Читать книгу Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии - Светлана Баконина - Страница 8

Следующее распоряжение ВЦУЗ, опиравшееся на постановление № 362, было связано с одним из важнейших событий церковной жизни Дальнего Востока. Указом Высшего Церковного Управления Заграницей от 16 (29) марта 1922 г. в Харбине «временно» была учреждена самостоятельная епархия, главой которой стал архиепископ Мефодий с титулом Харбинский и Маньчжурский{210}. Официально епархия была образована по ходатайству управляющего КВЖД Б. В. Остроумова и архиепископа Мефодия, которые мотивировали свою просьбу указанием на большое количество православного населения Маньчжурии (более 300 тысяч человек), отдаленность территории от епархиального управления во Владивостоке и отсутствие связи с Всероссийской Церковной Властью. В ответ на ходатайство Высшее Церковное Управление Заграницей, опираясь на постановление № 362, издало указ о создании в Харбине временной епархии. Во исполнение указа архиепископ Мефодий направил епископу Владивостокскому Михаилу письмо от 14 июня 1922 г., в котором извещал о своем вступлении в управление новосозданной епархией и просил принять в церковное общение. Управление КВЖД заявило о создании епархии 30 июня 1922 г. приказом № 148.

Однако основание новой епархии было воспринято разными кругами эмиграции неоднозначно. Первый протест, адресованный Патриарху Тихону и Священному Синоду Русской Православной Церкви, заявил Владивостокский епископ Михаил, так как от его епархии отторгались приходы, составлявшие благочиннический округ{211}. Главным аргументом протеста послужило указание на то, что следствием отделения этих церквей станет ослабление материального положения Владивостокской епархии. Другой причиной, создававшей затруднения для учреждения в Харбине самостоятельной епархии, епископ Михаил считал малочисленность храмов полосы отчуждения. Поэтому свое согласие на создание новой епископской кафедры он выражал при условии, что это будет не самостоятельная епархия, а викариатство Владивостокской. Архиепископ Пекинский Иннокентий в свою очередь настаивал на подчинении всех приходов Маньчжурии ведению Русской Духовной Миссии в Пекине, обосновывая свое мнение необходимостью вернуться к тому положению, которое существовало до 1907 г. Оба протеста приняты не были, о чем состоялось определение Зарубежного Синода от 19 мая (1 июня) 1923 г.

Третий протест поступил от группы мирян, направивших архиепископу Мефодию анонимное послание{212} с изложением своих претензий. Авторы письма считали решение ВЦУЗ «неканоничным» и мотивировали свое мнение следующим: во-первых, архиепископ Мефодий был принят в Харбине как гость, для «временного» проживания; во-вторых, само учреждение новой епархии, к тому же не согласованное с Всероссийской Церковной Властью (ссылка на благословение Патриарха Тихона в указе ВЦУЗ названа «бездокументной»), не признавалось необходимым. В протесте также выражалось несогласие с назначением архиепископа Мефодия заграничной церковной властью (авторы письма придерживались положения о выборности епископата), высказывались упреки о якобы имевших место увольнениях любимых харбинцами священников и замене их сторонниками главы новой епархии, выражалось недовольство открытием новых приходов, а также указывалось на затруднительное финансовое положение КВЖД, на которую ложилась обязанность содержания архиерея и епархиальных учреждений{213}. Еще одно возражение против основания Харбинской епархии было высказано в 1930 г. бывшим секретарем русского посольства в Пекине В. В. Граве, который доказывал, что с точки зрения китайского законодательства епархия явилась незаконным учреждением: по китайским законам в стране имели право на существование лишь институты духовных миссий, а также церкви при посольствах и консульствах. По мнению Граве, легальный статус Харбинской епархии поддерживался исключительно «любезным отношением местных властей»{214}.

Таким образом, все вышеприведенные доводы против учреждения Харбинской епархии сводились к пяти основным возражениям:

1. Указ ВЦУЗ не имел правильного формального основания.

2. Были нарушены права Владивостокской епархии, поскольку назначение архиепископа Мефодия на Харбинскую кафедру произошло против воли правящего епископа.

3. Для существования самостоятельной епархии не было соответствующих финансовых условий.

4. Не было получено формального согласия китайских властей.

5. В существовании самостоятельной епархии в Маньчжурии вообще не было необходимости.

Если обобщить имеющиеся данные, то на эти возражения можно дать следующие ответы:

1. Формальным основанием для учреждения Харбинской епархии было постановление № 362.

2. Положение архиепископа Мефодия в Харбине (так же как и других архиереев-беженцев) было в каноническом отношении уязвимо, так как по церковным канонам архиерей не может совершать богослужения на территории чужой епархии без благословения правящего епископа. Однако в условиях большого наплыва беженцев канонические аспекты не обсуждались – все решала церковная икономия{215}.

3. Как показали дальнейшие события, прогнозы о материальных затруднениях КВЖД, связанных с содержанием архиерея и епархиальных органов управления, не оправдались (по крайней мере, до перехода КВЖД под советский контроль).

4. Согласие китайских властей, хоть и неформальное, все же было (это отмечает сам В. В. Граве).

5. Оправданность существования в Харбине самостоятельной епархии доказана временем. До конца 1940-х гг. Харбинская епархия, как часть Русской Православной Церкви Заграницей, являлась центром русской диаспоры на Дальнем Востоке.

Сразу после учреждения Харбинской епархии был избран временный Епархиальный совет во главе с председателем протоиереем Петром Рождественским. Членами совета стали: от духовенства – священники Константин Лебедев и Иннокентий Петелин, от мирян – профессор Н. И. Миролюбов и представитель от КВЖД – Н. Л. Гондатти. Несколько позже в состав Епархиального совета были включены: вместо священника Иннокентия Петелина протоиерей Михаил Филологов, и еще один представитель от мирян – С. В. Кедров.

Харбинская пресса впервые сообщила о создании новой епархии 14 мая 1922 г. «Из вполне достоверных источников, – говорилось в сообщении газеты «Свет», – получены сведения, что высшим церковным управлением заграничными православными церквами, с соизволения Святейшего Патриарха, разрешено образовать самостоятельную епископскую кафедру в г. Харбине для управления всеми православными приходами в Маньчжурии»{216}. В данном сообщении вызывает, однако, вопрос заявление о том, что самостоятельная кафедра в Харбине открывалась «с соизволения Святейшего Патриарха».

Факт благословения Патриархом учреждения новой епархии подробно разъясняет одна из современных версий. Так, священник РПЦЗ Серафим Ган, ссылаясь на некоторые «достоверные сведения» (ссылок на них почему-то нет), пишет, что архиепископ Мефодий послал Патриарху доклад о необходимости учредить Харбинскую епархию и получил на него положительный ответ. Архиерей якобы передал документ «через надежного человека», воспользовавшись его отъездом из Харбина в Москву. Доклад был переписан одним харбинским регентом, который умел писать мельчайшим почерком, на небольшом клочке бумаги и, в целях конспирации по причине обысков при въезде на территорию СССР, зашит в подошву сапога отъезжавшего. По утверждению автора версии, в ответ на доклад Патриарх прислал телеграмму, в которой было всего одно слово: «Благословляю». Однако этой телеграммы в делах Епархиального совета не сохранилось, поскольку архиепископ Мефодий «держал ее в строгом секрете»{217}.

О том, каким было отношение святителя Тихона к новоучрежденной епархии, указывает также автор известных публикаций по истории РПЦЗ протоиерей Николай Артемов. Ссылаясь на книгу бывшего харбинского священника Василия Демидова «Идейная борьба за Святую Русь», он пишет, что вскоре после учреждения этой епархии староста владивостокского кафедрального собора И. М. Борисов по поручению рабочих организаций был командирован в Москву, где добился свидания со Святейшим Патриархом и имел с ним продолжительную беседу. Борисов описал Патриарху Тихону положение церковных дел на Дальнем Востоке и доложил об учреждении Высшим Церковным Управлением Заграницей новой епархии для Маньчжурии с назначением на эту кафедру архиепископа Мефодия, «много пострадавшего от большевиков». По словам рассказчика, «Патриарх от радости прослезился, услышав о процветании церковной жизни на китайской территории, и просил посетителя передать его первосвятительское благословение архиепископу Мефодию и всей Дальневосточной Церкви, присовокупив, что он ежедневно молится о ее процветании и благополучии». Показания И. М. Борисова были под присягой записаны в акт, который хранился в Епархиальном совете Харбинской епархии{218}. Таким образом, вторая версия выглядит более аргументированной. Однако и в ней прямо не говорится о благословении Патриархом учреждения новой епархии. Из текста следует только то, что святитель Тихон передал свое благословение архиепископу Мефодию и всей Дальневосточной Церкви.

Впоследствии основание новой епархии будет объяснено Патриарху Тихону главой Зарубежного Синода митрополитом Антонием (Храповицким). В августе 1923 г. в письме Патриарху по поводу его освобождения из-под ареста митрополит Антоний написал: «Харбин с полосой отчуждения Китайской Восточной жел[езной] дороги по усиленному ходатайству администрации дороги и ввиду затруднительности сообщения с кафедральным городом Владивостоком, Архиерейским Синодом{219} выделен в особую епархию, с кафедрой в Харбине, и во главе епархии поставлен Архиепископ Мефодий с титулом Харбинского и Маньчжурского. Вскоре же после этого сообщения между Харбином и Владивостоком совершенно прекратились»{220}.

В 1922 г. зарубежные дальневосточные епархии и миссии по-прежнему находились в юрисдикции ВЦУЗ, которое в свою очередь подчинялось Всероссийской Церковной Власти. Такое положение сохранилось даже тогда, когда в жизни зарубежной части Русской Православной Церкви произошли неожиданные события, повлекшие за собой изменения в церковном управлении. Главным из них стало издание Патриархом Тихоном указа № 348 от 5 мая 1922 г., согласно которому Высшее Церковное Управление Заграницей во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) было упразднено «за политические от имени Церкви выступления», а управление западноевропейскими приходами передано одному из членов ВЦУЗ – митрополиту Евлогию (Георгиевскому). Сразу после подписания этого документа Патриарх был арестован, а о своих правах на всероссийское церковное управление заявила созданная ГПУ и зарегистрированная советской властью обновленческая группа «Живая церковь»{221}, ставившая своей целью «мирное сожительство с существующей государственностью»{222}. За два дня до ареста Патриарха состоялось секретное совещание Президиума ГПУ, на котором было принято решение в срочном порядке (в течение 24 часов) затребовать от святителя «публикации, отлучения от церкви, лишения сана и отречения от должности» антисоветски настроенного заграничного духовенства, а также издания послания с требованием к тому же духовенству «о выдаче представителям Соввласти ценностей, находящихся в заграничных церквях»{223}. За отказ от исполнения вышеизложенного предписывалось немедленно арестовать святителя, что и было исполнено, поскольку такая уступка Патриарха, как издание указа № 348, не отвечала всем требованиям советской власти и оставляла возможность сохранить церковное управление за границей в той или иной форме.

16 июня 1922 г. появился «меморандум трех», или «воззвание трех иерархов», – митрополита Владимирского Сергия (Страгородского), архиепископа Нижегородского Евдокима (Мещерского) и архиепископа Костромского Серафима (Мещерякова), в котором три архиерея, в числе которых оказался один из наиболее авторитетных, заявили о своем признании обновленческого ВЦУ, объявив его «единственной канонической церковной властью». Это повлекло за собой признание обновленцев и многими другими иерархами. В ответ на претензии обновленцев 18 июня 1922 г. было обнародовано послание митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского) «К архипастырям, пастырям и чадам Православной Церкви», в котором он призвал не подчиняться обновленческому ВЦУ и, опираясь на постановление № 362, предлагал архиереям перейти к самостоятельному управлению своими епархиями впредь до восстановления Высшей Церковной Власти.

За границей также искали пути решения вопроса об организации церковного управления. Зарубежные епископы не сомневались, что указ № 348 подписан Патриархом под давлением властей, и поэтому с момента его получения вопрос об организации высшей церковной власти за границей стал для них «самым мучительным и трудноразрешимым». Первый шаг к формальному исполнению указа Патриарха был сделан на Архиерейском Соборе в Сремских Карловцах – 20 августа (2 сентября) 1922 г. на основании постановления № 362 за границей был учрежден Временный Архиерейский Синод, принявший на себя полномочия упраздненного ВЦУЗ, которое фактически было сохранено под другим названием. Окончательное решение вопроса о церковном управлении за рубежом было отложено до Всезарубежного Собора, который предполагалось созвать осенью 1922 г.{224}

В период от закрытия ВЦУЗ до создания Архиерейского Синода РПЦЗ на Дальнем Востоке предпринимались самостоятельные попытки решить вопросы церковного управления. В июле 1922 г. архиепископ Харбинский Мефодий издал распоряжение, согласно которому была создана особая комиссия по подготовке Дальневосточного Церковного Собора, местом созыва которого должен был стать Харбин. Положение о Соборе было составлено лично архиепископом Мефодием и включало в себя 20 пунктов. Первый из них гласил, что Дальневосточный Церковный Собор собирается во исполнение указа Высшего Церковного Управления об организации церковной власти в местностях, находящихся вне общения с ним (т. е. постановления № 362 от 7 (20) ноября 1920 г.){225}. В положении оговаривался состав Собора и указывались подлежащие на нем обсуждению вопросы (в основном они касались епархиального управления и проблем, связанных с жизнью приходов).

Несколько позже вопрос о Церковном Соборе был поднят на Земском соборе во Владивостоке. В результате в ставке правителя Земского края – Никольске-Уссурийском – состоялось Епископское совещание по подготовке Церковного Собора, которое длилось всего два дня, с 13 по 14 сентября 1922 г. Подготовка совещания заняла несколько дней. Первым из Харбина в резиденцию правителя приехал епископ Камчатский Нестор. После встречи с генералом Дитерихсом он вернулся в Харбин и на следующий день после возвращения (8 сентября) вместе с архиепископом Мефодием и епископом Мелетием вновь выехал в Никольск-Уссурийский. В Никольске к архиереям из Харбина присоединились епископ Владивостокский Михаил и архиепископ Японский Сергий. До начала совещания архипастыри были приняты правителем и обсудили с ним насущные вопросы церковной жизни.

Главным итогом Епископского совещания в Никольске-Уссурийском было решение вопроса о церковном управлении на Дальнем Востоке. Совещание также постановило созвать в октябре (в самое ближайшее время) Дальневосточный Церковный Собор, на который ожидалось прибытие около 50 членов. Предполагалось, что в состав Собора войдут: архиепископы Харбинский Мефодий, Японский Сергий и Пекинский Иннокентий, епископы Забайкальский Мелетий, Читинский Софроний, Тяньцзинский Иона, Шанхайский Симон и Камчатский Нестор, начальник Корейской Миссии архимандрит Феодосий. Помимо архиереев в Соборе должны были участвовать находившиеся на Дальнем Востоке и имеющие возможность приехать во Владивосток участники Всероссийского Поместного Собора, а также выборные от мирян, военного духовенства и приходов{226}. Участниками Епископского совещания была рассмотрена и принята программа Собора, главным пунктом которой был вопрос об организации церковного управления.

Вопрос о церковном управлении на Дальнем Востоке обсуждался с учетом местных особенностей, и для его разрешения имелось две возможности: 1) организовать Временное Высшее Церковное Управление по примеру ВЦУЗ, существовавшего в Сремских Карловцах, или 2) сохранить подчинение дальневосточных епархий и миссий новообразованному Зарубежному Синоду как главному органу церковного управления за границей. Поскольку организация самостоятельного Дальневосточного ВВЦУ оказывалась под сомнением из-за ухудшения положения на родине и невозможности скорого восстановления связи с Патриархом, вопрос был решен в пользу Карловцев.

Основной довод за необходимость централизации церковного управления за границей был высказан епископом Нестором, который был убежден, что церковное управление в России было парализовано. «Патриарх Тихон арестован, большинство епископов расстреляно или так или иначе, но отстранено от управления Церковью. В жизнь Церкви внесен развал последними антиканоническими постановлениями большевиствующего духовенства: крещение в 18 лет, богослужение на русском языке, возведение женатых священников в сан епископа и многое другое, поэтому, – утверждал епископ, – [есть] настоятельная необходимость в создании объединяющего церковного центра»{227}.

Учитывая эти обстоятельства, на Епископском совещании было принято экстренное решение об изменении статуса находившейся на российской территории Камчатской епархии, которое в таком же срочном порядке было утверждено Зарубежным Синодом{228}. 15 сентября, т. е. на следующий день после окончания работы совещания, епископ Владивостокский Михаил и епископ Камчатский Нестор уже были извещены телеграммой из Карловцев о выделении Камчатской епархии (полусамостоятельного викариатства Владивостокской епархии) в самостоятельную и образовании при ней Охотского викариатства. На Охотскую кафедру Синод благословлял рукоположить бывшего настоятеля камчатского кафедрального собора, находившегося в это время во Владивостоке, протоиерея Даниила Шерстенникова{229}. В виду распоряжения Зарубежного Синода епископ Нестор срочно выехал во Владивосток для участия в посвящении отца Даниила в монашество и хиротонии. Предполагалось, что вновь посвященный с первым же пароходом уедет в Петропавловск, где и будет замещать епископа Нестора. Сам же Камчатский епископ должен был выехать в Европу для исполнения миссии, возложенной на него Земским собором.

Рукоположение отца Даниила (Шерстенникова) во епископа Охотского состоялось в октябре 1922 г. во Владивостоке. В хиротонии участвовали епископ Владивостокский Михаил и епископ Камчатский Нестор{230}. После хиротонии епископ Нестор выехал в Японию, откуда 21 октября 1922 г. вернулся в Харбин. Там он предполагал пробыть до первых чисел ноября, а затем через Японию выехать на пароходе в Западную Европу. Но эта поездка так и не осуществилась. После захвата Приморья красными частями делегации Земского собора уже незачем было посещать Европу.

Патриарх Тихон узнал о новом статусе Камчатской епархии и ее переходе в ведение Зарубежного Синода спустя год. Митрополит Антоний (Храповицкий) писал ему в упомянутом выше письме: «Камчатская епархия выделена в самостоятельную епархию Архиерейским Синодом, на основании со вещания епископов Дальнего Востока, с присоединением к ней Охотского уезда, епископ которой, преосвященный Нестор… добровольно подчинился в прошлом году Архиерейскому Синоду. Образовано особое викариатство Охотское с посвящением во епископа протоиерея Даниила Шерстенникова»{231}.

Зарубежный Синод не оставил без внимания и обращения начальника Пекинской Миссии архиепископа Иннокентия. 15 сентября архиереи, собиравшиеся на Епископское совещание в Никольске-Уссурийском, уже были в Харбине и участвовали в наречении архимандрита Симона (Виноградова) во епископа Шанхайского, викария Пекинской епархии. Хиротония состоялась 4 (17) сентября в Свято-Николаевском соборе, совершали ее архиепископ Харбинский Мефодий, епископ Забайкальский Мелетий и епископ Камчатский Нестор{232}. Глава Пекинской Миссии архиепископ Иннокентий в Харбин не приехал – видимо, из-за своего несогласия с решениями Зарубежного Синода по устроению церковных дел в Маньчжурии.

15 декабря 1922 г. состоялось еще одно определение Зарубежного Синода, касающееся Дальнего Востока, – оно подтверждало передачу в подчинение архиепископу Японскому Корейской Миссии{233}.

Несмотря на активные действия Карловацкого Синода по решению вопросов церковного управления на Дальнем Востоке, его власть не могла претендовать на полноту функций Всероссийской Церковной Власти. Это понимали и сами зарубежные иерархи, сохранявшие верность Всероссийскому Патриарху. Такие же настроения преобладали и в среде верующих.

27 сентября 1922 г., через полгода после официального учреждения Харбинской епархии, состоялось ее торжественное открытие, которое было приурочено к началу работы первого Епархиального собрания. Помимо вопросов, касающихся внутренней жизни епархии, на собрании обсуждались и наиболее острые общецерковные проблемы.

За период от учреждения Харбинской епархии (29 марта 1922 г.) до ее торжественного открытия (27 сентября 1922 г.) произошли такие важные для всей Зарубежной Церкви события, как упразднение Высшего Церковного Управления Заграницей указом Патриарха Тихона и образование Временного Зарубежного Архиерейского Синода. Откликом на эти перемены стало обращение Харбинского Епархиального собрания к Зарубежному Синоду, в котором духовенством и мирянами епархии высказывалось сыновнее послушание высшей церковной власти за границей, но при этом заявлялось о признании всеми православными Дальнего Востока главой Русской Православной Церкви Святейшего Патриарха Тихона, находившегося в это время под арестом. Харбинское Епархиальное собрание также осудило обновленческое ВЦУ, пытавшееся присвоить себе полноту церковной власти в России, и указало на необходимость скорейшего созыва Дальневосточного Церковного Собора{234}.

Что касается внутренних вопросов, то для дальнейшего развития и упорядочения церковной жизни в Харбинской епархии она была разделена на три благочиния – градо-харбинское, с благочинным протоиереем Александром Онипкиным, восточное – с протоиереем Василием Шапошниковым, и западное – с протоиереем Евгением Никитиным.

Таким образом, ближайшая деятельность новосозданного Зарубежного Синода напрямую касалась дальневосточных епархий и миссий. В 1922 г. в его ведении оказались следующие епархии: за границей – Пекинская и Харбинская, на территории России – Камчатская с Охотским викариатством, а также Японская и Корейская миссии.

В сложившихся обстоятельствах необходимость образования Дальневосточного ВВЦУ как органа церковного самоуправления на Дальнем Востоке оказывалась под вопросом. Во-первых, при отделении дальневосточных епархий и миссий Зарубежный Синод утратил бы свои функции объединяющего органа церковного управления за границей. Во-вторых, организация такого ВВЦУ предполагалась на территории России с центром во Владивостоке. Однако в условиях политической нестабильности на родине необходимо было предусмотреть возможность переезда церковного управления за границу, предположительно в Харбин, поскольку именно там осела большая часть русской православной эмиграции. С другой стороны, в Харбине уже существовала самостоятельная епархия, подчинявшаяся Зарубежному Синоду, и такое положение представлялось наиболее целесообразным, поскольку Синод сохранял свои полномочия по управлению всей заграничной частью Русской Православной Церкви.

После захвата Владивостока большевиками и отъезда за границу епископа Владивостокского Михаила никто из дальневосточных архиереев больше не поднимал вопрос об организации церковного управления на Дальнем Востоке в виде ВВЦУ, и он окончательно был решен в пользу подчинения находившихся за границей дальневосточных епархий и миссий Зарубежному Синоду. Тогда же из его юрисдикции фактически выпали находившиеся на территории России Камчатская епархия с Охотским викариатством{235}, и таким образом в ведении Зарубежного Синода на Дальнем Востоке остались две епархии – Харбинская и Пекинская и две миссии – Японская и Корейская.

Необходимо также отметить, что решение вопросов церковного управления на Дальнем Востоке в 1921–1922 гг. является примером практического применения и действенности одного из наиболее важных церковно-правовых документов, принятых в обстановке гонений на Церковь, – постановления № 362 от 7 (20) ноября 1920 г. События на Дальнем Востоке подтверждают положительное значение этого документа как «самостоятельного внутреннего канонического закона для Русской Церкви»{236}.