Читать книгу Спасти Спасителя. Клад, который не достался никому - Михаил Александрович Русов, Михаил Русов - Страница 7

Сергей Ивановский (Антиквар)

Глупцов глупей, слепцов слепей

Те, кто не воспитал своих детей.

С.Брант

Антиквар отодвинул рюмку с коньяком, обычно употребляемую им после завтрака – последнее время он считал благоразумным воздерживаться. Самочувствие не радовало – организм, изношенный тремя отсидками, барахлил, тюрьма, что ни говори, не санаторий.

Он осмотрелся. Стены его квартиры были увешены гравюрами и картинами, полки заставлены статуэтками. На произведении искусства он тратил все доходы со своего криминального «бизнеса» – продажи наркотиков. За свое увлечение вор в законе Сергей Ивановский когда-то получил прозвище – Антиквар.

Он полюбовался своей коллекцией. Последнее время он все больше отдалялся от дел и наслаждался покоем, который как научил его жизненный опыт, не вечен.

Да, и возраст давал себя знать: суета развлекала все меньше и меньше. Воровские посиделки утомляли, деликатесы желудок не принимал. Купленная любовь удовольствия не приносила, ее жрицы были похожи друг на друга лицами, повадками и корыстолюбием.

Все больше хотелось занятий для души. Он еще раз с удовольствием обвел взглядом картины. На темно-бордовых обоях поблескивали тяжеловесно-изысканные рамы под старину. В них загадочно темнели старинные картины.

Гордость его коллекции – многочисленные бронзовые статуэтки, для которых он заказал специальные шкафы. Все эти сатиры, нимфы заменили ему игрушки, которых у него не было в детстве, самом безрадостном периоде его жизни.

Мать, пьяная и растрепанная, бродила по квартире с отсутствующим взглядом. Когда он просил поесть, взгляд ее ненадолго становился осознанным, она смотрела на него, виновато и беспомощно улыбаясь. И через минуту забывала о нем. Дома обычно не было даже хлеба, и ему всегда хотелось есть.

Но мучительнее голода был стыд за свои единственные, залатанные на заднице штаны. Из-за них над ним смеялся весь двор. Вечерами он убегал из дома: мать напивалась до бесчувствия, а ее случайные собутыльники, пользуясь ее бессознательным состоянием, с гоготом отвешивали ему подзатыльники. Сережка часами бродил по дворам, дрожа от голода и холода. В морозы и дождь он прятался в подъездах, благо тогда они не запирались, как теперь.

Он поднимался на последний этаж и садился на пол, перед низким окном. Худой мальчишка в грязной, не по росту куртке, доставшейся «по наследству» от гостя, увезенного с приступом белой горячки, обычно вызывал жалость у жильцов, и его не гнали, иногда даже подкармливали.

Немного согревшись, он мог подремать.

Чаще всего он прятался в подъезде дома, из окна которого он видел чудесную квартиру. Её окна всегда светились чужой радостью. За красивыми занавесками звучала музыка. И ему казалось, что там живут самые счастливые на земле люди: дети, которых любят и дарят игрушки и пирожные. Ласковые матери с красивыми прическами, добрые, веселые отцы.

Одну комнату он мог рассмотреть во всех подробностях. В ней, как сейчас у него, на стенах висели картины в золотых рамах. На черном, блестящем фортепиано стояли бронзовые подсвечники из сплетенных фигур. Отливала перламутром богато украшенная ширма. Она закрывала один из углов комнаты и придавала комнате загадочность. Ему до сих пор хотелось бы узнать, что она скрывала.

Иногда в этой счастливой комнате загорались свечи и танцевали люди.

И он, голодный и замученный чесоткой заморыш, часами наблюдал за чужой счастливой жизнью. И обещал себе, что у него когда-нибудь будет такой же дом.

С первыми деньгами, полученными за перепродажу ворованного, он пошел в антикварный магазин и, заикаясь от смущения под презрительным взглядом продавца, купил два бронзовых подсвечника. Они были немного похожи на те, стоявшие на чужом пианино. И был так счастлив, что даже не обижался на насмешки, подельников. Потом стал покупать картины и статуэтки после каждого удачного дела. Смеяться над ним перестали и только добродушно покручивали пальцем у виска.

Сергей жалел, что лишен художественных способностей. На зоне он завидовал зэкам, умевшим рисовать или ремесленничать. Кто-то делал наборные ножички, кто-то иконки выжигал на разделочных досках, умиляя родственников и верующих старушек, да радуя начальников, которым был чем отчитаться об успехах по перевоспитанию преступников.

Антиквар тоже пытался выжигать, рисовать, но получалось у него это коряво. И ему оставалось завидовать мастерству других.

Теперь он, как и мечтал мальчишкой, жил в квартире – копии той таинственной, из голодного детства. Она напоминала ему не только о загадочной красоте в чужом окне, но и о мучительном зуде в немытых волосах, рези в голодном желудке, побоях, насмешках и трупе матери, найденном им в ванне – неизгладимое впечатление детства. Впрочем, от своего прошлого не уйдешь.

По телевизору начались новости – сообщили о краже картины из городского музея, показали ее и попросили оказать помощь в розыске.

Впечатление от картины было сильное. И он загорелся желанием получить эту картину

Свои «безделушки» он старался приобретать законно, на случай обыска у него были все документы на них. Два или три сувенира подарили «коллеги-домушники», но их он прятал.

Репродукцию похищенной картины продолжали показывать на всех новостных каналах. Он снова и снова вглядывался в нее. Мужчина был изображен без каких-либо признаков святости: не верилось, что этот земной человек с кучерявой бородкой, безжизненно закинувший голову, через несколько часов воскреснет и поведет за собой мир. Мать не отводила глаз с лица сына.

Его мать, несчастная пьянчужка, не заметила бы, если б он умер.