Читать книгу Любовь, чакры и мармелад - Ольга Юрьевна Никитина - Страница 12

Нехотя подняв себя с постели в двенадцатом часу дня– заснул-то он опять на рассвете, когда растаяли тревожные ночные тени,– Антон Боярский первым делом вытащил из-под кровати серебристый ноутбук, проверил Твиттер, Фейсбук, Инстаграмм, электронную почту. За ночь– всего одно новое письмо с пожеланием скорейшего восстановления и ноль просмотров страницы. «Забывают»,– процедил он. Письма от поклонников с пожеланиями скорейшего выздоровления он не читал. Все одно и то же: «Надеемся скоро тебя увидеть на сцене… Выздоравливай. Не унывай…» Пустые слова. Что они понимают. Он отслеживал количество просмотров своей страницы и комментариев к старым видеозаставкам с концертов. Шел третий месяц после операции, и число поклонников упало с трехсот тысяч до десяти. Надо будет чиркнуть чего-нибудь на странице,– подумал он. – Бросить кость. Похромал в ванную, оттуда-на кухню. Налил чаю и по привычке забрался на широкий подоконник, распахнув окно. Подул свежий ветер, и он слегка поежился, сделал обжигавший горло глоток. Он любил крутой кипяток– сибирская закалка. Из окна были видны вдалеке Кремлевские купола. Каждый раз, подходя к окну, Боярский проникался горделивым восторгом оттого, что он живет в квартире с видом на Кремль. Кто бы мог подумать, что расхожая шутка студентов Новосибирского училища, мол, поеду в Москву, буду жить у Мавзолея, стала для него, Антона Боярского, реальностью. Ну, и пусть квартира не своя – съемная. Зато он сделал в ней ремонт и обустроил все по своему вкусу. Ничего лишнего– изысканная простота и комфорт. Чтобы можно было зайти после двухнедельных гастролей и– блаженно выдохнуть: наконец-то, дома. Многие его знакомые покупали дорогие машины, а жили где-нибудь в развалинах на окраине города. Он никогда этого не понимал. Зачем нужна машина, если он и в Москву-то приезжает наездами. А в основном– на гастролях. Был на гастролях,– язвительно заметил он себе. А что будет теперь, неизвестно. При этой мысли снова противно заскребло в желудке и даже несмотря на горячий чай прошиб озноб. Боярскому повезло, что он застраховал себя на приличную сумму– за идею надо было благодарить директора балета Вениамина. С другой стороны, он иногда задавался вопросом, не навлек ли он этой страховкой на себя травму. Антон в глубине души был фаталистом. Может, не было бы у меня страховки, ничего бы и не случилось. Но чего уж теперь бурагозить… Оставалось только радоваться, что деньги еще были и не приходилось жить за Элинин счет. Тогда бы он, наверное, и вовсе свихнулся. На скамейку во дворе вышли старушки из соседнего подъезда.

Интеллигентные, с завивкой и помадой, не то, что на окраинах,– усмехнулся про себя Антон.

– 

Доброе утро!– проорал он. Дамы всполошились сначала, закрутили головами

потом разглядели молодого блондина в окне на третьем этаже и приветливо закивали головами. Антон сделал вид, что заинтересовался автомобилем, въезжавшим в арку, а на самом деле искоса поглядывал на старушек. Те оживленно шушукались, бросая взгляды в его сторону.

– 

Ну, вот они, мои фанаты,– язвительно пробормотал танцовщик, болтая ногой,

закованной в пластиковый ортез.

– 

Ничего, прорвемся!– твердо возразил он самому себе, посмотрел на часы на

стене. Циферблат состоял всего из четырех цифр: 5-6-7-8. Часы танцовщика. Антон привез их с гастролей в Сиднее. Обе стрелки перевалили за полдень. Через пару часов должна была приземлиться во Внуково Элина. Чтобы скоротать время, он сел смотреть фильм.

Элина прислала смс, что приземлилась и на пути домой. Он даже вскипятил чайник и расставил на столе свой любимый сервиз из тонкого белоснежного фарфора. Купил сервиз в Венском дворце. Продавец сказал, что это точная копия сервиза какой-то княжны. Может, и соврал, но Антон под впечатлением и дворца, и королевского сада, сказал:

– 

Беру.

Элина только головой покачала, мол, дорого.

– 

Ну, и что! Для себя же берем, для себя – не жалко.

Он пришел в хорошее расположение духа, и когда раздался звонок домофона, встал у входной двери, готовясь заключить девушку в объятия. Вот только выражение ее лица, этакое озабоченно– материнское все испортило.

– 

Ну, что ты, Тоша, не вставай,– брякнула она с порога. И вместо объятий он

буркнул:

– 

Что я, инвалид, что ли.

Она посмотрела на него с укоризной, мол, опять ты начинаешь. Опять она перевернула все так, будто она-великомученица и спасительница, а он– вечно недовольная эгоистичная сволочь. Элина ушла в ванную.

– 

Чай будешь?– как можно благодушнее крикнул Антон.

– 

Да, спасибо.

Оба склонились над дымившимися чашками.

«Очень чинно сидим»,– подумал Антон, но вопросов не задавал. Элина тоже молчала. Потом не выдержала.

– 

Как дела?

Он хотел съязвить, но остановил себя.

– 

В конце месяца можно снять эту штуку,– он кивнул на пластиковый

ортез вокруг голени,– и носить специальный супинатор в обуви.

– 

Это хорошо. Болит?

– 

Не особо.

Помолчал.

– 

Я там лекарство одно разыскал, американское. Написано– регенерирует ткани, заполняет коллагеном или что-то вроде того.

– 

А врачи что говорят?– в ее голосе прозвучала надежда.

– 

У нас его еще не одобрили. Оно– экспериментальное. Я думаю, может, попросить ребят привезти. Они как раз едут на гастроли.

Она возразила, что нельзя кидаться на все экспериментальные лекарства.

– 

Ты же не знаешь, какие могут быть последствия.

– 

Если смогу танцевать, остальное мне побоку.

– 

Что ты, как ребенок, в конце концов! Побоку! А если у тебя почки откажут или сердце? Что тогда?!

– 

А что тогда… сдохну…– он водил пальцем по тонкому ободу чашки. –Все лучше, чем такая жизнь.

– 

Может, хочешь узнать, с чем я приехала?

– 

Было бы что хорошее– ты бы мне еще из аэропорта позвонила.

– 

Учитывая, что ты не отвечаешь на звонки…

– 

Пошло-поехало.

– 

Так вот, – Элина глубоко вздохнула.

– Вообще-то я узнала много интересного.

Она начала рассказ. Конечно, опуская излишние подробности. До травмы, прежнему Антону, она бы все рассказала, и они бы еще и посмеялись вместе над Пираткой и обсудили бы кареглазого свами. Но сейчас перед ней была худшая версия ее возлюбленного. И она в очередной раз удивлялась, как можно за семь лет жизни с человеком так и не узнать, каков он на самом деле. Поэтому она рассказала только то, что непосредственно касалось Антона и его шанса на выздоровление. Он слушал рассеянно, то и дело перебивал какими-то дурацкими вопросами, в итоге рассказ получился не таким ярким и убедительным, как старалась его представить девушка.

– 

Короче, Сандра мне дала визитку. Сказала, захочешь-позвонишь.

Антон долго молчал, и Элина уже надеялась , что произвела на него какое-то впечатление, когда он, почесав шею под волосами, сказал:

– 

И ты хочешь, чтобы я на этот бред тратил время? Вместо того, чтобы входить в форму?

Элина пожала плечами.

– 

Не хочешь– не трать. Человек с инвалидного кресла встал. Может, это что-то значит.

– 

Ага, они тебе и не то наплетут, чтобы денег срубить.

– 

Дело твое,– она поднялась и вышла в комнату, начав распаковывать вещи.

Немного погодя, раздался голос Антона.

– 

Ну, покажи мне.

– 

Что тебе показать?

– 

Что вы там делали. На этом семинаре.

– 

Так не покажешь. Тебе нужно слушать, что я буду говорить, и выполнять.

– 

Ну, давай. Говори,– он сел на диван, демонстративно выставив вперед

больную ногу.

Элина отложила в сторону майки, которые раскладывала в зеркальный платяной шкаф, и вернулась в гостиную.

– 

Так не получится. Ложись на пол, закрой глаза. Расслабься.

Он послушно слез с дивана на мягкий ворсистый ковер с африканскими мотивами, закрыл глаза. Элина быстро отыскала подходящую музыку на ютюбе. Послышалось мерное убаюкивающее журчание ручья и переливы флейты. Элина очень старалась вспомнить, как вела занятия Сандра. Какие образы вызывала, как чередовала картинки для воображения. Лежа на полу, казалось-так все просто. Лепи все, что в голову придет. А вот и нет– совсем не просто. Она поняла, что Сандра следовала четкой схеме– расслабление тела, медленное погружение в себя, концентрация на звуках, цветах, фигурах. В общем-то, для первого раза получилось неплохо. Антон лежал неподвижно, только время от времени громко сопел. Может, заснул,– подумала она. Но сразу же после заключительных слов «спасибо. На этом все.» открыл глаза и сел, потягиваясь.

– 

Ну, как?

– 

Нормально.

– 

Были какие-нибудь… необычные ощущения?

– 

Не-а.

– 

Одна девушка рассказывала, что вылетела из тела и видела себя сверху.

– 

А-а…

– 

Если заниматься каждый вечер, то… хотя, может, лучше позвонить Сандре. Она может кого-то порекомендовать. Или даже можно поехать к ней в Америку,– затараторила Элина.

– 

Чушь.

– 

Что?

– 

Чушь все это,– разделяя буквы, произнес Антон. –Бредятина.

– 

Господи, с тобой невозможно ни о чем говорить!– она повысила голос.

– 

Да? Давай поговорим! О чем?

– 

О том, что я пытаюсь тебе помочь. Ты тоже мог бы попробовать что-то сделать. Кроме того, чтобы ныть целыми днями.

– 

О, я бы рад что-то сделать! Только знаешь, что? У меня мышца здесь,– он подполз и схватил ее за щиколотку, запустив пальцы в ложбинки по бокам.

– 

Больно!

– 

Вот эта мышца порвана. Отсюда– вот сюда, – он провел пальцем по ее ноге. – И даже если она срастется лучшим образом, что тоже еще не факт, то она будет такая слабенькая, что любой прыжочек может ее сразу же порвать. Мне бы новую мышцу вырастить. Такую же сильную, как моя первая. Что мне сделать для этого, скажи? Я все сделаю. Только не надо мне эти колыбельные петь! Думай о хорошем-верь в чудеса?! Ты мне эту туфту толкаешь?

– 

А кто виноват? Ты– взрослый мужчина, солист балета. На фортепиано решил запрыгнуть. Перед молодежью выпендриться! По твоей дурости все случилось. А теперь– бедная жертва обстоятельств. Все виноваты!

Впервые со дня травмы Элина высказала то, что давно накипело.

По тому, как моментально сник танцовщик, поняла– попала в точку. Он сел на диван, уронил голову на руки, рассыпалась золотистая копна волос.

– 

Думаешь, я не понимаю.. Думаешь, не виню себя каждую секунду… Все бы отдал, чтобы вернуть тот день. Да только нельзя…

Она села рядом, обняла его широкие плечи.

– 

Если бы я могла, я бы с тобой поменялась.

– 

Мне страшно. Если я не смогу танцевать…

Он впервые произнес вслух эти слова.

– 

Я ведь больше ничего не умею.

– 

Ты мог бы стать хореографом,– робко предложила она.

Он потряс волосами.

– 

Все, что я умею,– это высоко прыгать.