Читать книгу Эра войны. Эра легенд - Майкл Салливан - Страница 11

Сури стояла на перилах балюстрады на самой вершине Спайрока, широко разведя руки и представляя, что летит. Под ней раскинулся огромный мир. От резкого пронизывающего ветра слезились глаза. Впервые в жизни девочка пожалела, что у нее слишком короткие волосы, – были бы длинные, красиво развевались бы на ветру.

– Развлекаешься? – спросила Арион, но Сури услышала: «Ты с ума сошла? Я до смерти перепугалась!»

Сури всегда получала послания от Элан, от деревьев, погоды и животных. То, что она раньше считала талантом мистика, оказалось Искусством. Интуиция, предчувствия, единение с миром – все это было результатом ее дара слышать язык мироздания. Большинство людей хоть раз в жизни слышали его зов. Необъяснимый ужас за миг до трагедии, чудесные совпадения или вещие сны – слабые сигналы, поступающие от Элан. Не бывает людей, полностью глухих к ее голосу, однако понять ее речь способны немногие, а поддержать беседу могут лишь считанные единицы.

Тура была не столь одарена, как Сури, но и у нее имелся талант к Искусству. Все мистики и провидцы могут слышать шепот мира. К несчастью, Тура умерла, так и не узнав истинной природы своей силы. Если бы она знала, то наверняка научилась бы сосредоточиваться и тренировать внутренний слух. Сури провела целую зиму, обучаясь этому умению, и теперь вместо неясного шепота ветра слышала мысли других людей. По крайней мере, ей так казалось. Арион говорила, что улавливать сильные переживания – примерно то же самое, что чувствовать изменение температуры воздуха. Благодаря своему таланту Сури читала по лицам так же хорошо, как по костям.

И сейчас она могла с уверенностью сказать, что Арион напугана.

Девочка не придала этому значения. Она была слишком увлечена полетом. Вытянув руки, она почувствовала, как ладони поймали ветер, словно крылья. Жаль, что я не родилась птицей.

– Мы можем летать? – спросила Сури, перекрикивая вой ветра.

– Нет, – напряженно ответила Арион.

– Я имею в виду, с помощью Искусства.

– Я поняла, что ты имеешь в виду. Нет, не можем, – поспешно добавила фрэя, словно боялась, что Сури действительно попытается взлететь.

– Ты говорила, мы можем все.

– Я сказала, тебе будет казаться, что ты можешь все. Это иллюзия. Нельзя сделать то, что противно твоей природе. Нельзя стать невидимкой или превратиться в лягушку. Нельзя созидать жизнь, воскрешать мертвых или…

Сури повернулась к ней, с удовольствием ощущая себя совой, которая выслеживает мышь.

– Я же вернула тебя к жизни.

– Я не была мертва.

– Уверена?

– Совершенно уверена.

– И летать я не смогу?

– Не сможешь.

Сури со вздохом спрыгнула на балюстраду и тут же почувствовала исходящую от Арион волну облегчения. Фрэя выглядела гораздо лучше. От ее раны остался лишь белый шрам, хорошо заметный на свежевыбритой голове.

К Арион вернулись многие умения и привычки.

Тогда, в шерстяной палатке Падеры, Сури совершила невозможное. Она открыла дверь из мира живых в мир духов, проникла в загробное царство Пайра и добралась до длинной реки, по которой души умерших направляются к месту своего последнего упокоения. В том темном потоке она нашла Арион – та отчаянно плыла против течения, понемногу теряя силы. Каждый, кто попадал туда, рано или поздно покорялся реке, однако Сури сохранила связь с миром живых, и эта связь, словно якорь, не позволила им уплыть в бескрайние дали Пайра. Вытащив Арион из реки, Сури не просто вернула фрэю к жизни, она починила ее. В корабле ее тела зияла пробоина, хорошо заметная из царства мертвых – как дыра в одеяле, если посмотреть на свет. Девочка заштопала дыру и вывела Арион в мир живых. Когда стало ясно, что фрэе ничего не угрожает, Сури от изнеможения лишилась чувств. Только позже она поняла, как близко подошла к гибели. Живым не следует погружаться в реку, по которой плывут души умерших. Если бы она задержалась в воде, течение увлекло бы ее за собой и прервало нить ее жизни. Тогда бы они обе остались в Пайре навеки.

После этого Арион еще несколько дней пролежала без сознания. Та неделя была худшей в жизни Сури. Она потеряла Минну, и даже несмотря на то, что ей удалось вытащить Арион из Пайра, фрэя не подавала признаков жизни. Когда же она очнулась, девочка хлопотала вокруг нее точно мать вокруг младенца. Наконец к Арион вернулись силы, и выяснилось, что она не просто жива.

Она вновь обрела способность владеть Искусством.

– Обидно, – продолжила Сури. – Я не могу стать невидимкой. Я не могу жить вечно. Я не могу сотворить себе животных. Я не могу заставить хищников есть траву. Я не могу поменять звезды местами или добавить новое время года. Даже летать, и то не могу.

Арион приподняла маленькую глиняную чашечку, которую держала в руках. Фрэя питала слабость к поразительно невкусному чаю из местной лавочки. Он ей очень напоминал тот, который она пила в Эстрамнадоне.

– Зато ты можешь рисовать картины из светлячков. – Она всегда приводила этот пример. – Действительно потрясающе, никогда не видела ничего подобного. До сих пор не понимаю, как тебе удается создавать таких реалистичных медведей и кроликов из светящихся жуков.

– Жукам все равно, где летать. – Сури вернулась в башню, уйдя с пронизывающего ветра. Теперь они могли спокойно разговаривать. – Итак, что тебя тревожит? Персефона по-прежнему отказывается отправлять послание фэйну?

– С чего ты взяла, что меня что-то тревожит? – С деланно невинным видом спросила Арион. – Ты что-то чувствуешь?

– Тут много ума не надо. Ты забралась на самую вершину Спайрока. Вряд ли только для того, чтобы рассказать мне, что я не могу летать.

Арион улыбнулась.

– Что смешного?

– Да нет, просто… ты быстро взрослеешь. Мыслишь, как настоящий миралиит.

– Это хорошо?

Фрэя крепче сжала чашку в ладонях.

– Думаю, да.

– Так я права? Она не хочет слать птицу к фэйну?

Арион кивнула.

– Киниг по-прежнему держит сторону Нифрона. Инстарья, как в свое время и Рэпнагар, не могут поверить в то, что рхуны способны владеть Искусством. Это отчасти подтверждает мое предположение, что принц так и не сообщил Лотиану о тебе. Учитывая данные обстоятельства, Нифрон собирается скрывать тебя и твой дар как можно дольше. По его мнению, эффект неожиданности принесет нам больше пользы, чем правда о твоем существовании. Лотиан уверен, что я не нарушу закон Феррола, и значит, он единственный, у кого есть мастера Искусства, способные причинить вред фрэям. Нифрон хочет сделать тебя нашим тайным оружием.

– А что ты сама думаешь об этом?

Арион заглянула в чашку.

Печаль. Нерешительность. Сури прочла это так: «Сколько лет я прожила, так ничему и не научилась».

– Наверное, я возлагала слишком большие надежды на то, что Лотиан станет лучше относиться к твоему народу, узнав, что рхуны способны владеть Искусством. Теперь, когда мы взяли Алон-Рист, боюсь, дело зашло слишком далеко. Фэйн ничего не забудет и не простит.

– Но ты по-прежнему хочешь отправить к нему птицу?

Арион кивнула.

– Война неизбежна, но однажды, когда обе стороны пресытятся кровопролитием, правда о тебе поможет им найти достойный предлог для ее прекращения. Ужасно, что многим людям придется погибнуть, чтобы их вожди наконец поняли очевидное.

– Выходит, я превратилась в бабочку, но это не помогло спасти мир.

Арион погрустнела.

– Не могу объяснить… может быть, у тебя лучше получится. Искусство говорит мне, что ты – ключ к спасению наших народов. Я думала, нам удастся восстановить мир, если мы докажем родство рхунов и фрэев. Тогда закон Феррола распространится и на рхунов. Это казалось мне самым разумным решением, однако, когда идет война, противоборствующие стороны редко прислушиваются к голосу разума. И все же я по-прежнему ощущаю тонкую ниточку, связывающую тебя и наступление мира. Когда я смотрю на тебя, во мне просыпается надежда. Ты – луч света во тьме, и с каждым днем этот луч становится все ярче.

Фрэя задумчиво покрутила чашку в руках.

Сури пристально посмотрела на Арион. Есть еще какая-то причина, почему она пришла сюда. Она не смогла прочесть мысли заклинательницы, зато увидела ключ к разгадке.

– Зачем ты принесла эту чашку? Почему все время таскаешь ее с собой? Чай давно уже остыл.

Арион кивнула и приподняла чашку.

– Да, именно за этим я и пришла.

– За чаем?

Фрэя отрицательно покачала головой.

– Ты знаешь слово «Цензлиор»?

Сури немного подумала.

– Думать быстро?

– Если точно, то «Стремительный ум». Так меня называла Фенелия. У тебя тоже стремительный ум. За всю свою жизнь я не видела более одаренных мастеров Искусства, а прожила я немало. Так вот, я получила это имя, когда мне было полторы тысячи лет. Когда Фенелия умерла, мне вдруг стало ясно, что я – единственная, кому она дала прозвище. Она выделила меня из всех; возможно, она знала, что именно я найду тебя. Фенелия хотела, чтобы я стала преподавателем Искусства. Так и случилось – теперь я твоя наставница. Раньше я думала, что она хочет сделать меня наставницей принца, но теперь мне кажется, что она чувствовала важность моей жизни так же, как я чувствую важность твоей, – разрозненными обрывками: какие-то видны совершенно ясно, а какие-то невозможно постичь, потому что они еще не произошли.

Арион облокотилась о перила и устремила взгляд на восток. В спину ей светило закатное солнце, и казалось, что с вершины башни видно до самого края мира. Внизу тонким волоском извивалась река Берн, а гора Мэдор была не больше шишки. Вдалеке раскинулось море деревьев – Арион сказала, что это Харвудский лес. За ним текла река под названием Нидвальден: Сури поверила фрэе на слово, потому что за деревьями реку не видать. А за рекой простиралось голубоватое марево, которое Арион называла своим домом.

– У нас есть всего одна неделя, – еле слышно произнесла заклинательница. – Одна неделя и целая вечность, – продолжила она уже громче. – Нифрон и Персефона хотят, чтобы мы нашли других мастеров Искусства, Стремительных умов, Цензлиоров. Они считают, что фэйн пошлет против нас отряд миралиитов – Паучий корпус. Эти миралииты обучены переплетать защиту и нападение, как пауки. Понимаешь?

Сури закатила глаза.

– Ты только что сама сказала, что у меня стремительный ум.

– Ах да, извини.

– Значит, Персефона хочет создать собственный Паучий корпус?

– Что-то вроде того. Как следует из названия, в нем должно быть куда больше двух мастеров.

– И как мы их найдем? Будем искать тех, кто умеет быстро разводить огонь?

– Увы, не все так просто. Далеко не у всех способности к Искусству проявляются так ярко, как у тебя. Обычно они выражаются в склонности к творчеству. Миралииты часто начинают как простые художники, скульпторы или даже плотники. Чем более искусны творения мастера, тем больше вероятность, что у него есть дар к Искусству.

Арион приподняла изящную чашечку.

– Ты случайно не знаешь, кто ее сделал?

К тому времени как они добрались до маленького домика в Малом Рэне, уже стемнело. Сури большую часть жизни провела под светом звезд, поэтому не боялась темноты. Перебравшись в Далль-Рэн, она чувствовала себя неуютно – ее слепил свет факелов и очагов. То же самое и в городе фрэев, только здесь вместо факелов горят масляные лампы: их свет порождает тени, и вокруг становится еще темнее. С людьми то же самое, думала Сури, пока они с Арион шли по узкому переулку. В отличие от прочих живых существ, люди не способны жить в гармонии с природой; они вечно пытаются заставить ее подстроиться под них. Может быть, именно поэтому боги и духи так жестоки к людям – они просто хотят сказать им: «Прекратите!»

Сури и Арион подошли с маленькой деревянной хижине, притулившейся в конце переулка. В прежние времена это был сарай или домик слуги. По сравнению с большими красивыми домами, стоящими вокруг, жалкая лачуга казалась еще более убогой. На пороге сидели мужчина и женщина. Женщину звали Тресса. Ее никто не любил, но Сури не знала, почему. Пауков тоже почему-то никто не любит. Девочка уже давно оставила попытки разобраться, что творится в головах у людей, предпочитающих жить внутри стен. Рядом с Трессой сидел гончар Гиффорд. Между ними стоял кувшин.

Они о чем-то беседовали, однако, заметив Сури и Арион, тут же замолчали.

Тресса положила руку на кувшин и придвинула его ближе к себе.

– И зачем вы сюда пожаловали?

– За ним. – Сури ткнула пальцем в Гиффорда.

Тот удивленно поднял брови.

– Что он такого сделал? – возмутилась Тресса. – Оставьте его в покое. Гиффорд сам по себе ходячее несчастье, еще вас ему не хватало.

– Мы не собираемся доставлять ему неприятности, – заверила Арион. – Просто хотим поговорить.

– Да неужели? – Тресса подозрительно прищурилась. – И о чем же?

Арион показала ей чашку.

– Вот о чем. Ты сделал эту чашку? – обратилась она к Гиффорду.

Тот кивнул.

– И что с того? – с вызовом поинтересовалась Тресса. – Тебя не устраивает, что калека зарабатывает своим трудом на хлеб?

Арион взглянула на Трессу.

– Можно мы поговорим с Гиффордом наедине?

– Чтобы ты навела на него порчу? – взвилась та. – Вот что я вам скажу: идите-ка вы отсюда подобру-поздорову. Возвращайтесь в свою неприступную каменную крепость, к одноглазым ящерицам, котлам и летучим мышам. Оставьте нас в покое. Если вас не затруднит, конечно.

– Никогда не видела одноглазых ящериц, – заметила Сури. – Хотя уж в ящерицах-то я неплохо разбираюсь.

– Еще бы. Ты с ними, небось, на короткой ноге.

Сури кивнула.

– Конечно. Ящерицы очень дружелюбные.

На это Тресса не нашлась что ответить и нерешительно взглянула на Гиффорда.

– Гиффорд, – сказала Арион, крутя его чашку в руках. – Я считаю, ты замечательный мастер. Просто изумительно. Фарфор такой тонкий, что даже просвечивает.

– Все дело в глине – подойдет только белая и мягкая, а еще в гончафном кфуге и в хофошем обжиге. Нужно обжигать долго-долго.

– Очень искусная работа, и дело не в одном мастерстве, а также в творческом подходе. Форма чашечки, как у цветка, и этот завиток на ручке…

– Спасибо.

– Ты что, пришла сюда, чтобы похвалить его работу? – с сомнением спросила Тресса.

– Отчасти, – ответила Арион. – Но у меня есть еще несколько вопросов. Гиффорд, ты умеешь петь?

– Ха! – Тресса хлопнула себя по колену. – Да он поет как простуженная жаба!

Гиффорд нахмурился.

– У меня не очень хофошо получается говофить, а петь еще тфуднее. Губы и язык плохо фаботают, и звуки выходят непфавильно.

– Ну, может быть, не петь, а напевать без слов? Ты напеваешь, когда работаешь?

Гиффорд подумал, потом кивнул.

– Да, пожалуй.

Арион, улыбнувшись, посмотрела на Сури.

– Ну напевает он, и дальше что? – проворчала Тресса. – Это что, преступление? Я тоже иногда напеваю. Твое-то какое дело?

Арион не обратила не нее внимания.

– А у тебя бывало когда-нибудь предчувствие, что скоро пойдет дождь, а на небе в это время ни облачка? Или, может быть, ты чувствовал, что зима будет ранняя или, наоборот, поздняя?

Гиффорд пожал плечами.

– Не знаю. Может, и было такое.

– А ты умеешь разжигать огонь, хлопнув в ладоши? – спросила Сури.

– Нет, – удивленно ответил Гиффорд.

– Сури имеет в виду, бывало ли так, что ты очень чего-то хочешь, и это происходит? Случались в твоей жизни счастливые совпадения – например, когда ищешь что-то и сразу же находишь, или дождь начинается только когда ты дошел до дома?

– Такое вряд ли.

Тресса расхохоталась.

– Этот парень едва ли может считать себя мастером счастливых совпадений. Скорее наоборот, – добавила она, хлопнув Гиффорда по плечу, – такое ощущение, будто боги, когда создавали его, маялись похмельем. – Она сплюнула, вытерла подбородок и покачала головой. – Ты что, считаешь его колдуном, потому что он лепит из глины красивую посуду?

– Возможно, – ответила Арион. – Сделай мне одолжение, Гиффорд. Я хочу, чтобы ты пошевелил пальцами вот так. – Фрэя как будто пощипала струны арфы. – Так, правильно. А теперь посмотри на мои ладони и подумай об огне. Представь, что мои руки пылают. Представь, как они плавятся, а потом превращаются в пепел. Сосредоточься. Закрой глаза, если так тебе будет легче.

Гиффорд уставился на руки Арион, и Сури забеспокоилась – а вдруг у гончара действительно получится поджечь фрэю? Конечно, Арион знает, что делает, тем не менее Сури приготовилась погасить даже самый слабый огонек, если он вдруг появится.

После путешествия в Нэйт Сури заметно улучшила свои навыки в использовании Искусства. Последние восемь месяцев она занималась с Арион в основном техникой. Девочке казалось, что они, как в прежние времена в Далль-Рэне, играют с веревочкой и учат рхунский и фрэйский. Арион показывала простое плетение, а Сури перенимала его и усложняла. Фрэя улыбалась, часто смеялась или качала головой и говорила: «Почему никто не додумался до этого раньше?» Сури не сомневалась, что сможет защитить Арион от всего, что способен натворить Гиффорд, и все равно тревожилась.

После смерти Туры, гибели Минны и избрания Персефоны кинигом Сури осталась совсем одна. Вокруг – полно людей, но ни единой родственной души. Запертая в холодной темной ловушке Алон-Риста, девочка тосковала так сильно, что перестала есть. Рэйт и Арион помогли ей прийти в себя, но понесенные утраты были еще свежи, и теперь она стала тревожной и подозрительной.

Гиффорд долго смотрел на руки Арион, насупив брови.

– Ой! – фрэя отдернула ладонь. – Достаточно, хватит. Хватит. ХВАТИТ!

– Я сделал тебе больно? – потрясенно спросил Гиффорд.

Арион потерла руку.

– Немного.

Сури с недоумением смотрела на ее ладонь. Она ничего не почувствовала, хотя использование Искусства не могло остаться для нее незамеченным.

Тресса, со страхом глядя на гончара, отодвинулась подальше, по-прежнему прижимая к себе кувшин.

– Тебе пфавда было больно? – спросил Гиффорд. – Я сделал тебе гофячо, пфосто подумав об этом?

Арион все еще терла ладонь.

– Не очень больно. Как будто… как будто я держала камень, нагретый на солнце.

– Но я… я… – Гиффорд растерянно переводил взгляд то на Арион, то на Сури, потом пристыженно посмотрел на Трессу.

– Люди, склонные к творчеству, более восприимчивы к силам природы. Они слышат шепот мироздания, и это помогает им двигаться в правильном направлении. Часто внутренний голос подсказывает нам, что нужно идти налево, или нам просто кажется, что направо идти не стоит. Некоторые называют это чутьем или интуицией, но на самом деле мироздание говорит с нами на древнем языке, который ты почти понимаешь. Животные свободно владеют им: когда приходит осень, птицы улетают на юг, белки начинают делать запасы, а медведи ложатся в берлогу. Деревья тоже понимают шепот мира: так они узнают, когда сбрасывать листья и когда просыпаться после зимнего сна. Каждый способен слышать голос Элан, потому что она говорит с нами на нашем родном языке – языке сотворения. Так был создан мир, так были созданы все мы. Заново научиться говорить на языке мироздания, получать и использовать его силу – это и есть Искусство. Не каждый может вступать в связь с мирозданием, и совсем немногие способны применять силу по своему желанию.

– Ты думаешь, я способен?

Арион снова потерла ладонь.

– Да, – ответила она. – Думаю, способен.

Пока они с Арион выходили из переулка, Сури не произнесла ни слова. Она несколько раз взглянула на фрэю, однако не стала ни о чем спрашивать. Наверное, меня это не касается. Впрочем, Арион сама нарушила молчание.

– Ты хочешь знать, почему я солгала, – проговорила она.

Не только Сури умела читать мысли. Девочка ничего не ответила, ожидая объяснений.

– Потому что я считаю, у него и правда есть способности. – Арион подошла к фонарю, висящему у колодца. – Большинству из нас просто не хватает уверенности. Сомнения лишают нас успеха. Считается, что магия – нечто невозможное, а все из-за того, что никто даже не хочет попробовать, а если кто-то и попробует, то вполсилы, ибо уверен в глубине души, что не способен. Иногда для раскрытия таланта требуется лишь немного поддержки: нужно, чтобы хоть кто-нибудь в него поверил. Достаточно одного маленького камушка, чтобы обрушить огромную лавину. Чудеса совершаются от сильного желания, которое по случайности было облечено в слова.

Они стояли на площади неподалеку от дома Брин и Падеры. Весна уже пришла, хотя по ночам все еще было холодно. Сури поплотнее запахнула ассику.

– Гиффорд будет думать о том, что я сказала. Будет размышлять, вертеть эту мысль то так, то эдак. В нем зародится зерно сомнения, опровергающее иллюзорную реальность, и однажды он тайком попытается совершить невозможное – попробует вслушаться в шепот мироздания. Я сказала ему, что это сработало, и поэтому он будет пытаться вновь, хотя в других обстоятельствах сразу бы сдался. Иногда упорство творит чудеса.

– А почему для меня это так легко? – спросила Сури.

– Все мы очень разные. Может быть, когда-то ты сильно пострадала.

– Пострадала?

Арион остановилась у колодца и кивнула.

– Когда люди счастливы, они глухи. Я не знаю, почему, но это правда. Горе помогает нам лучше слышать. Когда нам больно, мы становимся более восприимчивыми – как к красоте, так и к страданиям других. С тех пор как ты вернула меня к жизни, каждый восход солнца кажется мне ярче, каждый порыв ветра для меня наслаждение. Я считаю, люди, пережившие трагедию, проходят не только через боль, но и через очищение. Из их ушей выпадает воск, с глаз спадает пелена. Стена между ними и мирозданием становится тоньше или исчезает вообще.

– Так ты думаешь, я когда-то сильно пострадала?

– Возможно.

– Но я умела призывать огонь с самого детства.

– Значит, в раннем детстве с тобой произошло что-то важное. Мне кажется, чем в более раннем возрасте испытываешь боль, тем сильнее ее влияние. А потому Гиффорд – весьма вероятный кандидат. Глядя на него, сразу понимаешь, что он страдает уже давно.

Они двинулись дальше. Сури погрузилась в раздумья. Страдала ли она в детстве? Все ее несчастья появились год назад, после смерти Туры. До того ее жизнь была замечательной, полной прекрасных переживаний… по крайней мере, сколько она себя помнила.

«Когда я нашла тебя, ты вопила так, что деревья дрожали», – сказала Тура.

А потом, в Далль-Рэне, Персефона однажды произнесла: «Некоторых детей, нежеланных детей, иногда оставляют в лесу на милость богов».

Даже Гиффорда не кинули в лесу, не избавились от него, как от ненужного мусора, не обрекли на верную смерть. Отец любил его, он вырос в деревне, среди людей. А для нее, несчастного младенца, брошенного на милость природы и изо всех сил цепляющегося за жизнь, насколько тонкой должна быть преграда между мирами?

Ты вопила так, что деревья дрожали.

Они завернули за угол симпатичного домика, в котором жили Брин и Роан. Внезапно Сури стало холодно, да так, что ее пробрал озноб.

– Чувствуешь? – спросила Арион.

Девочка кивнула.

– Что-то холодное и липкое. Как будто за шиворот сунули дохлую рыбу.

Фрэя кивнула.

– Я думала, мне показалось.

– Привыкай доверять воображению – оно у тебя гораздо зорче, чем зрение обычных людей. – Арион подошла к дому и прижала ладонь к камню.

– Что это?

– Не знаю, – ответила фрэя. – Похоже, послание.

– Послание?

– Предупреждение. Как медведь писает на деревья.

Сури улыбнулась; обычно объяснения Арион были туманны или построены на примерах, которые она не понимала. На сей раз она выразилась предельно ясно.

– Кто-то метит свою территорию с помощью Искусства?

– Возможно. Или просто оставляет след. Довольно сильный, иначе я бы не заметила. Я не очень хорошо владею вторым зрением. Думаю, у тебя этот навык лучше развит. Ты чувствуешь что-нибудь еще? Я ощущаю холод. Холод и угрозу.

Сури кивнула.

– Да, очень холодно – как смерть, только сырая и липкая. А еще…

– Что еще?

– Голод… сильный голод. Изнеможение. Отчаяние.

– Ты видишь его? Ты знаешь, кто это?

Сури покачала головой. Она ощущала лишь обрывки переживаний, витающих в воздухе, словно запах.

– Что это означает?

Арион пожала плечами.

– Может быть, именно здесь кто-то совершил что-то дурное.

– Не думаю, – ответила Сури, тоже коснувшись стены.

– Что ты чувствуешь?

– Мне кажется, здесь пока ничего дурного не совершилось, но скоро совершится. И его совершит не кто-то, а что-то.