальцы. Она боролась с одиночеством и сумасшествием, глядя на небо через малюсенькое окошко, которое ей пожаловал король, великодушный монарх! Она переборола лихорадку, страшную болезнь, и все это – ради своего малыша, чтобы иметь возможность погладить сына по голове, подбодрить его, дать ему почувствовать, что, несмотря на все лишения, он не одинок в этом мире…

И вот теперь ее мальчик не одинок. О нем заботился Бернат, он его обнимал! Ей казалось, что она знает этого доброго человека. Она грезила им, пока текло время.

«Береги его, Бернат», – шептала она.

Теперь Жоанет был счастлив, смеялся, бегал и…

Жоана опустилась на пол и осталась сидеть в полной неподвижности. В этот день она не притронулась ни к хлебу, ни к воде: ее тело не нуждалось в еде.

Жоанет вернулся на следующий день, еще через день, еще, и она слушала, как он смеялся и рассказывал о сказочном мире.

Из окна доносился приглушенный голос, который отрывисто произносил: «да», «нет», «смотри», «беги», «спеши жить».

– Беги наслаждаться этой жизнью, которой по моей вине у тебя не было, – добавила шепотом женщина, когда ребенок спрыгнул с ограды.

Хлеб скапливался внутри тюрьмы Жоаны.

– Ты знаешь, что случилось, мама? – Жоанет придвинул ящик к стене и сел на него; ноги его все еще не доставали до земли. – Нет? Хочешь об этом узнать?

Усевшись, он согнулся и прислонился спиной к стене там, где рука матери привычно должна была искать его голову.

– Я тебе расскажу. Это очень забавно. Получилось так, что вчера одна из лошадей Грау…

Но рука так и не появилась из окна.

– Мама? Слушай. Я говорю тебе, это забавно. Речь идет об одной из лошадей…

Жоанет повернулся в сторону окна:

– Мама?

Он подождал.

– Мама?

Мальчик напряг слух, стараясь не обращать внимания на грохот ударов котельщиков, разносившийся по всему кварталу.

И снова ничего.

– Мама! – крикнул он.

Жоанет стал на колени. Что он мог сделать? Она всегда запрещала ему приближаться к окну.

– Мама! – вновь крикнул он, поднимаясь к проему.

Она всегда говорила, чтобы он не смотрел, чтобы никогда не пытался увидеть ее.

Но она не отвечала…

Жоанет заглянул в окно.

Внутри было слишком темно. Он забрался на проем и перебросил ногу. Так ему пролезть не удалось. Тогда он попытался забраться в окно боком.

– Мама? – снова позвал мальчик.

Зацепившись за верхнюю часть окна, малыш поставил обе ноги на подоконник и спрыгнул внутрь.

– Мама? – прошептал он, когда его глаза привыкли к темноте.

Он подождал, пока смог различить яму, из которой исходило непереносимое зловоние, а с другой стороны, слева от него, возле стены, на тюфяке из соломы он увидел тело, свернувшееся калачиком.

Жоанет напрягся. Он не двигался. Постукивание молотков по меди осталось снаружи.

– Я хотел рассказать тебе одну забавную историю, – сказал он, медленно приближаясь к тюфяку. Слезы катились по его щекам. – Ты будешь смеяться, – пробормотал он.

Жоанет присел возле трупа своей несчастной матери.

Жоана закрыла лицо руками, как будто знала, что сын проберется к ней в камеру, а ей не хотелось, чтобы он увидел свою мать – даже после ее смерти.

– Можно тебя потрогать? – Малыш погладил мать по волосам, грязным, спутанным, сухим, жестким. – Тебе пришлось умереть, чтобы мы смогли быть вместе…

Жоанет расплакался.

Бернат, вернувшись домой, увидел стоявших в дверях Пере и его жену. Перебивая друг друга, они сообщили ему, что Жоанет не возвращался. Они никогда не спрашивали мальчика, куда он идет. Когда Жоанет исчезал, старики думали, что он побежал в церковь Святой Марии. Но этим вечером никто его там не видел. Мариона в отчаянии подняла руку ко рту.

– А если с ним что-нибудь случилось? – всхлипнула она.

– Мы найдем его, – попытался успокоить ее Бернат.

А Жоанет оставался со своей матерью.

Сначала он гладил рукой ее волосы, потом расчесывал их пальцами и распутывал. Он не пытался увидеть ее лицо. Через какое-то время он поднялся и повернулся к окну.

Смеркалось.

– Жоанет?

Жоанет снова посмотрел на окно.

– Жоанет? – услышал он с другой стороны пристройки.

– Арнау?

– Что случилось?

Изнутри раздался тоскливый голос:

– Она умерла.

– А почему ты не…

– Не могу. Здесь нет ящика. Слишком высоко.

«Какой ужасный запах», – мелькнуло в голове Арнау, и он побежал к отцу.

Тем временем Бернат стучал в дверь дома котельщика Понса. Что мог делать мальчонка там, внутри пристройки, целый день?!

Он стал стучать еще сильнее. Дверь открылась, и перед ним появился гигант, заняв почти весь дверной проем. Бернат отступил назад.

– Чего вы хотите? – прорычал котельщик. Он стоял без штанов, в одной мятой рубахе, которая доходила ему до колен.

– Меня зовут Бернат Эстаньол, а это – мой сын, – сказал Бернат, положив руку на плечо Арнау и подталкивая его вперед, – друг вашего сына Жоа…

– У меня нет никакого сына, – перебил его Понс, собираясь закрыть дверь.

– Но у вас есть жена, – возразил Бернат, придерживая дверь и вынуждая Понса уступить. – Вернее, – уточнил он под тяжелым взглядом котельщика, – была. Она умерла.

Понс не шелохнулся.

– Ну? – спросил он, чуть заметно пожав плечами.

– Жоанет там, внутри, вместе с ней. – Бернат пытался выказать всю свою твердость, на которую был способен. – Мальчик не может выбраться из пристройки.

– Там ему и место, – буркнул в ответ Понс. – Этот ублюдок должен был бы находиться с ней всю свою жизнь.

Бернат встретился взглядом с котельщиком и сильнее сжал плечо сына. Арнау невольно съежился, но тут же, когда Понс посмотрел на него, выпрямился.

– Вы собираетесь что-нибудь делать? – продолжал настаивать на своем Бернат.

– Ничего, – ответил котельщик. – Завтра, когда я разрушу комнатушку, мальчишка сможет выйти.

– Нельзя оставлять мальчика там на всю ночь…

– В моем доме я могу делать все, что захочу.

– Я сообщу викарию, – заявил Бернат, осознавая бесполезность своей угрозы.

Понс прищурил глаза и, не говоря ни слова, исчез в доме, оставив дверь открытой. Бернат и Арнау растерянно переглянулись. Когда Понс вернулся, они увидели в его руках веревку, которую великан вручил Арнау.

– Вытащи своего дружка оттуда, – приказал он, – и скажи ему, что теперь, когда мать умерла, я не хочу его больше здесь видеть.

– Как… – начал было Бернат.

– Так же, как он пробирался сюда все эти годы, – удаляясь, бросил Понс. – Через ограду. Через мой дом вы не пройдете.

– А женщина? – спросил Бернат, прежде чем хозяин успел захлопнуть дверь.

– Его мать мне доверил король, поставив условие, что я ее не убью. Теперь, когда она умерла, я и верну ее королю, – скороговоркой объяснил Понс. – Я отдал хорошие деньги в качестве залога и, клянусь Богом, не собираюсь лишиться их из-за какой-то шлюхи.

Отец Альберт, уже знавший историю Жоанета, и старый Пере со своей женой – им Бернат не мог не рассказать о случившемся, искренне сочувствовали беде ребенка. Все трое старались сделать для него хоть что-нибудь. Несмотря на это, мальчик продолжал молчать, и его движения, ранее нервные и беспокойные, сейчас стали медленными, как будто какой-то невыносимый груз давил ему на плечи…

– Время все лечит, – произнес как-то утром Бернат, обращаясь к Арнау. – Нужно подождать, окружить его любовью и заботой.

Но Жоанет продолжал молчать, только иногда заходился в приступах плача, которые случались с ним каждую ночь.

Отец и сын внешне сохраняли спокойствие, затаившись на своих тюфяках. Затем силы покидали малыша, и сон, беспокойный и недолгий, брал верх…

– Жоанет, – услышал как-то Бернат голос Арнау. – Жоанет…

Ответа не последовало.

– Если хочешь, я могу попросить Святую Деву, чтобы она тоже стала твоей матерью.

«Правильно, сынок!» – подумал Бернат. Он и сам хотел предложить сыну сделать это, но понимал, что Святая Дева – это секрет мальчугана и потому он сам должен был принять такое решение.

И Арнау это сделал. Но Жоанет не отвечал. В комнате воцарилась глубокая тишина.

– Жоанет? – снова позвал его Арнау.

– Так меня называла мама.

Это было первое, что малыш сказал за несколько дней, и Бернат, стараясь лежать спокойно, услышал:

– А ее уже нет. Теперь я – Жоан.

– Как хочешь. Слышал, что я тебе сказал о Святой Деве, Жоанет… Жоан? – поправил себя Арнау.

– Но твоя мама не говорит с тобой, а моя говорила.

– Скажи ему о птицах! – тихонько подсказал Бернат.

– Но я могу видеть Святую Деву, а ты не мог видеть свою маму.

Жоанет снова замолчал.

– Откуда ты знаешь, что она тебя слышит? – спросил малыш после довольно продолжительной паузы. – Она – всего лишь каменная фигура, а каменные фигуры не слышат.

Бернат затаил дыхание.

– Если ты уверен, что она не слышит, – ответил Арнау, – почему все с ней говорят? Даже отец Альберт это делает. Ты сам видел, не так ли? Или ты считаешь, что отец Альберт ошибается?

– Но она ведь – не мать отца Альберта, – возразил малыш. – Он мне сказал, что у него есть своя мать. Как я узнаю, что Святая Дева захочет стать моей матерью, если она со мной не разговаривает?

– Она тебе это скажет ночью, когда ты спишь, или через птиц.

– Птиц?

– Ладно, – пробормотал Арнау. Сам он, конечно, знал, как можно говорить через птиц, хотя и не осмеливался сказать об этом отцу. – Это сложнее. Тебе это объяснит мой… наш отец.

Бернат вдруг почувствовал, как комок подступил к горлу. В комнате снова воцарилось молчание.

– Арнау… – раздался грустный голос Жоана. – А не могли бы мы пойти в церковь прямо сейчас и спросить об этом у Святой Девы?

– Сейчас?

«Да, сейчас, сынок, сейчас. Ему это необходимо», – подумал Бернат.

– Ну пожалуйста…

– А ты знаешь, что запрещено заходить в церковь ночью? – спросил Арнау. – Отец Альберт…

– Мы не будем шуметь. Никто не узнает. Пойдем.

Арнау согласился, и дети, стараясь не шуметь, покинули дом Пере, находившийся неподалеку от церкви Святой Марии у Моря.

Бернат не на шутку разволновался, но постарался успокоить себя: что с ними может случиться? Ведь все, кто их знает, любят этих славных мальчуганов… В лунном сиянии возвышались леса, выведенные на половину стены, контрфорсы, арки и апсиды…

Церковь Святой Марии стояла окутанная тишиной, только у костров время от времени прохаживались охранники. Арнау и Жоанет обошли церковь со стороны улицы Борн: главный вход был закрыт, как и другая ее часть со стороны кладбища Шелковиц, где хранили бо́льшую часть строительных материалов. Одинокий костер освещал строящийся фасад. Юрким мальчикам пробраться внутрь было не так уж трудно: стены и контрфорсы спускались от апсиды до улицы Борн, а дощатый настил вел к входной лестнице. Стараясь в точности следовать чертежам мастера Монтагута, которые указывали на месторасположение дверей и ступеней, дети пробрались внутрь храма. Они молча дошли до часовни Святых Даров, которая находилась в крытой галерее, где за крепкой, красиво отделанной решеткой из кованого железа их ждала Святая Дева, всегда освещенная свечами из чистого пчелиного воска, которые ставили бастайши.

Оба перекрестились. «Вы всегда должны это делать, когда заходите в церковь», – говорил им отец Альберт.

Мальчики взялись за решетку часовни.

– Он хочет, чтобы ты была его матерью, – сказал Арнау, обращаясь к Святой Деве. – Его мать умерла, а я не против, чтобы ты была матерью для нас обоих.

Жоан посмотрел на Святую Деву, а потом, сжимая решетку, спросил:

– Ну что?

– Тихо! – воскликнул Арнау и продолжил: – Отец говорит, что мальчику пришлось много страдать. Его мать была в заточении, представляешь? Она могла только высунуть руку через окошко, чтобы погладить его по голове. Жоан не мог видеть ее, пока она не умерла, но он мне сказал, что даже тогда не смотрел на нее. Она ему запретила это делать.

От подсвечника, стоявшего как раз под святым ликом, поднимался ароматный дым. Взгляд Арнау затуманился, и каменные губы улыбнулись ему.

– Она будет твоей матерью, – возвестил мальчик, обращаясь к Жоану.

– Откуда ты знаешь, что она отвечает?..

– Знаю – и все, – резко оборвал его Арнау.

– А если я ее спрошу?

– Нет, – коротко ответил Арнау.

Жоан посмотрел на каменный лик; ему хотелось поговорить со Святой Девой, как это делал Арнау. Почему она слушала только его брата? Откуда мог знать Арнау, что она согласна?

Пока Жоан клялся себе, что однажды он тоже станет достойным того, чтобы самому поговорить с ней, послышался шум.

– Тсс! – прошептал Арнау, глядя в сторону проема, ведущего к воротам Шелковиц.

– Есть кто живой? – раздался чей-то голос, и друзья увидели отблески пламени от зажженного светильника, поднятого вверх.

Арнау направился в сторону улицы Борн, откуда они заходили, но Жоан стоял не двигаясь. Его взгляд был прикован к светильнику, который приближался к крытой галерее.

– Пойдем! – прошептал Арнау и потянул его за собой.

Внезапно они заметили внутри церкви Святой Марии еще несколько огней, которые приближались к первому светильнику. Охранники разговаривали, перекрикиваясь между собой.

Арнау разволновался. Бежать было некуда. Что им оставалось делать?

Дощатый настил! Он толкнул Жоана на пол, но малыша словно парализовало. Доски не были закрыты с боков, и Арнау снова подтолкнул Жоана. Оба мальчика поползли назад, пока не уткнулись в фундамент церкви. Жоан дрожал от страха. Люди со светильниками поднялись на помост. Шаги охранников, идущих по доскам, отдавались в ушах Арнау, а их голоса заглушали стук сердца.

Мальчики ждали, пока люди осмотрят церковь.

Это тянулось целую вечность!

Арнау посмотрел вверх, пытаясь увидеть, что происходит. Каждый раз, когда свет пробивался через стыки досок, дети сжимались в комок, боясь, что их обнаружат.

В конце концов охранники ушли. Только двое из них остались на помосте и оттуда светили еще какое-то время перед собой, пытаясь разглядеть что-либо…

Просто удивительно, что они не слышали биения их сердец!

Наконец и эти двое спустились с помоста.

Арнау повернул голову в ту сторону, где прятался малыш. Один из охранников повесил светильник рядом с помостом, а его напарник стал медленно удаляться.

Куда же запропастился Жоан? Арнау подполз к тому месту, где помост подходил прямо к церкви. Он провел в темноте рукой и нащупал отверстие, маленькое углубление, которое открывалось в фундаменте.

После того как Арнау подтолкнул его, Жоан пополз под настил; ему ничто не препятствовало, и малыш вскоре оказался в небольшом тоннеле, который вел к главному алтарю. Время от времени Арнау приказывал ему: «Тихо!» И хотя трение собственного тела о землю не позволяло Жоану что-либо слышать, он был уверен, что Арнау где-то рядом. Во всяком случае, он слышал, как тот тоже лег под дощатый помост. Только когда узкий тоннель расширился, мальчик смог оглянуться и даже стать на колени.

В этот момент Жоан осознал, что остался один.

Где он? В кромешной тьме ничего не было видно.

– Арнау, – позвал он.

Его голос отозвался эхом. Это… это было похоже на… пещеру. Под церковью!

Он снова позвал, потом еще и еще раз. Сначала тихо, но потом он закричал так, что собственный голос напугал его.

Мальчик мог бы попробовать вернуться, но как теперь найти тоннель, по которому он полз?

Жоан вытянул руки, однако ничего не нащупал.

Наверное, он слишком далеко заполз…

– Арнау! – крикнул он снова.

Никакого ответа.

Жоан заплакал. Что его ждет в этом месте? Чудовища? А если это ад? Ведь он сейчас под церковью! Разве не говорили ему, что ад внизу? А вдруг сейчас появится дьявол?!

Тем временем Арнау полз по тому же пути, понимая, что Жоан мог спрятаться только там, под этим помостом. Продвинувшись немного вперед, когда его голос уже не могли слышать снаружи, Арнау позвал своего друга.

Ответа не было.

Он пополз дальше.

– Жоанет! – крикнул он и тут же поправился: – Жоан!

– Я здесь, – услышал он наконец голос малыша.

– Где «здесь»?

– В конце тоннеля.

– С тобой все в порядке?

Жоан перестал дрожать.

– Да.

– Тогда возвращайся.

– Не могу. – Жоан вздохнул. – Здесь темно, как в пещере, и я не знаю, где выход.

– Попробуй найти стены на ощупь… Нет! – Арнау внезапно замолчал. – Не делай этого, ты меня слышишь, Жоан? Здесь могут быть другие тоннели. А если я к тебе подползу… Там что-нибудь видно, Жоан?

– Нет, – ответил малыш.

Арнау готов был ползти дальше, чтобы встретиться с малышом, но вдруг подумал о том, что он тоже может потеряться.

И вообще – откуда здесь, под церковью, пещера?

Чуть поразмыслив, Арнау немного успокоился: теперь он знал, как ему поступить.

Для начала нужен свет. Со светильником они наверняка выберутся отсюда.

– Подожди меня там! Ты меня слышишь, Жоан? Сиди спокойно и жди! Не двигайся. Ты меня слышишь? – повторил он.

– Да, слышу. А что ты будешь делать?

– Пойду поищу фонарь и вернусь. Жди меня и не двигайся, хорошо?

– Да… – пробормотал Жоан.

– Думай, что ты как раз под тем местом, где находится Святая Дева, твоя мать.

Не услышав ответа, Арнау спросил:

– Жоан, ты меня слышишь?

«Как я могу его не услышать?» – подумал малыш. Арнау сказал: «Твоя мать», а сам не дал ему поговорить с ней. Может, Арнау не хотел, чтобы она была их общей матерью, и специально заточил его здесь, в аду?

– Жоан! – снова крикнул Арнау.

– Что?

– Жди меня и не двигайся.

Арнау с трудом пополз назад, пока снова не оказался под дощатым помостом, со стороны улицы Борн. Не раздумывая ни минуты, он схватил светильник, который оставил охранник, и снова вернулся в тоннель.

Жоан увидел, как к нему приближается свет. Когда стены тоннеля расширились, Арнау сделал огонь поярче.

Малыш стоял на коленях в двух шагах от выхода из тоннеля. Жоан смотрел на него испуганными глазами и едва сдерживался, чтобы не заплакать.

– Не бойся, – попытался успокоить его Арнау.

Он поднял светильник и еще прибавил огня. Что же это такое?

Неужели кладбище?

Да, они были на кладбище. Маленькая пещера, которая, словно пузырек воздуха, по какой-то причине осталась под Святой Марией. Потолок был таким низким, что дети не могли встать на ноги.

Арнау направил свет в сторону больших амфор, похожих на те, которые он видел в мастерской Грау, но сделанных более грубо.

Некоторые были разбиты, и они увидели трупы, находившиеся там. Были здесь и другие амфоры – обрезанные по бокам, соединенные между собой, с печатью в центре.

Жоан дрожал, не в силах отвести взгляд от мертвецов.

– Спокойно, – твердо произнес Арнау, приближаясь к нему.

Но Жоан вдруг резко отпрянул.

– Что?.. – хотел было спросить Арнау.

– Пойдем отсюда, – попросил Жоан, перебивая его.

Не ожидая ответа, он полез в тоннель. Арнау полез следом за ним и, когда они оказались под помостом, потушил светильник.

Никого не было видно вокруг. Арнау вернул светильник на место, и мальчики возвратились в дом Пере.

– Никому ни слова, – предупредил он Жоана. – Хорошо?

Жоан не ответил.