Читать книгу Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли - Малика Ферджух - Страница 6

– Тл-ле-е-ек.

Огден, по своему обыкновению, копался. Концом ложки малыш рисовал яблочко на своей овсянке. Он сосредоточенно пыхтел. Бока яблочка, черенок, красивый острый листик… Ох ты, тарелка маловата, край слишком близко.

– Ради бога, милый, ешь скорее!

– Он сначала закончит яблочко, ты не видишь? – вмешалась Урсула, наливая себе молока. – Красивое, кстати, яблочко.

– Почему ты не оторвешь его от этих дурацких рисунков и не потащишь прямиком к няне? – спросила Шик. – Он поест там. Ставлю ужин с Кэри Грантом, ты сэкономишь добрых полчаса.

Пламенные взгляды вокруг стола испепелили ее. Шик ничего не заметила. Она мрачно уставилась в свою чашку, как будто давала ей мысленный приказ подняться к ее губам, а та отказывалась повиноваться.

– Тащить бедного крошку в метро на пустой желудок до Бронкса? – возмутилась Эчика.

– Тл-ле-е-ек, – повторил бедный крошка.

– Шик, у тебя каменное сердце, – сказала Пейдж.

– Хотелось бы.

Шик выдохнула эту реплику в свою чашку. Никто ее не услышал. Она жила последние недели как сомнамбула. Работала, чтобы забыться. Спала, чтобы забыться. Выходила в свет, чтобы забыться.

Вот только… Вместо того чтобы даровать ей благодатную амнезию, эта святая троица лишь усугубляла ее наваждение. Она видела Уайти повсюду. За софитом, декорацией, камерой. На танцполе, на табурете бара… Даже во сне и даже когда не спала.

«О Уайти, Уайти, – простонала она про себя. – Мы не договаривались, что ты больше никогда не позвонишь. Правда? Ты, во всяком случае, меня не предупредил».

Ее рассудку и гордости претило повторять их жалкую последнюю встречу. В тот раз она два часа проспала под его дверью, скорчившись на ступеньке. Вечер с шампанским, на который она рассчитывала, закончился полным фиаско. С тех пор Шик не видела Уайти. Он позвонил один раз, чтобы извиниться. Вот как обстояли у них дела. Вот как обстояли дела у нее.

– Не в духе или плохо спала, – снова заговорила Урсула, – это не дает тебе права вести себя по-свински.

– Точно, по-свински, – подхватила Эчика.

– Я люблю животных, – буркнула Шик.

Она наконец решилась поднести к губам непокорную чашку.

– Это из-за всех ее поклонников, всех возлюбленных, – ввернула Эчика.

Шик поставила чашку.

– Экс-поклонников! Экс-возлюбленных! Экс-кюз-муа![14]

– Тл-ле-е-ек, – сказал Огден.

– Как бы то ни было, – произнесла своим тонким голоском Хэдли, – мадам Люси-Джейн подает ему второй завтрак, когда мы приходим. Он привык есть два раза. Доедай скорее, мое сокровище, еще будет какао.

От этой перспективы мальчик вознесся на седьмое небо. Он предпочитал какао овсянке… из-за крошечных клоунов, которые катались на лыжах по его поверхности, когда он мешал ложкой в чашке. Чтобы увидеть их, надо было сощурить глаза так, чтобы нижние ресницы коснулись верхних. Поверхность шоколада начинала искриться, и клоуны выходили на лыжную прогулку.

Хэдли с укоризной посмотрела на девушек и сжала локоть несчастной Шик.

– Попробуй эти тосты. Хрустящие, просто мечта. Хороший завтрак придает сил.

– Не напоминай. Я так давно не ела.

На Пейдж снизошло вдохновение.

– Подумай о чем-нибудь приятном. Попробуй, Шик.

– Что ж… Мне было бы очень приятно бросить в огонь это дурацкое синее платье, которое Хэдли носит через день с тех пор, как приехала в «Джибуле».

– У меня еще есть клетчатая юбка…

– Сожги ее тоже! Они уже лезут у меня из ушей.

Пейдж и Хэдли терпеливо закатили глаза.

– Мы говорили о твоих возлюбленных, – напомнила Пейдж.

«Каких возлюбленных? – подумала Шик. – У меня на уме только один… и он меня не любит».

– Тот богатый идиот, что осыпал тебя подарками! – воскликнула Урсула. – Мужлан, который водил тебя в «Эль-Марокко». Парень со смешной кличкой. Пряжка… Крышка…

– Пробка, – процедила сквозь зубы Шик.

– Эрни, – поправила Эчика. – Эрни Калкин. И… он не идиот.

– Пробка больше не звонит, – буркнула Шик едва слышно. – Не знаю почему. Мне от этого ни жарко ни холодно.

– В вечер нашего знаменитого выхода вчетвером, – объяснила Эчика, – бедному мальчику досталось от капризов нашей мисс Всё-недостаточно-хорошо-для-меня. Признай, Шик, ты вела себя ужасно с Эрни.

Та нервно дернула плечом.

– В детстве я жила в Соледад-Крик, – объявила она. – Не бывали, небось, в Соледад-Крик?

– Никогда! – заверила Урсула. – Поклялась не бывать в шесть лет.

– А я в шесть лет, – продолжала Шик, – донашивала старые пальто. Такие древние, что однажды нашла в кармане яйцо бронтозавра.

– Тл-ле-е-ек, – сказал Огден.

– Счастливица, – вздохнула Урсула. – Только бедным знакома радость сюрпризов.

– После этого я тоже поклялась. Что отныне не допущу в свой карман никаких яиц, кроме яиц осетра.

– Фу, – поморщилась Пейдж, разрезая апельсин. – Ну и вонь от тебя будет.

– А что есть у богатых? – спросила Хэдли. – Скука. Ты умрешь от скуки, Шик. Твоим самым большим развлечением будет поправлять картины, если они криво висят на стенах замка.

– Зато у меня будет замок.

– До этого далеко! – усмехнулась Эчика. – Эрни понял, что ты водишь его за нос… и метишь на денежки его папаши.

– Правда? – протянула Шик. – Что-то было незаметно, что он такой понятливый.

Эчика энергично потрясла коробку с хлопьями над миской. Шик смотрела на нее из-под опущенных век.

– Это корнфлекс, детка. А ты как будто хочешь утопить клопов.

Хэдли надела лодочки, которые держала под мышкой. Новенькое солнце заливало пастельным светом угол комнаты, в котором она стояла на одной ноге, подобрав платье… да, синее. Вышедшая из кухни Черити чуть не налетела на нее. Юная горничная шваркнула на стол блюдо с тостами и банку меда и скрылась там же, откуда пришла, с развевающейся челкой, не проронив ни слова.

Девушки за столом изобразили озадаченную пантомиму. Огден за тарелкой овсянки отвлекся от рисования и изучал этот женский консорциум незаметно, но внимательно.

– Это заразно. Сначала Шик. Теперь Черити. Да я и сама неважно себя чувствую. Что за вирус мы все подцепили? – простонала Пейдж.

– Один и тот же, держу пари, – вздохнула Эчика. – Зеленый цвет лица, злые глаза, капризы… У меня были эти симптомы в лицее, когда я узнала, что Мики Драмп встречается с моей первой врагиней.

Она задумалась, прожевывая кусок.

– Полагаю, с лучшей подругой было бы то же самое.

– Тл-ле-е-ек.

Шик оттолкнула чашку, убийственно передернув бровями. Пейдж, сладко улыбаясь, предложила ей апельсиновый сок, к которому не успела притронуться. Урсула протянула намазанный маслом тост. Шик отсчитала два с половиной вздоха, залпом выпила сок и надкусила тост.

Тут спустилась от Артемисии Истер Уитти. Она молча бросила быстрый взгляд на улицу и включила радио.

…вечер мечты! Обедаем? Ужинаем?

Танцуем под оркестр Эдди Дачина?

В салоне «Веджвуд» отеля «Уолдорф-Астория»,

бронируйте, это незабываемо!

– А куда девался тот рыжий Аполлон? – вдруг подумала вслух Шик, жуя тост. – Знаете… тот великолепный атлет, что заходил за Черити в день ее нового платья? Уже довольно давно. Мое мнение – он ее бросил. Поэтому она и дуется.

– Вот наконец-то наша Шик, какой мы ее любим! – хихикнула Пейдж. – Язва.

– Сплетница, соблазнительница, золотоискательница…

Перечень чисто дружеский: Эчика не была злопамятна.

– Истер Уитти знает что-нибудь об этом?..

Упомянутая Истер Уитти отвернулась от окна, в которое смотрела.

– Если бы я знала, мисс Фелисити! – сказала она Шик. – Сами понимаете, такой скромной и сдержанной особе, как вы, я бы не чинясь все выложила о сердечных делах Черити.

– Не надо иронизировать, Истер Уитти. Я нездорова.

Истер Уитти встряхнула полотенце. Она, конечно, поостереглась упоминать о той ночи, когда Черити пришла со свидания с пресловутым Аполлоном.

Миссис Мерл в ужасе обнаружила юную горничную, которая, стуча зубами, промокшая до костей, корчилась, как вытащенная из воды сардинка, на полу в холле… На подмогу была призвана Истер Уитти. Две женщины учинили допрос. На Черити напали? Позвать полицию? Доктора? Но Черити, обессиленная, в истерике, заставила их поклясться небесами ни в коем случае никого не звать! Отчего миссис Мерл вздохнула с большим облегчением (надеясь, что никто из соседей не видел девушку в таком состоянии…).

После чашки бульона Истер Уитти уложила бедняжку в постель и просидела с ней полночи. Ее беспокойный сон прерывался рыданиями и бессвязным лепетом, речь шла об Эмпайр-стейт и о некоем Элвине или Келвине, вероятно, том самом рыжем красавце, о котором толковала эта язва мисс Фелисити.

С тех пор Истер Уитти заметила, что Черити перестала петь «Встречай меня в Сент-Луисе, Луи-и-и-и», отмывая стекла.

– Есть новости от мисс Манхэттен? – сменила она тему.

– Никаких. Хороший знак, я полагаю, – ответила Пейдж. – Ее агент звонил вчера. Нужна танцовщица на замену в новом шоу, которое стартует в «Маджестике»… Знаете, грандиозная штука, которую никто не видел, но весь Бродвей только о ней и говорит уже которую неделю.

– «Саут Пасифик»?[15] – выдохнула Урсула. – Он нашел ей место в «Саут Пасифик»? Курятник уже полон. Но эту постановку я бы хотела увидеть целиком. В антракте не просочишься.

Она повторила со стоном:

– «Саут Па…» Ох, вот невезуха, она бы сделала нам приглашения!

– Агент ничего не знал о ее турне, – продолжала Пейдж. – Когда я сказала ему, что Манхэттен работает в пьесе с Ули Стайнером, он чуть зубами не подавился. Всхлипывал одиннадцать минут: «Она играет в „Коммунисте в доме“? Нет… Не говорите мне, что из-за этой гадости она исчезла с Бродвея! Комму…» Он вдруг перестал повторять слово «коммунист» и как заорет: «Если она играет в этой халтуре, я ей больше не агент!» Мне пришлось объяснять ему, что она не танцует и не играет, а работает младшей костюмершей. Это его добило! Бедняга прохрипел: «Всё коту под хвост, о черт, всё коту под хвост…» И повесил трубку. То есть я так думаю.

– Ты так думаешь?

– Телефонная линия тоже хрипела.

– Тл-ле-е-ек.

Некоторое время были слышны только звон приборов и бульканье.

– В се-таки… «Саут Пасифик»! – посетовала Эчика. – Ох, Манхэттен, ты упускаешь шанс твоей жизни. Это будет музыкальная комедия века. Манхэттен… Ну ты и дура.

Урчание кофеварки стало громче. Вздохи тоже.

– Будем надеяться, что турне пройдет успешно, – сказала Хэдли. – Кто-нибудь читал отзывы на «Коммуниста в до…»?

– Тс-с! Когда произносишь некоторые слова, солнце краснеет и налетает саранча! Я посмотрю в «Бродвей Спот», – отозвалась Пейдж, ухватившись за предлог полистать упомянутую газету.

На самом деле она хотела пере-пере-перечитать последнюю статью Эддисона Де Витта[16]. И пере-пере-пересмотреть крошечную фотографию над ней – не изменившийся с начала своей хроники, век назад, когда Пейдж еще ходила в школу, он был на ней таким обольстительным, таким молодым, таким…

«Ты бы не узнал меня, Эддисон… Я добилась успехов, имей в виду. Я теперь в Актерской студии. Да, сэр. Я близко знакома с мистером Казаном и мистером Страсбергом. Я даже играла в „Гран Театро“ в Гаване. О Эддисон, Эддисон…»

– Бред. Какого дьявола Манхэттен работает костюмершей? Она танцовщица, черт возьми. И даже чрезвычайно одаренная. Это и к тебе относится, Хэдли, – безжалостно продолжала Урсула. – Бросайте вы эти грязные работенки. Кому нужны талант и страсть, если не отдаваться им душой и телом?

Шик указала пальцем на радиоприемник. Тотчас все подхватили хором мотив рекламного ролика:

…турбопаровой утюг «Дженерал Электрик»!

На всех парах он гладит и разглаживает!

«Дженера-а-а-ал Электри-и-и-и-ик»…

Несмотря на оркестр, голос Урсулы легко было узнать.

– Тл-ле-е-ек.

– Душо-о-о-о-ой и те-е-е-елом? – проворковала Эчика.

– Тала-а-а-ант и стра-а-а-асть? – передразнила ее Шик.

Урсула швырнула салфетку, которая приземлилась на голову Эчике.

– Я, по крайней мере, пою. Голос – это мускул. Мускулы накачивают, и не важно, какими гантелями. Уж лучше…

Дверной звонок сократил отповедь, обещавшую быть радикальной. Хэдли сунула Огдену под нос в спешке подогретое какао.

Черити вылетела из кухни со скоростью пушечного ядра. Она кинулась к двери, опередив Истер Уитти, и та вернулась к буфету, где звонок прервал ее занятие – она расставляла бутылки текилы.

Прежде чем открыть, Черити поправила локоны тремя пальцами и глубоко вдохнула через нос.

– О… Кросетти. Это вы?

Она старалась не показать, до какой степени разочарована.

– Тебе везет! – сказал молоденький рассыльный, исполнив на пороге чечеточное па. – У меня радости на двоих. Тебе от нее не уйти.

– Уйти… Единственное, что доставило бы мне удовольствие, – ответила Черити без улыбки. – Пакет! – крикнула она через плечо.

Он всмотрелся в нее, склонившись к самым ее щекам.

– У меня и идей на двоих, – сообщил он. – Начнем с первой?

– …

– В воскресенье, только ты и я, на Кони-Айленде.

Черити растеклась лужицей. При упоминании Кони-Айленда ее губы втянулись и поджались, как будто хотели закричать, не спрашивая ее мнения. Глаза набрякли чем-то жидким.

– Эй… Нет, нет, мы поедем в другое место! – поправился он, испуганный ее бледностью. – На Ниагарский водопад, если тебе там больше нравится. Или в Майами! В Париж! Париж меня тоже устроит.

Тыльной стороной ладони она поспешно вытерла веки, потому что уже прибежали девушки.

– Пакет? Пакет? – толкались они, сгорая от любопытства.

Хэдли сняла с вешалки свой тренч, курточку и шарфик Огдена и убежала.

– Большой пакет?

– Очень большой пакет?

– Кому?

– От кого?

Черити повернулась к ним спиной и засеменила в кухню под полным сожаления взглядом Слоана Кросетти.

– Не такой уж большой, – отметила Эчика. – Но все-таки подарок.

Сверток был размером с обувную коробку. Розовый картон перевязан белой бархатной ленточкой. Лес пальцев жадно тянулся к посылке, а молодой рассыльный спрятал визитную карточку под пилотку.

– Первая, кто угадает, – сказал он, – получит…

Он отвлекался как мог, но несчастное лицо Черити так и стояло перед глазами. Он ломал голову, какую же промашку совершил. Урсула выхватила у него карточку.

– Пинок под зад! – фыркнула она.

Он отдал ей сверток и удалился, щелкнув пальцами по пилотке. Улыбке шутника-рассыльного не суждено было продержаться долго.

– Пейдж! – крикнула Эчика, закрывая дверь. – Это тебе.

Пейдж недоверчиво вытаращила глаза.

– Наверно, ошибка.

Никто никогда не присылал ей подарков. Такие посылки чаще всего получала Шик с ее тысячей воздыхателей.

– Пейдж Гиббс, – прочла Урсула, держа перед глазами карточку.

– Наверно, это другая Пейдж Гиббс.

– Пансион «Джибуле». Западная 78-я улица. Нью-Йорк.

– Наверно, это другой Нью-Йорк.

– Если это норковое манто, то оно неподходящего размера, – обронила Шик, величаво развернувшись.

Она тоже верила, надеялась… отчаянно. На короткий миг.

Проглотив ком в горле, она вернулась в столовую. Огден, уткнувшись носом в чашку, рассматривал клоунов на лыжах в пенке какао. Хэдли, размахивая шарфиком и курточкой, подбежала и заторопила его.

– Тл-ле-е-ек, – ответил он.

– Что значат эти «тл-ле-ек»? – спросила Шик, потирая ноющий висок. – Черт побери, почему этот мальчишка с утра твердит «тл-ле-ек»?

– Он подражает выключателю на втором этаже, – улыбнулась Хэдли. – Его это забавляет. Огден, поторопимся?

– Почему он не говорит «мама» или «папа», как все большие дети?

Хэдли промолчала. Шик чувствовала себя усталой и недовольной. Смех и взрывы веселья долетали до нее из холла. Кончиками пальца Шик стерла складочку между бровями.

– Он мог бы называть тебя «тетя», – снова заговорила она. – Что в этом трудного, «те-тя».

– Наверно, ему просто не хочется, – мягко ответила Хэдли.