Читать книгу Любовь вне закона - Сергей Майдуков - Страница 4

Дорога за город заняла чуть больше получаса. Ближе к полудню облака разошлись, и лужи вовсю засияли на солнце, дружно отражая синее небо. Асфальт был черен, напитанная водой земля – темна, по опушкам дотаивал снег, который можно было принять за клочья разбросанной бумаги.

«Грачи прилетели, – умилился Пампурин, увидев черных птиц, снявшихся с голых деревьев, похожих на метлы, воткнутые рукоятками в землю. – Значит, весна пришла окончательно».

Второе заключение было верным, а насчет грачей Пампурин ошибся. Когда стая, развернувшись над лесом, пересекла дорогу перед самым капотом автомобиля, стало ясно, что это всего лишь вороны или галки.

Умудрившись не проскочить нужный поворот, Пампурин предъявил удостоверение охраннику и вскоре добрался до нужного особняка. Желто-розоватый, под зеленой черепичной крышей, с высокой каминной трубой и декоративной башней, он выглядел солидным и основательным, но без показной роскоши или претенциозности.

Войдя во двор, любой сразу понимал, как привольно и покойно жилось здешним обитателям когда-то. Ухоженная лужайка, большая беседка, качели, очаг для приготовления шашлыков и барбекю, а слева от входа – здоровенная ель, которую, наверное, было принято наряжать на Новый год, чтобы под ней с удовольствием выпить шампанского и проветриться после обильного праздничного стола. Вдоль ограды рядочком стояли кусты, кое-где торчали совсем еще молоденькие березки, в дальнем конце чернела клумба с сухими стеблями умерших цветов.

Уверенно ставя подошвы на упругий травяной покров, Пампурин дошёл до конца двора, с трудом открыл разбухшую калитку и осмотрел окрестности. Бетонный мостик через узкую речушку был коричневым от грязи, нанесенной теми, кто ходил по раскисшей дороге. За бурым пустырем тянулся пологий холм, облепленный домами и домишками. Оттуда ехал одинокий велосипедист, представлявший собой такую же естественную деталь пейзажа, как сухие камыши, мертвый бурьян и древние столбы с проводами, уходившие вдаль.

«Если преступники уходили этим путем, то кто-то их мог заметить, – подумал Пампурин. – Но вероятность не слишком высока. По ночам тут вряд ли людно. Если и шастает кто, то исключительно спьяну. Как этот велосипедист, которого качает из стороны в сторону. Такой увидит и сразу забудет. Тот еще свидетель».

Покинув наблюдательный пост, следователь отправился в дом. Дубликаты всех ключей были ему предоставлены, родители погибших парней свое отголосили-отрыдали, так что произвести осмотр можно было без помех. Пампурин ознакомился с предварительными выводами и заключениями, но они его не удовлетворили. Акты и протоколы были составлены неряшливо, пестрели явными ошибками и огрехами, а это означало, что оперативная группа сработала непрофессионально.

Войдя в дом, Пампурин постоял, вживаясь в атмосферу. Он никогда и никому не признавался в этом, однако во многом полагался на интуицию, дополняющую логику, выстроенную на основании фактов. И эта самая пресловутая интуиция… или шестое чувство… или нюх – они подсказывали Пампурину, что прав не главный прокурор со своей версией ограбления, а предыдущий следователь, предположивший, что расстрел произвела неизвестная особа женского пола. Тем более что на брошенном пистолете были обнаружены дамские пальчики.

Настроившись на нужную волну, Пампурин медленно двинулся в гостиную, где произошла трагедия. Он был целеустремлен и собран, как ищейка, берущая след. Он весь превратился в аналитический агрегат, осматривающий место происшествия, фиксирующий все важные детали и следы, любые мелочи, представляющие интерес для следствия. Тут уже не было ни оперативников, ни других следователей, ни судмедэкспертов, ни понятых, так что Пампурину приходилось быть одному за всех.

Память у него была отличная. Он в деталях помнил все, что усвоил из протокола, и теперь мысленно сопоставлял чужие наблюдения и выводы со своими. Пампурин точно так же, как Деев до него, определил места, где находились участники трагедии, когда собрались в комнате.

«Их было четверо, – звучал размеренный голос в голове следователя прокуратуры. – Трое стояли приблизительно вот здесь, здесь и здесь. А гостья сидела на диване. Сюда она прибыла добровольно, однако потом пожалела о собственной неосмотрительности. Должно быть, оценила опасность еще до того, как увидела, что Сочин недвусмысленно расстегнул штаны. Во всяком случае, пистолет уже был у нее под рукой. Принадлежал ли он ей? Или она наткнулась на него случайно? Вот что нужно выяснить в первую очередь».

«Постой, постой, – сказал сам себе Пампурин. – Тебе же ясно объяснили, чего от тебя ждут. Расстегнутые штаны и пистолет никак не вписываются в версию, подкинутую прокурором. При чем тут какая-то девица? Ты должен искать грабителя или, лучше, нескольких. Вели операм схватить подходящих типов, подгони факты, состряпай свидетельские показания, подсунь парочку соответствующих актов экспертизы – и дело в шляпе. Распопов назначит тебя помощником, получишь серьезную прибавку к жалованию, приятно удивишь Машу и сядешь за руль престижного внедорожника. Не рассусоливай тут, Валера. Все проще простого. Например, вызови сюда охранников под предлогом дачи свидетельских показаний. Они натопчут, отпечатки оставят, что-нибудь ценное сопрут сдуру. Вот тебе и банда готовая. Давай, действуй. Хватит ходить вокруг да около».

Несмотря на все эти внутренние призывы, Пампурин продолжал привычную работу. Определив места расположения персонажей, он опустился на корточки, шаря опытным взглядом по полу. На его памяти не было еще такого случая, чтобы не всплывали новые улики при повторных осмотрах и обысках. Всегда кто-нибудь что-нибудь упускал из виду.

«Кстати, нужно будет еще раз покопаться в мобильниках погибших, – напомнил себе Пампурин. – Стоп! Их ведь только два. А где третий? Это крайне важно, учитывая, что в наше время все, особенно молодежь, снимают на камеру все, что с ними происходит».

Не особо веря в удачу, но подчиняясь интуиции, Пампурин нашел длинный шест для регулирования положения штор, улегся на живот и стал шарить под диваном, выталкивая оттуда все, что там находилось. Вытолкал он зажигалку, пару персиковых косточек, клочок новогодней гирлянды, заскорузлый презерватив и новенький блестящий телефон.

Находка вдохновила Пампурина. Не теряя времени на то, чтобы подняться с пола, он попытался включить «Самсунг». А вот здесь его поджидала неудача. Мобильник был разряжен. Полностью. Так, словно его уронили включенным и больше не брали в руки после этого.

– Ты вел съемку, – сказал телефону Пампурин. – Я знаю. Как знаю, что зарядного устройства в доме нет, потому что ты не отсюда. Тебя принес сюда один из гостей. Принес и потерял. А искать не стал по той простой причине, что ты ему больше не нужен. Мертвые никуда не звонят. У них иные способы общения.

Эту тираду он произнес машинально, по привычке. Пампурин любил поговорить сам с собой. Такое проговаривание мыслей вслух помогало ему отрешиться от собственных проблем и сконцентрироваться.

Дачу Тамонниковых он покидал с решительным и сосредоточенным выражением лица. Жажда выяснить правду и найти разгадку была сильнее желания угодить прокурору. Пампурин вообще забыл о его существовании. Все, что его волновало – это необходимость поскорее отыскать нужный шнур и вставить в предназначенный для этого разъем.

«А потом поглядим, – эти слова звучали музыкой в мозгу Пампурина. – Потом погляди-и-им».

И он поглядел. После чего мир для него перевернулся и полетел в тартарары.

* * *

День Наташа провела в полном одиночестве и праздности. До недавней поры ей бы очень скоро наскучило валяться на кровати, пялясь в потолок, но теперь подобное времяпрепровождение казалось ей наиболее подходящим. Просто лежать. Чтобы никто не трогал, ни о чем не спрашивал, не лез в душу, не доставал своими ничтожными проблемами. Лежать и смотреть в потолок. Как труп. Да Наташа и ощущала себя мертвой. Она зачем-то дышала, что-то говорила, куда-то перемещалась, но все это уже не имело ни малейшего смысла и значения. Это была лишь видимость жизни. Имитация.

Месячные Наташу абсолютно не беспокоили. Сменила прокладку и забыла. А в институт не хотелось. Нет, там было попросту невозможно появиться, потому что тогда Наташа Пампурина оказалась бы в окружении беззаботных ровесников, с которыми у нее больше не было ничего общего. Она переступила черту, за которой все было иначе, все не так, как прежде. Наташа попала в другую реальность. И выхода оттуда, похоже, не существовало.

Еще совсем недавно, оставшись дома одна, она нашла бы себе множество занятий и важных дел. Попела бы перед зеркалом в унисон с Тейлор Свифт, повисела бы в «Инстаграме», сделала несколько полуоткровенных селфи, занялась эпиляцией, просто походила бы голой на каблуках, остро ощущая свою порочность и наслаждаясь этим. Но прежние занятия и развлечения потеряли смысл.

«Больше я никогда не буду прежней, – тоскливо размышляла Наташа. – Та, которая я теперь, уже не та, которая была раньше. Как жить? Я словно потеряла что-то… что-то важное, без чего нельзя. Но это уже не найти, не вернуть, я знаю, знаю. И от понимания этого так больно, так грустно…»

Обнимая себя за плечи, Наташа встала перед окном. После того, как снег сошел, городской пейзаж выглядел особенно убогим и жалким. Все уродливые места вылезли наружу, и не было ни зимней белизны, ни летней зелени, чтобы спрятать все эти кучи мусора, ржавые железяки, рытвины и ямы. По дороге, с шипением вспарывая лужи, тянулись вереницы автомобилей схожих форм и расцветок. По тротуарам шли мало отличающиеся друг от друга люди. Рекламная барышня на тропическом пляже, раскинувшая свое роскошное тело над улицей, словно издевалась над унылым убожеством под собой. В доме напротив стояла у окна какая-то старушка в платке. Больная, наверное. Все люди были чем-то больны, хотя многие не подозревали об этом.

Наташа подошла к тумбочке и взяла мобильник, игравший задорную мелодию, которая больше не казалась задорной. Звонил Максик. Изображал тревогу за близкого человека, а сам, наверное, прикидывал, как бы выманить Наташу из дома и трахнуть.

– Я болею, Макс, – сказала Наташа ровным голосом. – Извини, сегодня никак не получится.

– А завтра? – настаивал он.

Как будто между завтра и сегодня существовала какая-то разница…

«А что, если сказать ему, что я недавно убила трех человек? – подумала Наташа с веселой злостью. – Интересно, как он отреагирует? Обнимет и скажет, что будет всегда любить меня, несмотря ни на что? Поклянется не оставлять меня в беде? Ага, держи карман шире! Всю его любовь как ножом отрежет. Побежит трахать другую, а в перерывах станет читать ей свои бездарные рэп-частушки про жизнь-жестянку и ломку спозаранку».

– Завтра будет завтра, – произнесла Наташа, не вкладывая в свою речь абсолютно никаких эмоций. – Свяжемся.

Максим попытался развить ее обещание в путаную шутку про половые связи, но Наташа его отключила. Она не слышала звука открываемой двери, но знала, что дома уже не одна. Пришел отец. В неурочное время и, главное, не оповестив о своем появлении каким-нибудь привычным возгласом: «Это я» или «Дома есть кто?»

Наташе сделалось не по себе.

– Пап? – позвала она, напряженно прислушиваясь.

Отец вошел к ней молча, пряча руки в карманах бежевого плаща с поднятым воротником.

– Рассказывай, – велел он, усаживаясь в хлипкое креслице в углу.

– Что? – спросила Наташа, оправляя на себе майку.

– Все, – сказал отец. – От начала до конца. Без утайки.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – пролепетала она.

– Все ты понимаешь.

Он выложил на стол плоский смартфон. Наташа уставилась на него вытаращенными глазами, как будто увидела перед собой мину.

– Рассказывай, – повторил отец.

– Я не смогу, – покачала головой Наташа. – Мне стыдно.

– Стыдно, что троих человек застрелила? Насмерть?

Она спрятала лицо в ладонях. А хотелось бы спрятаться целиком. От всех. А главное – от себя.

* * *

– И все-таки, что ты во мне нашел? – спросила Наташа Сочина.

Она была уже пьяненькая, но бодрая и говорливая благодаря папироске, выкуренной на двоих.

Дима пожал плечами и лениво улыбнулся. Он лежал на спине рядом, закинув руку за голову и демонстрируя золотистые волосы в одной из подмышечных впадин. Штанов на нем не было. Наташа тоже была раздета снизу, но в свитере. Он тоже не успел или не захотел снимать майку. Это было забавно. Она хихикнула и накрыла его достоинство своей ладонью. Он улыбнулся ей и проделал то же самое. Прикосновение его руки заставило Наташу дышать чаще.

– Вот это и нашел, – сказал Дима. – Ты заводишься с пол-оборота.

– Это потому, что с тобой, – поспешно уточнила она.

Он поморщился.

– Не ломай кайф, Ната. Мы не лебеди и не голуби. Только примитивные существа живут парами и долбятся всю жизнь вдвоем, как будто никого больше вокруг не существует. Скучно. «Потому что с тобо-ой», – передразнил он. – А если бы здесь лежал кто-то другой? – Дима намотал на палец прядку ее волос и слегка потянул. – Можно подумать, ты бы не получала удовольствия.

Она почувствовала, что он хочет от нее услышать, и отважно заявила:

– Получала бы. – И быстро добавила: – Но с тобой лучше.

Дима ей как снег на голову свалился. Она уже и думать забыла о том лете в Албене, где потеряла невинность после всенощной дискотеки на пляже. Все случилось так быстро и так просто, словно отдаваться случайному знакомому на холодном песке под бледнеющими звездами было для Наташи делом привычным и обыкновенным. Но Дима потряс ее своей красотой, умом, независимостью. Она хотела во что бы то ни стало удержать его рядом. Ей казалось, что сделать это можно одним-единственным способом. Она ошиблась. После секса на песке он исчез из Наташиной жизни. Как казалось тогда, навсегда.

Ей не было тогда и шестнадцати, так что страдания неразделенной любви пришлось переживать тайком, не посвящая в свою тайну даже маму. Ох и намучилась же Наташа! И мысли о самоубийстве ее посещали, и неожиданные приступы неконтролируемой злобы, за которые приходилось позже просить прощения. Диминой фамилии Наташа не знала, поэтому шансов отыскать его в интернете не было. Правда, он обмолвился, что в Албену его отправили, как в ссылку, за какой-то серьезный проступок, а так он обычно отдыхает на всяких там Канарах и Багамах. Еще Наташа запомнила, что Дима тоже живет в ее городе и даже учится здесь, потому что его вежливо попросили из Оксфорда, куда его определил папаша. Оставалось лишь нарезать круги по улицам в надежде встретить свою любовь снова, но из этой затеи ничего не получилось.

Около года понадобилось Наташе, чтобы залечить душевные раны. Все это время она не подпускала других парней даже на пушечный выстрел, но потом случилось маленькое новогоднее приключение, потом еще что-то, и, наконец, в ее жизни появился Максик. И Наташа уже почти смирилась с тем, что новых чудес не будет. Она повстречается с Максом, потом еще с кем-нибудь, потом замуж, родит, начнет стариться… понемногу… помногу… все быстрее и быстрее. Жизнь пролетит незаметно. Под конец у Наташи будет пара внуков, десяток болячек и квартира в блочной многоэтажке на краю спального района. Муж к этому времени перекочует на кладбище, а саму Наташу снесут туда лет через пять беспросветного одиночества. Все, как у всех. Вернее, как у всех лузеров. Если ты даже любимого не в состоянии удержать, то на что ты вообще способна? Да ни на что. Ноль. Зеро без палочки.

Все эти пессимистические мысли как отрезало в один прекрасный мартовский вечер, когда Наташа столкнулась с Димой в торговом центре, куда пришла за колготками. Он ее не только узнал, но и обрадовался. Купил цветы, подарил флакон дорогих духов, отвез к себе. Точнее, в загородный дом своего друга, пустовавший с осени до поздней весны. Там и состоялся описанный выше разговор про лебедей, голубей и прочих особей, склонных к моногамии.

Но не только. Было еще всякое, что происходит между парнями и влюбленными в них девушками. Когда Дима пожаловался на то, что Наташа ведет себя в постели однообразно и предсказуемо, она кинулась убеждать его в обратном, позволив себе (и ему) то, чего до сих пор не допускала даже в мыслях.

– А ты молодец, молодец, – поощрительно поговаривал Дима, гладя ее по волосам. – Вот ты, оказывается, какая. Я приятно удивлен. А то, знаешь, я решил, что ты зажатая, с комплексами.

– А вот и нет! – похвалялась Наташа, дерзко кося глазом.

– Теперь вижу. Поедешь со мной завтра?

– Куда?

– Сюда. Я, Алекс и Эндрю тут всегда зимой зависаем. Это Сашкиных родаков пенаты. Мы втроем зажигаем где-нибудь, а потом – за город. Родители спокойны: друзья детства сидят у камина, общаются, – Дима коротко засмеялся. – И нам благодать. Пыхнуть можно… ну и в прочих удовольствиях себе не отказывать.

– Пыхнуть?

Первый тревожный звоночек прозвучал в Наташином мозгу. Дима заметил ее напряжение и пожал плечами.

– Ты что-то против имеешь? – он фыркнул. – Весь мир за легализацию «травки», а ты что же, осуждаешь?

– Нет… Но как-то мне это не очень… Вас трое, я одна.

– Эндрю и Алекс со своими подругами будут, а я с тобой, – Дима состроил безразличную мину. – Ну, если не хочешь, то не надо. Просто я подумал, что нам вместе хорошо…

– Хорошо! – выкрикнула она.

– Тогда о чем разговор? Встречаемся завтра в пять. Позвонишь, скажешь, где тебя подобрать.

Не тратя времени на дальнейшие уговоры, Дима принялся устраивать Наташу в какой-то известной только ему позе. Ворочаясь, она столкнула с дивана подушку и легла на что-то твердое и холодное.

– Ой, что это?

– Ствол, – пояснил Дима самодовольно.

– Ствол? – не поняла Наташа.

– Ну да. Пистолет. Когда мы ночуем здесь, у нас всегда пистолет под рукой. Мало ли что. Кто вооружен, тот предупрежден.

– По-моему, наоборот.

– Это по-твоему, – пропыхтел Дима, пристраиваясь к Наташе.

– Нет, – возразила она. – Есть такое латинское выражение…

– Ну хватит, – рассердился он. – У нас любовь или мастер-класс по латыни?

Она замолчала, терпя причиняемые ей неудобства и обдумывая, что бы соврать родителям насчет завтрашней ночи. Дима уже не выглядел в Наташиных глазах принцем, но по-прежнему ей очень нравился. Несмотря на то, что он с ней проделывал на диване в чужом доме. А, может, и благодаря этому тоже. Секс с однокурсниками был у Наташи таким, что и вспомнить нечего. А тут она оказалась в руках опытных, искушенных, умеющих доставить и удовольствие, и немного боли, которая в малых дозах действовала, подобно острой приправе к вошедшему в привычку блюду. Правда, тревожные мысли и близость оружия не позволили Наташе насладиться близостью с Димой в полной мере.

– Откуда у вас пистолет? – спросила она, едва отдышавшись.

– Подарок, – ответ был настолько же кратким, насколько и неопределенным. – А тебе что за дело? Разве девочки с пистолетами играют?

И Дима насмешливо фыркнул.

– Я умею стрелять, – обиделась Наташа. – Меня отец учил.

– Зачем? Вы что, банк грабить собирались?

– Для самозащиты.

– Береги честь смолоду, – понимающе кивнул Дима. – Это правильно. Но теперь у тебя есть я, и ты в полной безопасности.

После такого завершения свидания Наташа не просто позвонила на следующий день, а едва дождалась пяти часов и все боялась, что компания укатит за город без нее.

Но нет, Дима ждал ее звонка и даже обрадовался. Правда, в машине выяснилось, что подружки Саши и Андрея (так звали на самом деле Алекса и Эндрю) чем-то заняты, так что веселиться придется маленькой компанией.

– Мужской, – уточнила Наташа, услышав об этом от Димы.

– Какая тебе разница? – задушевно произнес он. – Ведь я буду с тобой.

Это сработало. Выпив и сделав несколько дурманящих затяжек, Наташа расслабилась и перестала тревожиться. Парни так лихо сорили деньгами и вели себя до того непринужденно, что и она тоже сделалась бесшабашной, готовой на любые авантюры. В результате она не только отключила телефон, решив ничего не говорить родителям, но и не стала протестовать против того, что Саша Тамонников сел за руль не просто навеселе, а уже довольно пьяный.

Добрались до поселка без приключений. Пока Саша и Андрей носили в дом вещи из багажника, Наташа и Дима целовались под ночным небом.

– Ты нравишься мне все больше, – пробормотал он, оторвавшись от ее губ. – Как тебе вечер?

– Класс! – оценила она.

– Скоро будет еще лучше, – пообещал Дима. – Пойдем в дом.

На столике возле дивана было совсем немного закусок, зато высилась литровая бутылка золотистого виски. Андрей занимался набиванием папирос табаком, смешанным с конопляным крошевом. Он ловко зачерпывал смесь бумажной гильзой, приминал пальцами и разглаживал губами.

– Я больше курить не буду, – предупредила Наташа. – У меня от «дури» только ноги слабнут и кашель.

– Это с непривычки, – пояснил Саша деловито. – Первый «косяк» вообще не в счет. Только со второго или третьего цепляет.

– Что значит «цепляет»?

– «Торкает», – объяснил Андрей.

Странное дело, этого слова Наташа никогда прежде не слышала, но сразу поняла. Наверное, потому, что отмалчивавшийся Дима вручил ей бокал шампанского и придержал пальцем стеклянную ножку, когда Наташа хотела остановиться, чтобы перевести дыхание.

Пузырьки словно весело побежали по венам, действуя на сознание подобно веселящему газу. Саша что-то сказал, и Наташа звонко расхохоталась. Он протянул ей уже раскуренную папиросу.

– Затягивайся и удерживай дым в легких, – посоветовал он.

– Сколько? – спросила она.

– Как можно дольше, – ответил ей Андрей.

Наташе вдруг стало не по себе. Почему с ней разговаривают эти двое, а Дима предпочитает отмалчиваться? И почему он безостановочно вливает в нее шампанское?

Наташа вяло отвела его руку с бокалом.

– Я больше не хочу, – пробормотала она.

Собственный голос доносился откуда-то издалека. Зато зрение потрясало четкостью. Комната и парни выглядели так, словно их обработали в «фотошопе». Краски сделались неправдоподобно яркими.

– Клиент дозрел, – объявил Андрей.

Парни расхохотались. Сашу прямо корежило от хохота. То наклоняясь вперед, то откидываясь на спинку дивана, он сучил ногами в оранжевых штанинах и топал своими девственно-белыми кроссовками.

– Тогда приступим, – заявил Дима, когда приступ веселья прошел. – Докурила, Ната?

– Да, – сказала она, ища взглядом пепельницу.

Та материализовалась перед ней прямо из пустоты, удерживаемая чьими-то пальцами. Наташа принялась старательно тушить папиросный окурок, который никак не желал гаснуть. Пепельница качалась, по дну рассыпались жирные черные угольки.

– Я вчера все снимал на камеру, – сообщил Наташе Дима.

– Что? – тупо спросила она, прилагая усилия, чтобы удерживать отяжелевшие веки открытыми.

– Ты настоящая порнозвезда, – сказал Саша.

– Не очень опытная, но старательная, – подхватил Андрей.

– Если разместить видео в «Ютюбе», ты прославишься на весь мир, – сказал Дима, ухмыляясь. – Все однокурсники увидят, преподы и родичи. Хочешь?

– Нет, – быстро произнесла Наташа.

Опьянение начало проходить, сменяясь чувством ужасающей опустошенности и леденящего страха.

– Тогда придется полюбить нас троих, – сказал Андрей. – Добровольно.

– А чтобы нас не обвинили в изнасиловании, я опять включу камеру, – решил Дима. – Ты будешь делать все сама. Задача понятна?

Он встал, слегка приподнял черный свитер с белым черепом и стал искать пальцами пуговицу джинсов.

– Как ты мог? – выдавила из себя Наташа.

– Дело нехитрое, – весело откликнулся Дима. – Камера сама по себе работала, ты тоже сама по себе. Мне оставалось только получать удовольствие.

Он подвигал тазом, давая понять, чего ожидает от Наташи.

– Давай, Ната, не скромничай. Открывай ротик. Эндрю? Ты снимаешь?

– Камера! – дурашливо выкрикнул Андрей. – Мотор! Начали!

Это был не дурной сон, не жестокая шутка. Все происходило на самом деле, происходило с ней, с Наташей Пампуриной. Ее любимый возвышался над ней, поощрительно улыбаясь. Он даже не предполагал отказа или сопротивления. Жертва находилась в его полной власти.

Так он думал.

Наташа рассуждала иначе. Отец иногда рассказывал о делах, которые вел. Из его слов Наташа сделала для себя некоторые выводы, которыми сейчас и руководствовалась.

Первое. За половину тяжких преступлений в тюрьме отдуваются невиновные, потому что настоящих преступников обнаружить не удалось. Второе. Убийства без ярко выраженных мотивов, как правило, вообще никогда не раскрываются. Ну, и третье: нельзя уступать шантажистам, потому что они никогда не останавливаются на достигнутом, а продолжают терроризировать жертву, пока не выжмут из нее все до последней капли. Наташа не собиралась превращаться в забитую рабыню троих подонков, заманивших ее в ловушку. И она не могла допустить, чтобы видео, снятое Димой, попало в интернет.

Теперь все зависело от того, на месте ли пистолет, на который она наткнулась накануне.

Не сводя глаз с Димы, Наташа запустила руку под подушку. Она не отличалась меткостью, но отец, обучая ее пользоваться огнестрельным оружием, любил повторять: «Пистолетных снайперов не бывает. В близком бою важно сохранять полное спокойствие, не суетиться и не позволять рукам трястись. В принципе, этого достаточно, чтобы попасть в противника с расстояния в несколько шагов. Не целься в голову или сердце. Просто бей в корпус. Две-три пули, и человек готов. Может, он и выживет, но до тебя не доберется. И еще. Достав оружие, пускай его в ход без раздумий. Пауза тебя погубит. У тебя отберут пистолет или подстрелят саму. Не медли. Взяла, сняла с предохранителя и стреляй. Второго шанса у тебя не будет».

Сейчас все эти наставления всплыли в Наташином мозгу разом, как будто их протараторили специально для нее с невероятной скоростью. Обычный ход времени изменился. Наташе все виделось как в замедленном кино, тогда как сама она действовала быстро, уверенно и четко.

Вот ее ладонь ощутила тяжесть и ребристую фактуру пистолетной рукоятки. Указательный палец нырнул внутрь предохранительной скобы, тогда как большой сдвинул рычажок предохранителя.

– Положи на место, – сказал Дима, увидев направленный на него ствол. – Тебе же хуже будет, сучка.

Он совсем не испугался, не успел. Даже когда загремели выстрелы.

Пистолет в Наташиной руке дважды дернулся, словно по нему ударили молотком. Она стреляла сидя, не тратя времени на вставание. Ее рука была полусогнута в локте и не слишком вытянута вперед, чтобы пистолет не отобрали и не выбили.

– Ах ты… – сказал Дима.

Это были его последние слова. Он сделал пару маленьких шажков, словно разминаясь перед танцем, потом бухнулся на колени, слепо посмотрел на Наташу и упал лицом вниз, нисколько не заботясь о том, что может расквасить нос или повредить губы.

Все это время Андрей продолжал снимать, стоя у дальнего конца дивана. Он был настолько поглощен происходящим на экране мобильника, что никак не увязывал это с действительностью. Наташа направила дуло на него и стала давить на спусковой крючок, зачем-то отсчитывая выстрелы:

– Раз… два… три… четыре…

Поначалу ей казалось, что Андрей заговоренный, и пули волшебным образом обходят его, попадая куда угодно, только не в цель. Но вдруг его глаз взорвался, а сам он повалился на ковер, как подрубленное дерево. От удара тела об пол на столе звякнули бокалы. Этот слабый звук вывел из ступора Сашу. Все это время он сидел неподвижно, словно восковая фигура, но сразу после падения Эндрю вскочил с дивана, одним прыжком перемахнул стол и выбежал из комнаты.

Немного замешкавшись, Наташа бросилась в погоню. Она не знала, зачем ей убивать Сашу. Она вообще ничего не знала, ни о чем не думала и ни о чем себя не спрашивала. Ее собирались унизить, растоптать, смешать с грязью. Она сумела постоять за себя. Все происходило спонтанно, без размышлений и колебаний.

Бах! Бах! Бах!

Как будто кто-то ломом колотил по железу. Саша задергался и провалился в дверной проем. Ноги в кроссовках остались внутри, верхняя часть туловища и голова оказались снаружи.

– Вот так, – сказала Наташа. – Проветрись.

Она уже собиралась переступить через мертвого Сашу и уйти, когда опомнилась и вернулась обратно. Никто не двигался, ничто не шевелилось. Наташа подняла Димин мобильник, отыскала там паскудное видео и, не просматривая до конца, удалила. Вытерла корпус рукавом кофты, вернула на место и пошла одеваться.

Все время, пока она шла через лужайку к калитке, ей мерещилось, что за ней следят, так что приходилось успокаивать себя и сдерживаться, чтобы не побежать. Кроме того Наташе не давала покоя мысль о том, что она чего-то не доделала, что-то забыла. Ее тянуло вернуться и проверить, однако ноги ее не послушались. Эти ноги, спотыкаясь и оскальзываясь в грязном месиве, уносили обладательницу все дальше.

– Пистолет я выбросила где-то неподалеку, – закончила рассказ Наташа. – По пути меня никто не видел, в автобусе, куда я села, было темно. Сначала я доехала до Марьяновки, а потом пересела в другой автобус и вернулась в город. Сапоги, как сумела, оттерла лежалым снегом. Ни с кем в дороге не разговаривала, ни на кого не смотрела. А дома… Ну, что было дома, ты сам знаешь, папа.

– Это все? – спросил Пампурин устало.

– Это все, – подтвердила Наташа. – Думаю, меня не найдут. Вот только я не знаю, как жить с этим.

– Ты заблуждаешься, дочка. Жить с этим можно. Но тебя не просто найдут, а уже нашли. Пока это я. А завтра?

– Не знаю, папа. Когда я задумываюсь, голова у меня начинает болеть так сильно, что все мысли выветриваются. Я не могу думать. Я вообще ничего не могу.

– И не надо, – решил Пампурин. – Ни о чем не думай, ни о чем не беспокойся, ничего не предпринимай. Думать и делать буду я. Ты сиди дома и выздоравливай, договорились?

Наташа посмотрела отцу в глаза, увидела там то, что ей было важно увидеть, и кивнула:

– Договорились.