Читать книгу Школьные тайны и формула нелюбви. Из-Вращение Чувств - Ки Чанс - Страница 8

«Я уныло тыркала одним пальцем по случайным клавишам рояля. Рояль стоял в школьной библиотеке, вернее, в уютном концертном зале, прячущимся за высокими книжными полками. Было скучно и одиноко.

– Давай дружить, – раздалось откуда-то слева и снизу.

Следом над благородной чернотой рояльной талии показались два таких же чёрных глаза. Глаза просто умоляли меня заговорить с ними.

– У тебя подружка в этой школе есть? – в этот раз к глазам присоединилась две овальные щёчки. Щёчки подрагивали в такт аккуратным кренделькам из двух тёмных блестящих косичек, закреплённых большими бантами над маленькими ушками. Всё в девочке готово было рассмеяться и расплакаться одновременно. Прошло несколько лет, прежде чем я поняла, что в этом и была главная особенность Лии: хранить улыбку и печаль в одном и том же месте.

– Меня зовут Ламентия. Но в Америке называют Лия, – голос девочки начинал опасно дрожать, и я поспешила ответить:

– У меня нет подруги в этой школе.

– Так ты хочешь со мной дружить? – почти на выдохе, шёпотом переспросила незнакомка. Глаза, щёчки и крендельки дрожали так испуганно, как дрожат лепестки Сакуры, дожидаясь первого порыв ветра, который унесёт их в неизвестность.

– Хочу! – глубоко и радостно вздохнула я. – Моя мама сейчас в школьном офисе. Записывает меня во второй класс.

Лия не успела ответить, потому что из-за нотного шкафа раздался какой-то шорох. Мы замерли. Лия застыла с открытым ртом и всё ещё улыбающимися глазами. Шкаф шевельнулся, закачался, передумал падать и стал смотреть на нас огромными серо-голубыми глазищами. Их свет исходил из щели между второй и третьей полками. Потом из-за шкафа показалась аккуратная головка, прикрытая кружевным мусульманским платком. Маленькая девочка в школьной форме тихонечко выползла из-за полок. Она отряхнула юбку, пригладила русую прядь волос, заползшую на правое ухо в виде вопросительного знака, и сказала:

– А меня к себе примите?

– Куда тебе принять? – спросила я, не совсем её понимая.

– В дружбу – смешно ответила девочка. – Меня зовут Саният. Моя мама тоже сейчас в офисе. И я тоже буду ходить во второй класс. Мы – из России только что приехали. Из Чечни.

– Конечно, примем! Только Чечню мы не знаем… Ну и ладно…

Мы подошли друг к другу и взялись за руки.

– А давайте составим Договор о Дружбе! – предложила я.

– Нет, лучше Приговор, – серьёзно и тихо возразила Саният.

– А что такое Приговор? – прошептала Лия.

– Это такое решение, которому все подчиняются. Я в книжке это слово прочитала… Там было про приговор злому шакалу. Я сначала ничего не поняла. Потом спросила у брата. Он мне всё и объяснил. Он английский язык очень хорошо знает, – уверенно просветила нас Саният.

Мы не стали спорить. «Приговор» звучало торжественно и твёрдо. И коротко: «Sentence». Нам слово понравилось. Мы решили, что Дружба – это наш Приговор, и поклялись его соблюдать.

– Винсия, ты где от меня прячешься? – донёсся голос моей мамы.

– Ты что, Ламентия, издеваешься над нами? – раздался звонкий, но режущий женский голос прямо из-за дверей библиотеки.

Мы с девочками быстро обнялись и поклялись, что будем ходить в один и тот же класс и никогда не будем ссориться из-за мальчишек.

В комнату уверенно шагнула яркая, кричаще красивая темноволосая женщина.

Она резко подошла к Лии, твёрдо и жёстко схватила дочку за руку и, не обратив ни капли внимания ни на нас с Саният, ни на мою маму, которая стояла в дверях, волоком потянула её за собой, говоря что-то очень громко и сердито. Говорила она на испанском языке.

Я даже не успела подбежать к своей маме, как их, то есть мам, оказалось на пороге две. Вторая, не моя мама, была высокой тёмно-русой красавицей с такими же серо-голубыми глазами, как у моей новой подружки. Саният бросилась к маме, но перед тем, как дать себя обнять протянутым рукам, успокоилась и затихла. Моя мама смотрела то на меня, то на них со своей всегда печальной доброй улыбкой. Я подбежала к ней, зарылась в подол её любимой ярко-синей юбки и показала головой на Саният:

– Мы теперь подруги.

Мама Саният, которая представилась нам как Лина, тепло улыбнулась и пригласила нас к себе домой. Она пошутила, что День Дружбы надо справлять так же, как День Свадьбы: разделяя радость и еду с хорошими людьми.

– Ну что, Винсия, примем приглашение? – нагнулась к моему уху мама.

– Да, да – запрыгали и закричали мы с Саният.

Так я впервые в жизни попала в мусульманский дом. Да не в простой, а в российский, вернее, чеченский. Семья Саният оказалась родом именно оттуда. С Северного Кавказа, из города Грозного, столицы Чеченской республики. Они не были иммигрантами. Отец Саният был уважаемым профессором в области «Сравнительного религиоведения» и его пригласили читать лекции в Университет Южной Калифорнии. Так они здесь и оказались. Все, кроме старшей сестры. Она была замужем и жила то в Москве, то в Чечне: её муж был бизнесменом, специалистом по выведению элитных пород скаковых лошадей.

Обо всём этом мы с мамой узнали, пока шли к припаркованной в самом дальнем углу стоянки машине миссис Лины. Наши мамы сидели спереди, а мы, кипя от почти лихорадочной радости, которую может подарить только первая, только настоящая школьная дружба, расположились сзади. Мы взялись за руки и начали шептаться, чисто по-детски сплетничать и делиться секретами. Говорили мы о Лии. Вернее, о её маме.

– Как может такая красивая тётя быть такой злой? – шептала мне в ухо Саният.

– Не знаю. Может, у неё жизнь такая злая?

– Моя мама говорит, что никогда нельзя ругать жизнь. Нам и так повезло, что мы живём. А как мы живём, зависит от нас.

– Моя мама тоже так говорит. Она меня учит быть доброй, но уметь сказать «нет» недобрым и плохим людям.

– А кто твой папа?

– Военный. Он много воевал, не помню сейчас в каких странах. Где-то далеко…

– В Афганистане?

– Точно! А ты откуда знаешь?

– А у меня дома карта над кроватью висит. У меня есть брат, и после школы он хочет стать моряком. Так он всю карту наизусть знает. И меня учит.

– Мой папа с этих войн другим вернулся.

– Как это, другим?

– Холодным. Слишком строгим. И… И…

– Ну, говори, что «и…»

– Он как будто нас с мамой разлюбил.

Я заплакала. Тихо, заталкивая слёзы назад, вовнутрь, чтобы они не успевали скатываться. Тёплая ладошка обняла моё плечо, а русая головка ткнулась своим носиком в мой покрасневший нос. Маленькие пальчики подобрали новые слёзы прямо на выходе, не дав им скатиться к дрожавшим губам. Это был первый раз, когда Саният приняла в своё маленькое тёплое сердце часть моей большой боли.

Так я поняла, что дружба – это такое благословение, такой подарок судьбы, который нельзя сравнить ни с чем. Даже с первой любовью. С этого момента я знала, что дружба может лечить душу, а может в приступе ревности накинуться на неё, как хищница. Дружба может просто разрывать сердце своей открытостью и слишком откровенными признаниями. Но она же умеет так сладко растопить все льдинки в душе в момент примирения. Дружба одаряет нас таким уровнем доверия, обмена мыслями, такими смелыми мечтами, что электризует мозг и возбуждает воображение. Она учит сердце прощать… И ещё я верю, что дружба – это дар… Как любовь… Хотя, может быть, я ошибаюсь.

Тем временем, мы доехали до дома Саният и вышли из машины. Мы немного оторопели, увидев, что нас встречают трое симпатичных мужчин. Это были папа и два старших брата Саният. Вскоре они удалились, и миссис Лина предложила нам пройти в женскую половину дома. Само здание было типичным американским домом: вытянутым в длину, с двумя входами, встроенным гаражом и лужайкой с цветами перед крыльцом.

Но вот задний дворик выглядел по-другому: это был небольшой, аккуратный огород.

– И что же вы здесь выращиваете? – спросила моя мама.

– Зелень, много разной зелени. Помидоры, огурцы. Свою, настоящую, ароматную клубнику. Чеснок, капусту, черемшу.

– Что, что?! – спросила мама, округлив глаза.

– Че-рем-шу. Это дикий чеснок. Сейчас попробуете, – рассмеялась Лина.

Мы вошли в большую комнату. Я встала как вкопанная. Я не могла понять, как в таком небольшом доме может быть такая огромная и просторная комната.

– Винсия, что это ты вдруг замолкла? А с глазами что? Они у тебя, как у неваляшки, выкатились и застыли? – спросила мама Саният.

И тут до меня дошло: комната была обычной, но необычным было почти полное отсутствие мебели и бумажного хлама. В наших американских домах бумаг, файлов, папок будет скоро больше, чем людей. Американцы хранят каждый чек из кофейни. Каждый билет на поезд или самолёт. Все свои налоговые отчёты. Переписку с магазинами, докторами, работодателями и всякого рода бюрократами: депутатами, чиновниками из муниципалитетов и т. п. и т. д. Так мне объясняли родители…

В этой комнате был диванчик, что-то наподобие старинного инкрустированного сундучка, толстый ковёр на полу и небольшой столик с низкими табуретками вокруг него. Ни телевизора, ни огромного музыкального центра, ни громоздких шкафов и кушеток. Открытое для общения, душевного разговора и долгого чаепития пространство. Мне здесь понравилось сразу и навсегда.

Наши мамы ушли на кухню, но очень скоро вернулись с блюдами, тарелками, ложками-вилками и большой, ручной работы скатертью.

– Мы вас накормим жижиг-галнашем, салатом из свежей и жареной черемши и нашими лепёшками.

– А как они называются? – спросила моя мама.

– Боюсь, вы и не выговорите: хингалш.

– А что внутри этих лепёшек?

– У меня сегодня они с творогом. Домашним творогом. У вас в Америке ни творога, ни сметаны купить невозможно.

– Да что Вы? Сметаны полно любой…

– Это вы считаете то, что вам продают, сметаной. Те, кто из России приехал, чувствуют огромную разницу между настоящей сметаной и тем, что называется сметаной здесь. Так что мы покупаем настоящее молоко у фермера…

– Вы пьёте настоящее, жирное коровье молоко?! – почти с ужасом спросила мама, прервав Лину.

– Конечно! Молоко должно быть от коровы, а не «от пакетика» с сухим порошком. И оно должно быть жирным, чтобы из него сделать творог и сливки.

На столе, между тем, появилось огромное блюдо с мясом и какими-то белыми колобками вокруг. О, господи, как оно пахло: лугом, промытым дождём и согретым солнцем. Лесной завалинкой в тучный осенний день. Жменькой хрустально чистой воды, набранной в жаркий день из холодного родника. Жарким мексиканским перцем и изысканно тонкими восточными приправами. Альпийскими лугами, источающими мягкий, ни с чем несравнимый, сухой аромат прогретых до последнего лепестка и зёрнышка трав и цветов. Скошенной травой и деревенской проталинкой…

Белые колобки вокруг мяса оказались «галушками». Рядом с мясом появилась супница с бульоном. А к бульону Лина принесла свои творожные лепёшки – хингалш.

Я в жизни так вкусно не ела! Даже мама, которая с опаской подносила первую лепёшку ко рту, заохала и «замнямила», едва откусив первый кусок. Наши причмокивания, сладостные «Аааа…», полноротые «Ммммм…» были лучшими комплиментами хозяйке.

Лина не позволила маме помочь убрать со стола. Ловко, красиво и бесшумно они управились с пустыми блюдами вдвоём с Саният. А потом мы пили «долгий» чай и разговаривали.

– Лина, Вы самая настоящая чеченка? – спросила мама и покраснела.

– Конечно, чистокровная чеченка. А вы, американцы, какими нас, чеченок, представляли? – с улыбкой поддержала разговор Лина.

– Тёмными… Темнокожими, черноволосыми, черноглазыми.

– В общем, сплошная темнота и забитость, – рассмеялась Лина.

– Да нет, что Вы. Не совсем так. Но… по большому счёту… правда в Ваших словах есть, – моя мама смущалась и заикалась всё больше. – Мы только и слышим, как угнетают всех мусульманок. Как девочкам и девушкам запрещают учиться. Как насильно замуж отдают… В бурки закутывают.

– Что же тут возразить? Всего этого в мусульманских странах, да и в мусульманских семьях, хватает. Но мою семью Аллах миловал… Мы, российские чеченки, стараемся одеваться красиво, но скромно и опрятно. Очень любим узкие длинные юбки, как на мне сейчас. Я сейчас пройдусь, а вы оцените: женственно я выгляжу или нет?

Лина встала и маленькими, соблазнительными шажками, держа спину так прямо, что казалась выше ростом, прошлась по комнате. Плыла плавно, очень женственно, ни на секунду не забывая о гордой посадке головы. Это был почти танец…

Потом Лина присела и сказала фразу, которая осталась со мной на всю жизнь:

– Женщины могут полуобнажиться, в знак феминистского протеста, например. Или даже оголиться. Мы всё чаще такое видим… Вот только… Только ни одну из них это свободной и счастливой не сделало! Я, кстати, врач. Кардиолог, – продолжила Лина. – В России в санатории работала.

Тут она пристально взглянула на мою маму. Та вздрогнула.

– Я бы хотела Вас осмотреть, – сказала Лина и опустила глаза.

Мама молча кивнула, и они вышли в соседнюю комнату.

Когда они вернулись, обе были бледными и расстроенными. Мы с мамой поспешили домой.

Из эссе « О дружбе» ученицы 12 класса Винсии В.

P.S. Миссис Ти! Я пишу так много и подробно, потому что готовлю к публикации статью о женской дружбе. Может быть, позже даже книгу напишу. Вернее, напишем… Вместе с Лией. Это она меня вдохновила. А Саният будет нашим критиком и консультантом. Мы договорились писать нескучно, честно и интересно. Буду благодарна за исправление ошибок.