Читать книгу Мне жаль тебя, герцог! - Михаил Волконский, Сергей Волконский - Страница 17

Через день после своего разговора с Шешковским о Селине де Пюжи, Митька Жемчугов, согласно данному обещанию, должен был дать отчет относительно того, что успела сделать Грунька.

Утром Шешковский прислал сказать через рассыльного, чтобы Митька с ответом прямо пришел к «начальнику», то есть к генерал-аншефу Андрею Ивановичу Ушакову, начальнику Тайной канцелярии.

Генерал-аншефа Митька узнал только тогда, когда побывал у него в собственном доме на Фонтанке, где был разведен у Ушакова, большого любителя цветов, огромный сад с оранжереей.

Ливрейный лакей провел его в кабинет хозяина, где за круглым письменным столом сидели сам Ушаков, Шешковский и кабинет-секретарь Яковлев, по-нынешнему – государственный секретарь.

– Ну садитесь, здравствуйте! – встретил Митьку с приветливостью Ушаков. – Да нет, садитесь сюда к нам, за стол! – сказал он, видя, что Жемчугов берет стул, чтобы поместиться в отделении.

Митька знал и раньше, что Ушаков к нему хорошо относится, но никак не ожидал попасть к нему и быть принятым так уж запросто, да еще вместе с таким важным сановником, как Яковлев. Последнему Ушаков тотчас же представил Жемчугова, тот же, ласково улыбнувшись, кивнул головой и проговорил:

– Да, я слышал, знаю.

С Шешковским Митька поздоровался по-приятельски и сел к столу рядом с ним.

– Ну что, наша штука с француженкой удалась? – спросил Ушаков, показывая своим вопросом, что при Яковлеве можно говорить совсем не стесняясь.

– Удалась, ваше превосходительство, – ответил Митька, – мною приготовлен верный человек к Селине. При ней со вчерашнего дня в горничных верная девушка состоит.

– Как же она попала туда?

– Очень просто. В «Петербургских ведомостях» было объявлено, что требуется горничная по адресу француженки. Девушка сейчас же выпросилась у своей госпожи, дворянки Убрусовой, а та в высшей степени была рада, что будет получать с нее оброк вместо того, чтобы кормить ее, и, конечно, отпустила к француженке. Последняя обрадовалась, что девушка умеет говорить по-французски, и тут же с большим удовольствием наняла ее.

– Пожалуй, было бы лучше и осторожнее, чтобы она не открывала своего знания французского языка, – сказал Ушаков.

– Напротив, со скрытым знанием французского языка нечего было бы делать, раз француженка совсем одинока и ей даже поговорить не с кем, а теперь горничная стала ее другом.

– Ну и что же? Выяснилось уже что-нибудь? – спросил Шешковский.

– Выяснилось, и весьма интересное, – ответил Митька, – француженка имеет отношение к бывшему в Петербурге польско-саксонским послом графу Морицу Линару.

– К графу Морицу Линару? – спросили его в один голос все трое – и Ушаков, и Яковлев, и Шешковский.

– Да. Она, то есть француженка, только и спрашивала, как ей найти графа Линара в Петербурге и как узнать, приехал ли он сюда или нет. Она с первого слова обещала горничной десять рублей, если та узнает, как найти здесь графа Линара.

– Но ведь его здесь нет, – сказал Ушаков.

– А, может быть, он явился, только инкогнито от нас? – предположил Яковлев.

– Надо разобрать сначала, – проговорил Шешковский, – кто такая эта француженка, так усердно выслеживающая его, чья она шпионка и кому нужно найти Линара в Петербурге.

– По-моему, – проговорил Митька, – она вовсе не шпионка, а действует сама за себя, а графа Линара наверно нет в Петербурге!

– А… у вас, значит, есть еще подробности? – спросил Ушаков.

– Нет, фактических подробностей у меня нет никаких, кроме того, что я имел уже честь доложить, а все, что я сказал сейчас, – простой вывод.

– Откуда вы выводите, что француженка действует сама за себя.

– Из того, что она сразу наводит справки об интересующих ее лицах, а не выжидает и не высматривает. Так откровенно может вести себя только безобидная женщина, и притом влюбленная.

– Так что, вы думаете, что француженка влюблена в графа Линара? – опять спросил Ушаков.

– В этом нет ничего удивительного: у графа было, вероятно, слишком много, да есть и теперь, любовных связей и интрижек, чтобы в их число не попала история с хорошенькой француженкой.

– Хорошо! Но почему вы так уверены, что графа Линара нет в Петербурге, инкогнито, конечно?

– Прежде всего потому, что мы знали бы об этом, – заметил Шешковский.

– Нет, а потому, что, очевидно, Линар хотел отделаться от француженки, которая ему надоела, и сказал ей, что поедет в Россию, в Петербург, а сам уехал совсем в другую сторону, в надежде, что Селина де Пюжи или вовсе побоится за ним ехать, или если и решится и явится в Петербург, то никак не найдет его здесь.

– Все это очень правдоподобно, – сказал Ушаков. – Значит, в политическом отношении француженка совершенно никакого значения иметь не может?

– Напротив, – опять возразил Митька, – она может стать весьма выгодным орудием, если граф Линар прибудет сюда вновь польско-саксонским посланником.

Все, конечно, знали отлично прошлую историю графа Линара в Петербурге, но никому и в голову не пришло, что можно сделать предположение, которое высказал теперь Митька.

Ушаков и Яковлев недовольно насупились, Шешковский же спокойно ждал разъяснения со стороны Жемчугова, в нем вполне уверенный, то есть в том, что хотя его слова как будто и были очень смелы, но, во всяком случае, он не сказал их зря.

И Митька пояснил свои слова:

– Я понимаю так, – стал говорить он, – что мы обязаны блюсти прежде всего интересы его высочества герцога Бирона, как регента Российской империи.

Ушаков и Яковлев кивнули головой в знак подтверждения и выразили на своем лице удовольствие обороту дела, взятому Жемчуговым.

– А интересы его высочества, по моему крайнему разумению, – продолжал тот, – настоятельно требуют, чтобы граф Линар приехал сюда.

– Почему же? – спросил Ушаков.

– Потому, ваше превосходительство, что этот человек явится лучшим истолкователем чувств его высочества перед принцессой Анной Леопольдовной, которая, по своей прозорливости в отношении польз и нужд России, несомненно должна желать симпатичного польско-саксонского посланника.

– В отношении польз и нужд России?

– Конечно! Ее высочество Анна Леопольдовна – по рождению славянка.

– Ведь ее матушка была русская.

– А отец – немец!

– А отец – герцог Мекленбургский – тоже по происхождению славянин: ведь прежде чем называться немецкими герцогами Мекленбургскими, предки ее высочества были славянскими государями с титулом королей Вендских, и единение принцессы Анны Леопольдовны в отношении польско-саксонского посла, как представителя славянской державы, является исключительной политической комбинацией.

– Да, – перебил Митьку Ушаков, – но польско-саксонский двор никогда не решится прислать ныне послом графа Линара, который был отозван по требованию самой императрицы.

– Обстоятельства меняются; ныне русский двор мог бы по собственному почину просить в Дрездене, чтобы оттуда был прислан граф Линар.

– Но кто же решится написать туда? Едва ли герцог найдет возможным.

– Написать, конечно с соизволения герцога, должен кабинет-министр Андрей Иванович Остерман, – сказал Митька и, подчеркивая, добавил: – Он должен это сделать, понимая все выгоды для России и русских людей пребывания в настоящее время графа Линара в Петербурге.

– Он хорошо говорит, – одобрил Яковлев.

Все четверо задумались, и задумались об одном и том же. Все они одинаково понимали, в чем была выгода и польза для России и русских, и каждый думал:

«Недолго вам, немцы, распоряжаться нами. Мы сумеем с вами справиться».

Но словами они ничего не сказали друг другу. Напротив, самый опытный наушник если бы мог подслушать их, то мог бы дать голову на отсечение, что они заботятся лишь об интересах герцога Бирона и ее императорского высочества принцессы Анны Леопольдовны.