Читать книгу Завтрак подлеца, или Небо цвета «Апероль». Инди-роман - Семён Бусыгин - Страница 4

Она написала осторожное: «Привет!) Если ты планируешь сегодня что-нибудь развлекательное, я с удовольствием к тебе присоединюсь, если это будет уместно, конечно)».

А кто это – Она?

Он влюблён в неё вот уже лет шесть. А может быть, и дольше. Человек настолько часто себя обманывает, что, бывает, и не определишь, и не вспомнишь – где правда, а где ложь. Одно точно – рядом с ней он всегда чувствовал какую-то непривычную спокойную радость. То, что называется «хорошо» в самом полном и приятном смысле этого слова. Она – сама лёгкость и понимание, сама нежность, трогательная и глубокая. И её глаза… Наверное, стоило бы удержаться от описания глаз (ведь это так банально), но они настолько великолепны, что промолчать никак нельзя. Зелёные, светлые, часто широко раскрытые, они так похожи на аквамарины. Во время плавания на паруснике, очень давно, он видел такой цвет. Это цвет моря в жаркий погожий день. Цвет живой воды. Такой оттенок придаёт не безжалостная стихия, как в случае с морем бушующим – тёмно-синим, а миллионы зелёненьких одноклеточных малюток, наслаждающихся солнцем. Это кипящая жизнь, это радость, это восторг!

Восторг – ей очень подходит это слово. Она обожает восторгаться всему. Её глаза в такие мгновения становятся огромными, рот приоткрывается, и затем следует либо милейший, хоть и громкий смех, либо быстрая возбуждённая речь, либо всё сразу вперебивку.

Все оттенки чувств на её лице отражаются так явственно и открыто, что она порой походит на переигрывающую актрису. Но трогательная естественность этих ярких выражений не позволяет усомниться в их искренней природе.

Он любит её той безответной любовью юности, когда чувствуешь и даже точно знаешь, что стихи о ней не сочинить ни Пушкину, ни Шекспиру, ни Блоку; никакими средствами лирики не воссоздать образ женщины столь живой, что начинаешь сомневаться в её принадлежности к роду людскому. Поэзия перед ней бессильна.

Что уж тут говорить о нём – он пред ней бессилен и подавно.

Они договорились встретиться в восемь в Михайловском саду.

История их отношений проста до банальности: весёлая болтовня во время учёбы в университете, где они неизменно садились за одну парту; несколько свиданий 3 года назад, которые ни к чему не привели – главным образом из-за его робости и её сомнений. Она время от времени писала ему. Он предлагал ей встретиться, а она отвечала вежливыми отказами.

Иногда бывали случайные встречи: вечером на Невском, у ТЮЗа в обеденный перерыв. И каждый раз, как только он видел её, сердце начинало бешено биться, а дыхание перехватывало так, что невозможно говорить. Дрожащие от захлестнувшего волнения руки выдавали его. Он досадовал на это, но однажды заметил, что её руки так же подрагивают. «Она чувствует то же самое!» – блаженно подумал он.

Он заказывал кофе в павильоне Росси, когда увидел её в окно. Она тоже его заметила, и лицо её озарилось широкой улыбкой. Они оба опоздали, но пришли почти одновременно. Волнение. Приветственные объятия. Дурацкий разговор о юриспруденции, мировых судах, общих знакомых и прочей жизненной шелухе, от которой никуда не деться. Допив кофе, они покинули павильон и неторопливо зашагали в сторону Летнего сада. Прогулка по аллеям и разговор на более глубокие и личные темы несколько сблизили их. Он рассказывал забавные истории из своей суматошной жизни. Она поделилась мнением о совместном и раздельном отдыхе супругов. Они это обсудили. На чём-то сошлись. Потом она взглянула на пруд и заметила, что раньше там вместе с белыми лебедями жил и чёрный. Но сегодня чёрного лебедя не было.

Они пошли по Пестеля. Она спросила, нравится ли ему сидр. Он понял прозрачный намёк и сказал, что они могут заглянуть в «Сидрерию». В «Сидрерии» не было ни мест, ни воздуха. Они пошли на Жуковского пить вино. По пути уже она рассказывала истории из своей жизни, а он слушал и только изредка вставлял что-то шутливое.

Под вино пошли разговоры о любви и одиночестве, о бывших и претензиях к ним, о свадьбах и родителях. Звучали стихи Бродского, воспоминания о встречах с цыганками и смех.

Допив вино, они отправились гулять дальше. Наступила ночь. Тёплая питерская, хоть уже и не белая, но очень приятная ночь. Они добрели до Манежной площади и там сели на скамью у фонтана. Какое-то время просто сидели и молчали, но никакой неловкости в этом не было. Только томное наслаждение пьянящей и немного липкой теплотой ночи. Она сказала, что никогда ещё вот так не сидела. На соседней скамейке студент пел под гитару, очевидно, пытаясь впечатлить двух девушек, что хихикали рядом.

Он попросил одолжить инструмент, и гитарист с удовольствием согласился. Неторопливо настроив гитару, он сыграл три песни, из которых более других удалась U2 – Ordinary love. Они ещё поговорили о музыке и любви и немного погодя направились к Невскому.

Тут она сказала, что уже поздно, мосты разведены, поэтому она пойдёт к подруге Лиз. Та не спит и ждёт её на чай. Он был ошарашен, потому что надеялся, что у них впереди ещё вся ночь. То ли пытаясь продлить свидание, то ли отчаянно желая повернуть его наконец в романтическое русло, он вызвался её проводить. Вдруг оглушило чувство, что всё решается именно сейчас. Сейчас или никогда. Он попытался сказать о своей любви, но волнение сдавило грудь тугим жгутом и слова застряли в гортани. Он сделал глубокий вдох и решил пойти в обход: начал говорить что-то о любви, о радости, о том, какая бывает любовь. И вдруг каким-то образом перескочил на самую неподходящую тему – о бывших, о том, кого и как он раньше любил. Пытаясь выпутаться из всего этого, он пожаловался, как всё просто в теории и как трудноосуществимо в действительности. Она его уже не понимала. Да и сам он не вполне понимал, что несёт. Вконец запутавшись и стараясь оправдаться, он заявил, что если что-то и не случилось, то неминуемо случится. Что нет никаких решающих моментов и что ни о чём не надо жалеть. А она смотрела на него своими широко раскрытыми зелёными глазами и ждала, когда же он наконец перестанет болтать и сделает хоть что-нибудь. Но он не мог ничего сделать, даже вполне безобидно прикоснуться к её руке. Тело его не слушалось. Они продолжали обречённо идти по Невскому.

Подошли к парадной Лиз. Время прощаться. Единственное, что он смог, это сказать: «Мне с тобой всегда так хорошо!» Она ответила: «А мне с тобой.» Они обнялись крепко-крепко и долго так стояли, не желая размыкать столь уютные объятия. Потом быстро чмокнулись в губы, и она ускользнула в парадную, словно от чего-то убегая.

Он постоял ещё немного, наслаждаясь не до конца развеявшимся мгновением, развернулся и стремительно куда-то зашагал. Он был счастлив. Счастлив ожиданием и фантазией, которая казалась красочней и реальней, чем действительность. Он представлял, что она его любит и что сегодняшний вечер создал что-то новое между ними. Что-то, что может перерасти в подлинное большое счастье. Он осознавал, что всё было как всегда и как всегда ни к чему не приведёт. Но гнал эти мысли. Они мешали счастью. Он позвонил друзьям, и они встретились в баре неподалёку. Они пили пиво, а он был счастлив. Хоть она пошла к Лиз, а он пошёл пить пиво. И чёрного лебедя сегодня не было.