Читать книгу Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли - Малика Ферджух - Страница 7

Огден покончил с какао. Поглядывая на часы, Хэдли умыла его над раковиной, застегнула курточку. Скорее, скорее, перчатки, шляпа, сумочка!

В холле Урсула и Эчика сучили ногами и подпрыгивали, как блошки под вешалкой. Жестами героинь немого кино они изображали поочередно кому и обморок. Пейдж, близкая к обмороку по-настоящему, гладила щеку веткой белых орхидей.

– Личное приглашение! От ее преподавателя! – щебетала Урсула, чеканя каждое слово. – Ее Аттилы из Актерской студии!

– Не может быть! – весело воскликнула Хэдли, мыслями уже далеко.

– Ставлю ужин с Кэри Грантом, ты никогда не догадаешься, куда приглашает ее это чудовище, этот жуткий тип!

Хэдли удержала Огдена, который хотел погрызть орхидеи.

– На премьеру… премьеру…

– На какую премьеру, черт возьми?

– «Саут Пасифи-и-и-ик»

Девушки рассыпались с визгом, делая вид, что падают в обморок вповалку среди кучи свалившихся с вешалки пальто, прямо под вышивкой в рамке, где синими буквами показывала зубы доктрина пансиона:

ПАНСИОН ДЛЯ ДАМ

Господа, бойфренды и женихи (официальные и прочие) в комнаты, в коридоры и на лестничную площадку не допускаются.

В ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯХ ЗА РАЗРЕШЕНИЕМ НА ВИЗИТ ОБРАЩАЙТЕСЬ В ДИРЕКЦИЮ

Пейдж жестко приземлилась. Это значит, что она встала.

– Я отошлю эту коробку назад. Я не могу ее принять.

Из-под вороха пальто зазвучали энергичные протесты:

– Орхидеи назад не отсылают!

– Что подумает твой дорогой Лестер Лэнг?

– Что он подумает, если я ему это позволю? – парировала Пейдж.

– Что ты любишь цветы. Что же еще?

Пейдж покружилась на месте, кусая большой палец.

– Я ни за что не хочу, чтобы он подумал… Решено, я их отсылаю.

Она открыла дверь, чтобы позвать рассыльного (который давно покинул 78-ю улицу), но Эчика с недюжинной силой втянула ее назад за шиворот, а Урсула захлопнула дверь.

– Не будь такой благородной, – сказала одна. – Не отказывайся от бродвейской премьеры.

– Даже Армия спасения принимает подарки, – подхватила другая.

Пейдж молчала. Почему бы и нет, в конце концов…

– Можно мне пройти? – попросила Хэдли – она вернулась, запыхавшись после погони за Огденом.

Остальные снова попадали на кучу пальто и зонтиков, хихикая и взвизгивая. Именно эту минуту выбрал телефон на стене, чтобы проснуться.

– Кто ответит? – спросила Хэдли в дверях. – Я ухожу.

Девушки все еще смеялись, как пьяные, не в состоянии произнести связную фразу.

– Шик? – крикнула Пейдж в сторону. – Телефон!

После четвертого звонка (а Шик по-прежнему не было видно) Хэдли смирилась.

– Подожди здесь, милый, – сказала она Огдену и стянула перчатку, чтобы снять трубку.

– Я хотел бы поговорить с Фелисити, – сказал голос, который она уже слышала по этому телефону.

Тот же приятный мужской голос снова просил Шик.

– Одну секунду, пожалуйста. – Она прикрыла рукой микрофон. – Не шумите так, девочки. Я сейчас посмотрю, – сказала она собеседнику. – Боюсь, что Шик… Что она не…

Внезапно что-то похожее на ледяную мышь проползло от ее поясницы к затылку. Оцепенев, Хэдли ухватилась за стену.

– Не очень в форме сегодня утром, – закончила она слабым голосом.

– Ничего серьезного, надеюсь? Не беспокойте ее, я перезвоню.

– Нет, нет… Подождите.

Шик будет рвать и метать, если узнает, что свернули звонок, предназначавшийся ей.

– Кто… кто ее спрашивает?

Чья-то рука вырвала у нее трубку. Хэдли ухватилась за аппарат, чтобы удержать равновесие, и сглотнула. Боже мой, подумала она, окутанная красным туманом. Как будто… как будто я беременна, но это же совершенно невозможно.

Шик сделала ей знак отойти и лениво заняла ее место. Хэдли повиновалась, пятясь задом, держась за стену.

– Алло-о-о, – прошелестела Шик, приняв томную позу. – Ну же, говорите. Я не могу, у меня ночь еще не кончилась.

Она сделала знак хохочущим под пальто убавить громкость и коротко помахала Хэдли и Огдену в дверях.

– Это вы, Фелисити?

– Я не знаю, дайте удостовериться.

Шик рывком выпрямилась, едва успев поймать трубку, которая чуть не упала на пол. Краска бросилась ей в лицо.

– Уайти!

Она рассмеялась, не зная, что сказать, помолчала так же бессмысленно.

– Это вы, Фелисити? – повторил он.

– Она самая.

Господи, голос у нее дрожит. Но… но… Почему он звонит теперь, когда она потеряла всякую надежду?

Ценой колоссального усилия Шик собралась с мыслями. Или с тем немногим, что от них осталось.

Она переложила трубку к другому уху.

– Значит, вы ее помните? – слабым голосом осведомилась она.

– Даже очень хорошо. Фелисити, я хотел…

– Так опишите ее.

– Красивая. Очень. Любит танцевать. Есть огурцы в кисло-сладком соусе. Душиться шампанским за ушами. У нее тревожно-синие глаза.

– Тревожно? – переспросила она, встревожившись. – Мне очень жаль… это не та Фелисити, которую я знаю. Та – зануда, редко подходит к телефону, а когда отвечает, ломается.

На том конце провода, кажется, улыбнулись.

– Я вас не узнала, – призналась она. – Обычно звонит мой агент… Это его время. К тому же мы немного… отвыкли слышать вас здесь.

Стоп, стоп, мисс Всё-недостаточно-хорошо-для-меня! Эчика была права. Ты невыносима.

– Вы всё еще сердитесь на меня, – заметил он почти смиренно. – Зароем топор войны, ладно?

– Я и не думала сердиться, – тихо сказала она.

Это было не совсем так.

– Если вы хотите, чтобы я вас простила, – продолжала она вопреки всякой логике, – пригласите меня… потанцевать.

Шик услышала его тихий смешок. Почти безмолвный.

– Я как раз собирался вам это предложить, представьте себе. Она задумалась, не упрек ли это.

– Правда? Вы приглашаете меня потанцевать?

– Для начала поужинаем. Потом потанцуем, если вам хочется.

– Сегодня вечером? – спросила она с надеждой.

– Я работаю. Предлагаю на той неделе.

Все равно это было чудесно. Свидание назначили в баре, который он знал, в Нижнем Виллидже. Она повесила трубку много времени спустя после того, как отключился он. Сердце ее отчаянно колотилось. Колени подгибались. Ей понадобилось несколько минут, чтобы заметить, что истерички давно уже оставили пальто, да и холл.

– Смотри-ка! Вы больше не больны? – воскликнула Истер Уитти, встретив ее на лестнице.

Шик улыбнулась и станцевала чарльстон на трех ступеньках, насвистывая «Has anybody seen me gaaal?..»[18]

– Вы чертовски быстро выздоровели. Ваши подруги сделали вам операцию?

* * *

Хэдли сбежала с крыльца, таща за собой Огдена, и взяла курс на метро.

Она вынуждена была замедлить шаг, коря себя на чем свет стоит. Это не жизнь для бедного мальчика – так бегать утром и вечером на буксире у властной руки, не понимая смысла этой вечной гонки. К счастью, в конце пути его ждала няня, милая мадам Люси-Джейн, его светлый островок спокойствия.

Погода стояла чудесная, юные зеленые листочки были чисты и создавали легкую дымку.

Хэдли стало лучше. Что такое случилось с ней давеча у телефона? Она слишком устает, слишком много работает, мало спит, все время бежит куда-то. Теперь всё в порядке. Только чуть-чуть, о, совсем чуть-чуть побаливает с левой стороны.

Огден, державшийся за ее руку, остановился. Он высвободился, чтобы энергично приветствовать фигуру, большими шагами пересекавшую улицу им навстречу.

– Джей Джей? Что вы здесь делаете? – воскликнула Хэдли.

– Я ждал вас.

Хэдли поспешно вернула в свою ладонь шуструю ручонку Огдена и пошла дальше. Джей Джей подстроился под ее шаг, под мышкой у него был портфель из мягкой кожи, тяжелый на вид. Под кожей что-то бугрилось.

– Я веду моего… племянника к няне.

– Я знаю. Здравствуй, малыш.

Мальчик раскинул руки. Джей Джей остановился, присел на корточки и поцеловал его.

– У меня мало времени.

– Поговорим на ходу, – предложил он, вставая.

Он взял протянутую ручонку, и они пошли втроем шеренгой, Огден в середине. Сначала молча.

– Вас больше не видно в «Сторке», – сказала Хэдли, чтобы что-нибудь сказать.

Она чуть было не добавила: «Раньше вы бывали там каждый вечер», но Джей Джей мог принять это за упрек. У мужчины, обладающего состоянием, наверняка есть обязательства, непостижимые для нее дела.

– Кстати, о «Сторке», – сказал он, – вы помните тот вечер, когда там ужинал Фред Астер?

– Конечно.

Как она могла забыть? Вечер шимми! Вечер, когда она снова танцевала, в первый раз с 1946 года. Тот вечер, когда Джей Джей пришел с женщиной, красавицей Эллой… Как дальше?… Элла Тарлингтон. Шея и плечи принцессы.

– Вы не приходили с тех пор, – не удержалась она.

– Я был ужасно занят, Хэдли. После кончины дедули я впрягся в настоящую работу муравья. Почти детектива. Мы со старшей сестрой разобрали его архивы, освободили от мебели его квартиру здесь, в Нью-Йорке, которую вы знаете, и дом в Коннектикуте. У дедули было чертовски много хлама.

Зачем он это рассказывает? Извиняется, что захвачен новой любовью? Как будто и у Хэдли нет обязательств и непостижимых для него дел.

– Я вызову такси, – решил он, увидев, что она смотрит на часы. – Я без машины, у Пруэтта сегодня выходной. Да и все равно я предпочел прийти один.

– Я поеду на метро.

– На такси быстрее и спокойнее. Мне надо с вами поговорить.

Огден остановился, глядя то на него, то на нее, крепко сжимая их руки своими маленькими кулачками. Его глаза чего-то требовали.

– Он хочет поиграть в семимильные сапоги, – вздохнула Хэдли. – У нас нет времени, цыпленок.

– Конечно, есть! – запротестовал Джей Джей. – Что это за игра?

– Надо приподнять его, чтобы он прыгнул как можно дальше.

– Понятно. Я называл это самолетики. Готов, малыш?

Мальчик разбежался и – оп-ля! – приземлился, как на пружинках, четырьмя шагами дальше между взрослыми на ноги и громко рассмеялся. Они повторяли этот трюк раз двадцать, до угла улицы.

– Это была моя любимая игра с дедулей и бабушкой. Я держался за них, и – оп-ля! – промасленная бумага становилась горами, собачьи лужицы – озером Типсу, пар из решеток – гейзерами Йеллоустонского парка.

– Держу пари, на вас был синий костюмчик с матросским воротником.

– Белокурые кудри до плеч и большой бант на макушке, – улыбнулся Джей Джей. – Не то пасхальное яичко, не то пудель на выставке. Я покажу вам семейный альбом.

На проспекте он подозвал такси.

– Хэдли, – продолжал он, дав шоферу адрес няни. – В тот памятный вечер, когда вы поразили нас с Эллой вашим невероятным номером с Фредом Астером, я задал вам вопрос, вы помните?

– Не помню.

– Я хотел знать, откуда вы взяли брошку- птичку, которая была тогда приколота к вашему плечу.

Теперь она вспомнила. Она, кстати, отметила, что Элла Тарлингтон не носила никаких украшений, кроме обручального кольца. Неуместное замечание, даже в мыслях. Хэдли закусила губу, почувствовав, что краснеет. Она попыталась притянуть Огдена к себе. Он уперся, ему хотелось сидеть на руках у Джей Джея, как в их прошлую поездку в машине.

– Оставьте, он не тяжелый. Вы тогда ответили, что одолжили ее у подруги.

Лицо у него было напряженное, голос встревоженный и усталый.

– Я помню. Я ее носила, потому что в «Сторке» патрон любит оригинальность. Но какой у вас серьезный вид, Джей Джей.

– Будет нескромно спросить у вас имя этой подруги?

– Нет, конечно. Вообще-то птичек две, по одной на каждое плечо. Это осколки былых времен, понимаете? Реликвии старой дамы.

– Старой да…

Он поперхнулся.

– Настоящий феномен, – сказала она. – У нее была бурная молодость флэппера[19].

– Она рассказала вам, как… это украшение попало к ней?

– Нет, ничего не сказала. От пылкого поклонника, я думаю. У нее была толпа воздыхателей на Бродвее в «ревущие двадцатые». Она знала всех. Бутлегеры, спикизи, вечеринки в «Ритце», премьера «Шоу Бот»…[20]

– Где я могу ее увидеть? Мне нужно ее имя. Непременно нужно.

Его голос стал нетерпеливым, звучал отрывисто.

– Ее зовут Артемисия.

– Митци! – выдохнул он.

Хэдли посмотрела на него с любопытством.

– Миссис Мерл… ее сестра так ее зовет. Это хозяйки нашего пансиона «Джибуле». Мы там были десять минут назад.

Он откинулся на сиденье, прикрыв глаза рукой, со вздохом, показавшимся бесконечным. Другая рука рассеянно гладила голову мальчика, прижавшегося к его рубашке.