Читать книгу Компьютерная княгиня - Инна Юрьевна Анохина - Страница 1

Глинский происходил из хорошей бандитской семьи, уходящей своими криминальными корнями в далекое прошлое. Его прапрадедушка грабил меховые обозы в Сибири, прадедушка успел насолить и царской власти и молодой республике Советов, особенно во времена НЭПа, дедушка предпочитал кражи со взломом, папаша – грабеж, особенно во времена кооперативов. Потом папаша взялся за ум и стал почти легальным бизнесменом.

Как ни странно, по устоявшейся семейной традиции мужчины его семьи женились только на хороших, интеллигентных, а порой и аристократичных, девушках, женились по разному, иногда умыкая невест из родительского дома, иногда по взаимному согласию, даже в те времена срабатывал стереотип барышня–хулиган.

Мать Глинского, женщина нежная, воспитанная, скончалась через неделю после родов, взяв у мужа обещание, вывести мальчика в люди по прямой дорожке, а не как обычно.

Папаша, горячо любивший жену и не успевший разочароваться в браке в связи с его недостаточной длительностью, слово сдержал, и с детства юного Сашу таскали в музыкальную и художественную школы. До сих пор вид любого инструмента вызывал дрожь, а запах красок – аллергию. Затем были добавлены уроки английского и французского языков, именно так папаша представлял хорошее воспитание.

Правда, много внимания сынуле отец уделять не мог, по временам его сажали и тогда к воспитанию подключались родственники с маменькиной стороны, дед– известный врач и бабушка – профессор. Это и привело к тому, что Глинский знал много слов длиннее трех букв, а посему был чужим в стае братков. Сообщество интеллигентов к себе его тоже не приняло, по давней российской традиции интеллигент может быть умным, благородным, но уж никак не богатым, а Глинский по меркам Муромска был несказанно богат.

Когда Саше исполнилось двадцать четыре года, папеньку расстреляли парой автоматных очередей и Глинский–младший стал сиротой. Впрочем, папенька успел позаботиться о сыне и в еще неокрепшие руки упала небольшая империя.

Гены, как известно платочком не накроешь и воспитанием не испортишь. Саша отгрохал памятник, который и по сей день пугал посетителей кладбища мрачным выражением лица на трехметровом гранитном постаменте, и начал править. Спустя пять лет империя разрослась, поглотив город Муромск полностью, все работали только на его заводе и двух фабриках, строились только из его кирпича и бревен опять же Сашиной лесопилки. Семейной традиции он изменять не стал и университетов не заканчивал, хотя папенька настаивал. Твердое убеждение, что лишнее образование мешает мозгам растекаться свободно, в голове укрепилось намертво, тем более, что кое–кто из школьных друзей, закончив эти самые университеты, вернулся домой и горбатился на необразованного Сашу.

И вот теперь он был хозяином Муромска, привыкнув царствовать и править, не встречая на своем пути желающих препятствовать. Стоит ли говорить о том, что характер стал несколько самонадеянным, нахальным и уверенным в собственной правоте безоговорочно. Слово «несколько» можно спокойно выбросить.

***

Было раннее утро. Господин Глинский, просыпался осторожно, медленно, с явной неохотой. Вчера вечером, вернувшись из столицы, отправился в ресторан к старому другу Лехе, где увлекся процессом празднования возвращения в родные пенаты. Утром ощущались последствия увлечения. Голова гудела, сердце рвалось из груди, отравленной алкоголем, мерзкий пот выступил на лбу.

Глинский не был любителем больших пьянок, но поездки в столицу всегда так выматывали… Он привык чувствовать себя в родном Муромске хозяином, удачливым бизнесменом, в конце концов, местным олигархом, пусть небольшим по меркам столицы, но для своего городка власти у него было предостаточно.

Сложный характер, приправленный ощущением вседозволенности, не позволил обзавестись друзьями. Леха не в счет, старые школьные связи. Впрочем, одиночество его не тяготило, а скорее давало ощущение непохожести на окружающих. Он привык поступать всегда в соответствии только со своими прихотями, и эта безнаказанность доставляла ему удовольствие.

Бизнес в городке делился на две неравные части. Все виды производства принадлежали Глинскому, все развлечения: рестораны, единственное казино, девочки находились в подчинении у приятеля Лехи. Но вот в столице выяснялось, что никакой он не олигарх, а просто удачливый купец местного разлива. Как же было не выпить по возвращению.

Итак, наступило утро, не самое здоровое утро в его жизни. Повернулся на бок, мечтая дотянуться до стакана воды, оставленного заботливым Олегом, правой рукой и оруженосцем, на небольшом столике возле дивана, кровати Глинский категорически не признавал.

В кабинет энергичной походкой вошел Олег.

– Вы как, Александр Дмитриевич?

– В забеге на марафонскую дистанцию участвовать не буду. А так…, – затих, прислушиваясь к ощущениям, – переживем. На сегодня что-нибудь важное есть?

– Астапьев назначил встречу в мэрии. Есть интересное предложение.

Астапьев был еще одним школьным приятелем, городок то небольшой, все друг друга знали. А он знал все и обо всех. Предложение о встрече означало выгодное дельце.

– Тогда к нему и все, на сегодня я не игрок.

Глинский все-таки встал с дивана, потянулся и проследовал в ванную комнату. После душа немного полегчало, во всяком случае, одну встречу он проведет, а потом домой.

Тридцатидвухлетний Александр Дмитриевич Глинский был известен в городе как человек жестокий, расчетливый, опасный и умный. Очень высокий, накачанный, он не был красив. Большой лоб, глубоко сидящие черные глаза, упрямо выпяченный вперед подбородок, хорошо очерченный прямой нос с ноздрями, которые начинали подрагивать в предчувствии добычи, и крупный рот с приклеенной ироничной улыбкой, нравились женщинам, они же хотя и интересовали его, но только в свободное от бизнеса время. Он жил один и привычный образ жизни менять не собирался.

Легко впадая в бешенство, крушил все на своем пути и тогда окружающие, включая самых приближенных лиц, старались не попадаться на глаза.

Сборы были недолгими, джип выехал со двора. Дом местного олигарха располагался в небольшом поселке в пяти километрах от города. Поселок состоял всего из десятка домов, принадлежащих самым удачливым дельцам Муромска, его дом был последним на единственной улочке поселка, рядом протекала небольшая речушка, за ней простирался луг, дальше начинался лес. Хозяин любил тишину и спокойствие, наверное, потому, что самого его спокойным назвать было никак нельзя.

Когда машина проезжала мимо пустовавшего уже несколько лет соседнего дома, открылись ворота, и ярко красная Шкода на всем скаку врезалась в джип. Раздался визг покореженного металла, зазвенели стекла.

– Ну, и что это было? – зло спросил Глинский, обращаясь к затихшим водителю и Олегу.

Ответа не последовало. Не спеша, выбрался из машины, потянулся во весь двухметровый рост. Навстречу выпрыгнула невысокая рыжая девчушка, сверкнула ярко–зелеными глазами, подскочила ближе.

– У вас глаза на каком месте растут? Вы что, машину не видели?

Хозяин городка в недоумении уставился на говорящую. Никто уже давно не мог позволить себе такой тон, да еще, когда сам же протаранил машину, которую и гаишники то боялись, не то, что простые жители.

– Ты кто? – рявкнул, наливаясь злобой.

– А что, если наши машины поцеловались, то мы уже перешли на ты? А ты кто?

Глинский в изумлении развел руками и обернулся посмотреть на застывших в полном недоумении соратников. Из дома бежала охрана, бдительно тараща глаза.

– Ты сначала золотой

Так, Олег, сегодня день явно не задался. Астапьеву позвони, пусть в гости приезжает, кого-нибудь пошли за пивом, а это чудо забрось к нам, выпьем, разберемся.

Хозяин повернулся и пешком отправился домой, зверея с каждым шагом.

– Ну и дети пошли, мелкая, рыжая, вредная, да еще и нахальная.

На секунду обернулся. Ребята пытались вежливо сопроводить девушку в гости.

– Пройдем к нам, разберемся, не волнуйтесь, – слышался голос Олега.

– Я спешу, – возмущалась рыжая, тормозя всеми конечностями.

– Мы это заметили. Зайдете в гости, узнаем, кто вы, откуда, как папа расплачиваться будет, и поедете на чем–нибудь дальше. А машинка пока у нас постоит до папиного приезда.

Девицу все-таки затолкали в дом, заперли в кабинете на втором этаже, а Глинский уселся на кухне с бутылкой холодного пива.

Собственный дом напоминал ему боярский терем, во всяком случае, так, как его изображают в сказках. Двухэтажный, выстроенный добротно, много дерева, никакого пластика, дом постоянно источал запах сосны, хотя переехал он в него лет пять назад. Первый этаж предназначался для охраны и официальных встреч, на втором жил сам хозяин. Ничего современного, мебель из дерева, тяжелые портьеры, толстые ковры. Никаких спален и будуаров, огромный, сделанный на заказ, диван стоял в кабинете, кроме этого была библиотека, небольшой зал, кухня–столовая, и, конечно, помещение для тренажеров.

Когда появился Астапьев, Глинский успел слегка остыть, пиво благотворительно сказалось на голове, впрочем, некоторое количество злости еще осталось, но крушить любимую мебель было уже поздно, запал иссяк.

– Коля, посмотри на девицу в кабинете.

Олег открыл запертую на ключ дверь.

– Дарья Дмитриевна! Как вы здесь оказались?

Возмущенно марширующая по комнате от окна, из которого открывался такой привлекательный вид на собственное жилье, до запертой двери, девица пыхнула:

– Выехала за ворота, а этот, – кивнула в сторону двери, за которой скрывался хозяин, – вылетел на всех парах, шмякнул мою машину, потом налетели какие–то сумасшедшие, хватают за руки, тащат… Странный у вас город, вы не находите? Куда милиция смотрит, это же полный беспредел! Передайте этому, – снова кивок на дверь, – если меня сейчас не выпустят, начну бить окна …

– Не волнуйтесь, все образуется, – Астапьев бегом направился к Глинскому.

– Ну?

– Я ее знаю. Она недавно в нашем городе, но из столицы, – многозначительно посмотрел вверх, – звонили, просили опекать и содействовать. Она у них какой-то гений по компьютерам. Фирма у нее и еще двух мужиков, заказы выполняют и, по–моему, – помолчал, – крыша у них, причем сильная крыша, ты бы не связывался. – Астапьев нервничал. – Отпусти ты ее, а?

Глинский задумался, стоит ли заводиться вновь, все-таки эта столица, уже и в его городке командует, но мимо прошел Олег, потарахтев сеткой с шевелящимися раками. Решил, не стоит, однако уточнил:

– Подожди, она же совсем зеленая, ей лет двадцать, может на год больше.

– Во–первых, ей двадцать пять, насколько я помню, а во–вторых, компьютерные гении все молодые, наука у них такая. Саша, отпусти ты ее, мне ж потом не отвертеться.

– На пиво останешься?

– Да мне в мэрию еще возвращаться, – Астапьев напрашивался на уговоры.

Мирная беседа была прервана появлением рыжей помехи.

– Вообще-то это вы виноваты, летели как пожарная команда по вызову, или вы и правда самый главный местный пожарник? – заявила наглая девица, входя в комнату.

Глинский удивился.

– Почему она шастает по моему дому?

Саша, – Астапьев молитвенно сложил руки, – не мог же я ее запереть.

Глинскому было плевать на девчонку, но кто-то должен ответить за все неприятности начиная от столичной эпопеи, включая похмелье, слегка подправленное пивом и завершая разбитой машиной. Искоса взглянул на рыжую.

– Ладно, спроси у ребят, кто хочет…, – помолчал, подбирая термин, – развлечься, а потом отпустите, черт с ней, – и потянулся за следующей бутылкой.

Взгляд начавшего пьянеть хозяина, пиво хорошо легло на вчерашнюю закваску, задержался на виновнице перепалки. Она стояла совершенно спокойно, рассматривая его удивленно и даже с каким-то интересом, словно необычный экземпляр. Рыжие, слегка вьющиеся, коротко стриженные волосы обрамляли бледноватое лицо с той нежной кожей, которая бывает только у настоящих светловолосых женщин. Небольшого роста, хорошо сформированная грудь, очень тонкая талия и достаточно широкие бедра делали фигуру очень женственной.

Больше всего удивляло выражение лица, в нем не было ни тени испуга, а ведь должен же был появиться после фразы, что сейчас используют всем табором.

– Не надо ее трогать, потом неприятностей не оберешься, – Астапьев продолжал гнуть свою линию.

Глинский еще раз взглянул на виновницу происшествия. В зеленых глазах появилась ирония.

– На мой взгляд, с утра вредно так наливаться пивом. Впрочем, – усмехнулась, – с утра выпил, весь день свободен, не правда ли? Вы – главный местный алкоголик, – подвела итог своим наблюдениям.

Глинский поразмышлял, еще не зная, что предпринять, но, уже чувствуя, что так просто нахалка не отделается, наказание должно обрушиться на рыжую голову.

– Жаль, что у меня нет конюшни, – подумал опьяневший хозяин, – самое время велеть отвести на конюшню и выпороть.

Неправильно истолковав раздумья школьного друга, Астапьев запричитал:

– Саша, лучше трахнуть английскую королеву, чем ее. У нее связи и мне неприятности в городе…

Девушка и тут внесла лепту в общую беседу:

– Мне почему-то кажется, английской королеве это тоже не понравится.

Глинский прикинул, пока варятся раки, можно немного и развлечься. Особо уделять внимания девице не хотелось, лень, но наглым надо давать по ушам. Этому принципу он следовал неукоснительно. Пришлось встать и подойти к юной нахалке. Посмотрел сверху вниз, брезгливо, как нашкодившую кошку, поднял за шиворот голубой курточки, поудобнее перехватил и понес в кабинет.

– Все приходится делать самому, – пожаловался неизвестно кому.

Тут же добавил:

– Не знаю, что там с английской королевой, по-моему, она для меня старовата, а тебя я все-таки трахну.

Не спеша, с трепыхающейся ношей под мышкой проследовал в кабинет, небрежно бросил добычу на диван, повернул ключ в замке, и как сразу выяснилось, не зря. В дверь тут же забарабанили.

– Саша, остановись, – причитал не ожидавший такого поворота событий Астапьев.

Ничто не предвещало бурной развязки. Школьный приятель, настроившийся на пиво и раков, был ленив, как удав, заглотнувший добычу, да и насилие над женщинами было не в его привычках.

– Александр Дмитриевич, не нужно, вы делаете ошибку, – вторил не менее изумленный помощник.

Девушка попыталась встать, но Глинский упал на диван, придавив всем тренированным девяностокилограммовым телом.

– Постарайся расслабиться, и, может быть, все будет не так уж плохо, – дал совет, устраиваясь поудобнее. Раздавить девицу все-таки не хотелось.

– Если не догоню, то хотя бы согреюсь, – решил начинающий воспитатель, —изнасилую вряд ли, но попугать надо, а то полный беспредел в моем доме устроила. Девица пыталась вырваться, извиваясь всем телом.–Ну, ты подумай, я в два раза больше вешу, у тебя нет никакого шанса, только добровольное сотрудничество позволит нам…, – порекомендовал, прикидывая, с чего начать.

Договорить не успел, рыжая, изловчившись, вцепилась зубами в руку.

– Черт!

– А что, производственная травма, – прокомментировала свои действия, продолжая рваться на волю.

– Ну, все, конец демократии, – опечалился истекающий кровью Глинский.

С этими словами завернул руки девушки за спину, чуть отодвинулся, взглянул в потемневшие, ставшие изумрудными глаза, поцеловал, пробуя на вкус. Другая рука уже расстегивала пуговицы на блузке.

Неожиданно поцелуй доставил удовольствие, дыхание было свежим, губы мягкими и очень приятными. Глинский скользнул по шее. Кожа оказалась прохладной и бархатистой на ощупь. Еще медленнее прошелся губами по телу.

– Все-таки лучшие женщины живут в провинции, – отметил про себя, приходя в элегическое настроение.

Девушка попыталась что-то сказать, но он остановил ее еще одним поцелуем. Затем посмотрел на оголенную грудь. Грудь была высокой с маленькими розовыми сосками.

Почти нежно Глинский провел по ней рукой, лизнул сосок, посовещался сам с собой:

– Может все-таки трахнуть, или ну ее?

Рыжая дернулась еще несколько раз:

– Послушайте, вы что, правда, получаете удовольствие, насилуя женщин?

– М–м–м, – Глинский погладил грудь и с чувством поцеловал. – Понимаешь, утренний кофе я уже выпил, сделку ты мне сорвала, время обеда еще не настало, вот и приходится как-то заполнять пустоту.

– Во-первых, вы пили не кофе, а наливались пивом, во-вторых, ну кто-то же по своей воле с вами спать, наверное, соглашается, – весь вид ее демонстрировал крупные сомнения в реальности предположения.

Глинский даже обиделся.

Девица продолжила речь:

– А со мной одни неприятности, удовольствия не будет, это я вам твердо гарантирую. Опять же, грех на душу, вдруг я после вашей любви пойду и утоплюсь.

– Что правда, то правда, как-то не хочется увеличивать список грехов еще и в этом направлении, но приятно же как, – подумал, чувствуя, что пора тормозить, начинала играть горячая кровь, заставляя отключаться разум.

Казалось в ответ на ее реплики, оба соратника запричитали из-за двери с утроенной силой.

– Александр Дмитриевич, остановитесь, ну зачем она вам сдалась!

– Не мешайте мужики, – рявкнул хозяин, отрываясь от очередных исследований в области шеи.

– Послушайте, давайте поговорим.

– Ты говори, говори, ты мне не мешаешь, – протянул исследователь. – Тут у меня столько дел. Вот, например, животик мы еще не видели,– начал расстегивать молнию на ее брюках.

– Какой плоский животик, – с удовольствием провел по нему рукой.

– Послушайте…

– Мне кажется, мы уже можем перейти на ты при таком-то близком контакте, – поцеловал пупок, – так что у тебя ко мне?

– Зачем вам это? Неужели же совсем некого, даже за деньги! Хотите, оплачу, черт с вами, потрачусь, если вы такой жлоб.

– Почему, есть, но одно другому не мешает, и под рукой никого больше не оказалось. Где моя рука?

Провел еще раз по груди.

– Здесь. Значит под рукой ты. Что здесь неясного?

В дверь замолотили с новой силой.

– Черт, ну не дают со вкусом трахнуть бабу! Отстаньте, черт бы вас побрал.

Взглянул на девушку. Кто бы мог подумать, что у этой мелочи такая прекрасная грудь, а как душевно талия переходит в бедра. Рука проследила отмеченный взглядом путь. Может и правда, отложить на потом? Изнасиловать дурочку ума много не надо, но ведь еще и соседка. Встречать ее каждый день и помнить о минутной слабости. Нет, надо прекращать, а то что-то и в самом деле захотелось.

В этот раз победили гены дедушки-академика. Папаша на полпути, да еще в таком деле, в жизни бы не остановился.

Дверь завибрировала, похоже, мужики решили ее сломать.

Глинский сел на диване, последний раз прошелся рукой по телу, погладил шею, не удержался, поцеловал еще раз, затем начал медленно застегивать сначала молнию на брюках, затем еще медленнее пуговицы рубашки, начиная снизу, задумался, с силой приник и поцеловал грудь, оставляя следы.

– Будет что вспомнить, – прокомментировал свои действия, вставая сам и подавая руку девице.

– Не люблю вспоминать ужасы, – парировала та, отталкивая протянутую ладонь, подскочив с дивана и быстро подлетая к двери.

В открывшемся проеме предстал, не ожидавший этого, Глинский. Затихшие соратники увидели шефа в помятом пиджаке и вывалившейся из брюк рубашке.

Мужики застыли, их глаза перебегали с девушки на хозяина и назад.

– Все в порядке, джентльмены, у него ничего не вышло, – успокоила рыжая нахалка, проходя мимо них.

– Выйдет тут, как же, когда одна рассуждает, не прекращая, а другие стучат как дятлы. Тьфу, черт, что я говорю!

– Пожалуй, я поеду, где моя машина?

– Внизу. В следующий раз, надеюсь, мы останемся вдвоем.

– Я не встречаюсь с мужчинами повторно, если в первый раз секс окончился неудачей, – прозвучал ответ, и под ошарашенными взглядами присутствующих нахалка выплыла из комнаты. Все подошли к окну.

– Где моя машина, идиоты? Небось, поцарапали всю?– возмущенно спрашивала избежавшая изнасилования девица у остолбеневшей от непочтительности охраны…

– Выпустите ее и проследите, чтобы ворота не разнесла, – крикнул Глинский, появившись в окне. – Дорогая, будет скучно, заходи, повторим, – не удержался от легкого укола.

Девица в долгу не осталась:

– Ты сначала золотой корень попей, или что у вас пьют при таких проблемах, – с этими словами быстро села в машину и была такова.

Астапьев крякнул:

– Саша, у тебя проблемы?

Хозяин раздраженно повернулся:

– В основном с соседями.

Немного поразмышлял:

– Эх, надо было все-таки дойти до конца, хотя я слишком мало выпил, чтобы под этот гвалт получить удовольствие. Повезло рыжей, вряд ли в нашем городке найдется еще один мужик, который смог бы остановиться в такой ситуации. Но трахать все-таки было нерационально. Вначале шум, визг, в конце сопли, слезы, а удовольствия мизер. Мы лучше попозже переспим, по взаимному согласию. Опять же удобно, приехал домой, захотелось чего, позвонил соседке. Рядом, никуда ездить не нужно, тихо, по– домашнему. Все-таки молодец я, смог остановиться!