Читать книгу Римский орел. Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу - Страница 23

Римский орел
Глава 20

Оглавление

– Стой! – Приказ, повторяемый командирами, пробежал вдоль колонны. – Поклажу на землю!

Легионеры заковыляли к обочине. Макрон с громким вздохом тяжело опустился на свежую травку и потер ногу. После двух дней, проведенных в санитарном обозе, он упросил лекарей дать ему разрешение идти пешком, ибо беспрерывная тряска госпитальной повозки едва не свела его с ума. Недели вынужденной неподвижности сильно ослабили центуриона, однако упорство и твердость духа помогли ему почти на равных влиться в маршевый строй. И теперь, декаду спустя, Макрон если и не обрел прежней крепости, то, по крайней мере, чувствовал себя вполне сносно. Шрам на бедре его был еще красным, но уже полностью зарубцевался и практически не болел, однако невыносимо зудел.

– Подходят водоносы, командир.

– Есть отставшие, малый?

– Двое, командир. Оба натерли пятки.

– Ну-ну. Ладно, парень, передохни. – Он похлопал рукой по траве. – Легат задал убийственный темп. Удивительно, что при этом у нас так мало выбывших. Всего семеро, это немного.

Катон промолчал. Потом спросил:

– Как нога, командир?

– Нормально. Привыкает.

Двое рабов приближались к ним, наполняя из кожаных бурдюков жестяные солдатские кружки дешевым, щедро разбавленным водой вином. Когда они удалились, Катон с облегчением припал к кислой, но освежающей смеси. Ноги его страшно болели, а ярмо вещмешка казалось невыносимо тяжелым. Если ему и удавалось выдерживать переходы, длящиеся порой от зари до зари, то лишь из страха осрамиться перед товарищами, все еще поглядывавшими на него с некоторым пренебрежением и свысока.

Макрон, громко чмокая, чтобы полней ощутить вкус вина, осушил свою кружку. Катон, подавшись вперед и уронив на ноги руки, сидел рядом с ним.

Глядя на него, Макрон улыбнулся. Вопреки первым впечатлениям, этот столичный хлюпик совсем неплохо показывает себя в армейской жизни. Он не труслив, не теряется в пиковых ситуациях, и у него уже прорезается командирский басок. Но мальчишка не задается и всегда слушает, что ему говорят, хотя порой бывает упрям как осел, пока не поймет, что хорошо, а что и не очень. Кроме того, он отменный учитель, настырный, строгий, не делающий поблажек своему нерадивому и старшему по званию ученику. Лишь благодаря его въедливости Макрон не забросил всю эту буквенную докуку и вдруг с изумлением стал понимать, что она не так уж страшна. Мало-помалу замысловатые закорючки словно бы сами собой стали складываться в слова, и центурион, пусть с запинкой, водя пальцем по строчкам и помогая себе губами, уже сам без подсказки разбирал несложные тексты.

– Поклажу поднять!

Приказ докатился до шестой центурии, и Макрон встал, чтобы зычно, как на плацу, его повторить. Легионеры поднимались с обочины, взваливая на спины вещевые мешки, а те, что повыносливее и пошустрей, торопливо бежали к дороге с торбами, набитыми всяческой снедью, стянутой в придорожных хозяйствах или выпрошенной у сердобольных селян. Центурия быстро построилась и следом за головными подразделениями устало двинулась по мощеной дороге, ведущей к западу Галлии через Диводурум.

Катон чувствовал себя совсем худо. Его почему-то особенно изводил послеполуденный марш. Ноги, в кровь стертые, саднило, плечи мучительно ныли, и он, чтобы отвлечься, то пытался рассматривать однообразный ландшафт, то обращал свои мысли к истории Рима, надеясь обрести второе дыхание в раздумьях о героических подвигах своих знаменитых сограждан, однако, на что бы он ни глядел и о чем бы ни думал, перед его внутренним взором вставал образ Лавинии – неотступный, сияющий, бесконечно манящий и, хвала небу, незримый для остальных.

Вечером после ужина, когда проштрафившиеся ушли на работы, а остальные легионеры отправились спать, в штабную палатку центурии вошел раб. Прижимая к груди скрепленный печатями свиток, он принялся озираться по сторонам.

Макрон поднял голову от своего складного стола и с важным видом протянул руку:

– Что у тебя? Дай сюда!

– Прошу прощения, господин, – пробормотал раб. – Это для оптиона.

– Интересное дело.

Центурион откинулся на спинку походного стула, с любопытством глядя, как юноша разворачивает письмо. Прочитав единственную фразу, из которой оно состояло, Катон обмакнул перо в чернила, быстро нацарапал ответ, потом бросил свиток рабу и выпроводил его из палатки.

– Ловко, – заметил Макрон. – Что это за писулька?

– Да так… ничего особенного.

– Так-таки ничего?

«Смотря для кого, остолоп», – подумал Катон, а вслух сказал:

– Это касается лишь меня, командир.

– Лишь тебя, значит? Понятно. – Макрон кивнул, в его маленьких глазках засветилось лукавство. – А одной молодой интересной особы совсем, значит, не касается, а?

Катон покраснел, мысленно благословляя оранжевый свет масляных ламп, и оставил вопрос без ответа.

– Ты закончил работу?

– Никак нет, командир. Надо внести изменения в рацион.

– Пизон внесет их.

Пизон резко вскинул голову, не веря ушам.

– Давай-давай, парень, ступай. Не осрами нашу центурию. Но и не переусердствуй. – Макрон подмигнул. – Не забудь, что впереди очередной трудный день.

– Да, командир. Благодарю, командир.

Катон растерянно заулыбался и, сгорая от смущения, выскочил из палатки.

– Молодежь, а? – рассмеялся Макрон. – Все такая же. Ничто ее не исправит. Посмотришь на них и сам начинаешь чувствовать себя молодым, а, Пизон?

– Тебе видней, командир, – пробурчал Пизон и со вздохом уставился на ворох подлежащих срочной ревизии свитков.

Римский орел. Орел-завоеватель

Подняться наверх