Читать книгу Ратник княгини Ольги - Святослав Воеводин - Страница 4

Дворовая боярыня Любомила никогда еще не видела Ольгу в таком отчаянии. Обычно ясные глаза княгини потускнели, лицо осунулось и потемнело, словно внутри что-то сгорело. На просьбы поплакать Ольга молча глядела так, что Любомила их больше не повторяла.

Свой чин она получила за то, что однажды спасла княгиню от увечий или даже гибели, когда та повисла на узде взбесившегося жеребца Буяна. Во двор конь вошел степенно, лишь слегка покачивая Ольгу в седле, а потом вдруг ударил копытами и бросился в конюшню. А в конюшне той была такая низкая притолока, что пригибайся, не пригибайся – все равно лоб расшибешь. Тут-то Любомила и встала на пути. Буян сильно помял ее тогда: ногу отдавил, два ребра сломал, да еще и зубами полщеки отхватил. Ничего. Выжила, оклемалась и высоко над дворовыми поднялась, а муж ее, изуродованную, пуще прежнего любить стал, потому что и его жизнь круто к лучшему изменилась.

Но сегодня все, кто находился в детинце10, да и в самом Киеве-граде, не чувствовали себя в безопасности, тревожась за своих близких, за добро свое и за саму жизнь. Не было больше над всеми князя, а значит, не существовало жестких, но простых, понятных и привычных законов. Без Игоря Киев был подобен большому зверю, внезапно лишившемуся сил, зрения и разума. Врагов много, и все так и ждут своего часа. Вот-вот налетят, словно стервятники. И невольно поднимались взоры к низкому сизому небу с провисшими брюхастыми тучами, сочащимися дождями. И тяжелели сердца от предчувствия беды. И уже мерещились вдали вражеские орды, спешащие за поживой.

Несомненно, подобные мысли посещали и княгиню Ольгу. Однако боль утраты терзала куда сильнее всех прочих чувств, которые она испытывала. В первую очередь она была женщиной, потерявшей любимого мужа, а потом уже властительницей, матерью, кем угодно.

Любомила, схоронившая двух сыновей, понимала, что творится на душе хозяйки.

– Княгинюшка, – окликнула она, когда стало невмоготу смотреть на Ольгу, которая давно уж сидела неподвижная и бледная, словно мертвая, уставившись невидящими глазами в стену горницы. – Княгинюшка, нельзя так. Если горю не дать выхода, оно сожжет тебя изнутри, как огонь. Не хочешь плакать – кричи, ругайся, дерись. Все легче станет. Уж поверь, я знаю.

Запавшие глаза Ольги медленно переместились на боярыню.

– Откуда тебе знать?

– У меня четверо сыновей было, – ответила Любомила, не отводя взгляда. – Теперь двое. И тоже воевать пойдут, если указ будет.

Ольга снова уставилась в стену. Как видно, в сердце ее не проснулась жалость к боярыне, слишком уж оно было заполнено собственной бедою. Любомиле стало обидно, но она находилась не в том положении, чтобы обиды свои высказывать. Вся семья на ней держалась. Кроме того, в случае войны Любомила надеялась уберечь младших сыновей от набора в ратники.

– Святослав к вам просится, – сказала она. – Плачет.

– Как же ему не плакать, – молвила Ольга с неподвижным лицом и таким же неподвижным взглядом. – Отца потерял, не игрушку. Другого не будет.

– Позвать его?

– Нет! Он мне душу рвать будет, а мне и без того так больно, что… – Не договорив, Ольга схватилась за сорочку на груди и стала накручивать на пальцы, словно стремясь разодрать. – Ох, не выдержу я, – проговорила она с мукой в голосе. – Нет больше сил моих. Умру я. К нему полечу, к соколу своему ненаглядному.

– Да что же ты такое говоришь! – испугалась Любомила. – Даже думать не смей, богов прогневаешь. Они нам жизнь не для того дали.

– Не хочу быть вдовицей, – упрямо произнесла Ольга, качая непокрытой головой.

– Ты не только жена, но и мать. У тебя сынок растет. На кого его бросишь?

Говоря так, Любомила думала не о Святославе, а о собственных сыновьях. Успев изучить нрав княгини, она знала, как быстро та переходит от слез к вспышкам гнева. Никому и никогда Ольга не прощала обид. Значит, погорюет-погорюет и мстить кинется. Не миновать новой войны с древлянами. Опять кровь, опять слезы.

– О Святике подумай, княгиня, – увещевала Любомила. – Помнишь, как не могла зачать? Как на капище молила богов сыночка тебе послать? Просьбу твою выполнили. Цени это. Иначе прогневаешь их…

Она опасливо поглядела на каменный потолок над головой. Ольга проделала то же самое, но без всякого выражения.

– Поди прочь, боярыня, – велела она. – Хватит стращать меня. Надоело.

Тон был недовольный, холодный, но Любомила поняла, что своего добилась: вытащила хозяйку из пучины отчаяния, заставила отказаться от мысли наложить на себя руки. Большего пока и не надобно.

Низко кланяясь и пятясь, Любомила выскользнула за дверь.

Оставшись одна, Ольга пересела к зеркалу в причудливой оправе и, сдвинув брови, посмотрела на себя. Зеркало, как и многое другое в белокаменном тереме, было привезено и подарено Игорем. Может быть, ему не хватало силы духа, ума и твердости, но щедрости и доброты сердечной было не занимать. Только теперь, когда его не стало, Ольга поняла, как не хватает ей мужа, как сильно она его любит.

Любила…

От осознания непоправимости беды Ольга вскрикнула, словно ее каленая стрела пронзила. До этого мгновения она просто ощущала, как ей плохо, одиноко и страшно. Теперь она поняла, что отныне так будет всегда. Уже одна мысль об этом была столь невыносима, что Ольга снова подумала о том, чтобы утопиться или удавиться, но тут же поморщилась и встала. Не время кручиниться, предаваясь тоске и печали. Князя больше нет, но осталась княгиня, которой вершить княжеские дела. И наиправейшее11 из них не требует отлагательств.

Нужно еще раз допросить гонца, принесшего весть о страшной смерти Игоря. Потрясенная Ольга слышала и воспринимала плохо, многие мелочи ускользнули от ее внимания. Сегодня это упущение будет исправлено. Вчера Ольга говорила с Ясмудом в присутствии бояр и воевод, сегодня встретится с ним с глазу на глаз. Для нее это было очень важно. Ведь Ясмуд – последний, кто разговаривал с Игорем, и последний, кто видел его живым.

Приоткрыв дверь, Ольга велела привести вчерашнего гонца в малую палату. Сама же, кое-как приведя себя в порядок, стала одеваться. Черная плащаница и платок, туго охвативший голову, придали облику подобающую строгость. Чтобы как-то скрыть свой болезненный вид, Ольга позволила себе нанести немного сурьмы на брови и ресницы, а также пару капель густого смородинового сока на губы. А белить лицо не понадобилось – оно и без того было белее самого белого полотна.

Спускаясь по лестнице, Ольга ни на кого не глядела. Собрав все силы, она старалась держаться прямо и не дай бог не прослезиться принародно. Она уже сожалела, что позволила себе проявление слабости в присутствии Любомилы. На обратном пути нужно будет кликнуть ее и предупредить, что если хоть одна живая душа узнает, как княгиня собиралась наложить на себя руки, то болтливый язык будет вырван и брошен дворовым собакам на съедение. Отныне Ольга обязана быть сильной и жестокой. Иначе от ее владений только клочья полетят, а потом и ее саму погубят. А ведь у нее Святослав. Нельзя проявить слабину, никак нельзя.

Слуги, угадывая настроение хозяйки, жались к стенам и таились по углам, подобно мышам, пережидающим опасность. Княгиня не наказывала без причины, однако провинившиеся всегда получали свое. Она не отличалась мягкосердечием. Даже самый юный служка, позарившийся на хозяйское варенье или напустивший чаду в комнату, знал, какой беспощадной может быть Ольга.

Когда она вышла наконец во двор, у слуг вырвался общий вздох облегчения.

Настал черед дворни затаить дыхание. Кто в конюшню юркнул, кто в амбар, а кто, виновато потупившись, застыл на месте.

Разумеется, все от мала до велика знали о гибели князя Игоря. Весть облетела город, повергая киян в тревогу и печаль. Прислушавшись, можно было разобрать, как в самом детинце и за его стенами, причитая на разные лады, голосят бабы. Кто кормильцев своих оплакивал, а кто и по князю убивался, потому что с его погибелью могли начаться времена кровавой черной смуты, как уже случалось на Руси. Не только женщины, дети и старики не могли более чувствовать себя в безопасности. Любого земледельца, ремесленника или охотника могли забрать в ополчение и отправить подсоблять дружинникам отражать вражеские набеги. Только не на коне, не в броне и не с булатным мечом, а пешим, босым, с вилами или топором, пересаженным на длинную рукоятку.

И вот уже многие побросали работу и, хмельные, разгуливали по городским улицам, храбрясь друг перед другом. И карабкались на частоколы вихрастые огольцы, чтобы проследить за происходящим на княжеском подворье и загодя упредить отцов и братьев. И кружили над крышами вороны, усиливая своим карканьем общее смятение.

Глянув в хмурое небо, Ольга вспомнила черную птицу, залетевшую в окно, и плотнее закуталась в черный плащ. Сколько ни отгоняй нечистую силу, а она всегда рядом.

Гридни12, охраняющие вход в палаты, расступились, готовые впустить княгиню.

– Привели гонца? – спросила она, прежде чем переступить порог.

– Не было никого, – ответил гридень, по-совиному тараща глаза.

– Как только появится, пусть бегом бежит, – приказала Ольга и прошла внутрь, тут же слившись с полумраком.

Она была неприятно удивлена, увидев в малой палате Свенхильда, который при ее появлении неспешно встал с лавки.

– Здравствуй, княгиня, – поклонился он, приложив ладонь к груди.

– И ты здравствуй, воевода, – обронила Ольга, усаживаясь на княжеский престол, за которым уже встали два гридня с пиками. – Что ты здесь забыл? Разве совет сегодня?

– Слышал, ты хочешь Ясмуда допросить, – сказал Свенхильд. – Пришел упредить тебя.

– О чем упредить?

– О важном. Но, вижу, ты гневаешься на меня за что-то. Прикажи, и я удалюсь, чтобы не возмущать твоих глаз.

Ольга обхватила пальцами резные подлокотники престола. Любопытство не позволяло ей просто так отпустить воеводу, и он, судя по едва заметной усмешке, знал это.

Он был высок, широкоплеч, с широкой бородой, разделенной надвое свежим шрамом, упирающимся в нижнее веко левого глаза. От этого казалось, будто он насмешливо щурится, зная нечто такое, что неведомо окружающим. Его рыжие волосы давно покрылись инеем седины, но ходил он быстро, держал голову высоко, был упруг и никогда не засыпал за пиршественным столом в числе первых. Его багровый плащ был воинственно заброшен на одно плечо, чтобы не мешал, когда понадобится выхватить меч из ножен. Заметив взгляд Ольги, он поправил плащ и скрестил руки под животом, держа их на виду.

– Не доверяешь мне, княгиня? – спросил он, не дождавшись ответа Ольги.

Его поврежденный глаз глядел весело и прямо.

– Как я могу доверять тебе, когда ты мужа моего на погибель бросил? – молвила она, не скрывая более чувств.

– Не я его бросил, – произнес Свенхильд с расстановкой. – Он меня прогнал.

– Что-о? – Ольге стоило больших усилий остаться на месте. Она лишь слегка приподнялась.

– То, что слышала, княгиня. Не хотел говорить. Думал, вернется Игорь – сам все расскажет. А оно вон как обернулось.

– За верную службу не гонят, – сказала Ольга, впившись взглядом в его лицо.

– Я вот тебе расскажу, что промеж нами было, а ты рассуди, – предложил Свенхильд, ничуть не смутившись. – Игорю мало одной дани показалось. Воеводы и дружинники стали подбивать его еще раз древлян потрясти. Завистники на моих людей указывали – мол, тоже хотим такое оружие и доспехи. Только где они были, когда мы Пересечен13 с боем брали или уличей14 по лесам гоняли?

– Ты не хвастай, ты дело говори, – предложила Ольга.

В этот момент она смотрела на дверь, за которой послышались громкие голоса, поэтому не заметила, как изменилось рыжебородое лицо Свенхильда. С усилием проглотив обиду вперемешку со слюной, он кашлянул в кулак.

– Правда твоя, княгиня, негоже воину хвастать. Но и на добро чужое зариться тоже не дело. Говорил я Игорю: мол, поехали домой, нельзя с одного теляти две шкуры драть за раз. Ему слушать надоело, и он сказал: «Сам поезжай, коли трусишь». Так и расстались. Но вражды меж нами не было. – Свенхильд медленно покачал головой. – Спор вышел, согласен. Я и теперь себя правым считаю.

– Что ж сразу не сказал? – спросила Ольга, смягчившись.

– Не хотел Игоря чернить, – ответил воевода, потупившись. – Он ведь владыка мой, отец и брат старший. Я за него…

Он не договорил. Ольга его не слушала, ее внимание снова привлек шум за дверью. Похоже, там не только бранились, но и дрались. В дверь ударили так, что она чуть не слетела с петель.

Бунт? Страх всплеснулся внутри Ольги и тут же осел, сменившись гневом. Доколе она властительница Киевской Руси, никто не смеет ей прекословить и противиться ее воле!

– Эй, гридни! – крикнула она, выставляя перед собой руку в широком обвисшем рукаве. – Ну-ка гляньте, кто там буянит!

Воины уже приготовились бежать к двери, как вдруг она распахнулась сама, впуская в палату растрепанного оборванного человека, в котором Ольга не сразу признала Ясмуда. За дверью толпились дружинники. Увидев княгиню, они отпрянули, но продолжали галдеть и совершать угрожающие движения.

– Возьмите его! – приказал Свенхильд. – У нас с княгиней разговор важный!

Двое или трое дружинников направились к Ясмуду, но негодующий возглас Ольги остановил их. Повинуясь ее приказу, гридни оттеснили толпу, затворили дверь и скрылись из виду, как будто их и не было. В палате остались только те двое, что безмолвно стояли за престолом. Оба заметно напряглись, когда Ольга встала и, выпрямившись во весь рост, начала наступать на стоящего перед ней Свенхильда.

– Ты почему здесь приказы отдаешь? – спросила она с тихой угрозой, вынуждая воеводу пятиться. – Или мое слово для тебя не указ?

– Что ты так разгневалась, княгиня? – бормотал он, не зная, куда девать руки. – Я просто думал, что нам здесь лишние уши ни к чему.

– А это я сама решу, – заявила неожиданно успокоившаяся Ольга и, переведя взгляд на Ясмуда, призывно махнула рукавом. – Поди сюда. Я вижу, били тебя? За что?

– За измену, – вставил свое слово Свенхильд, презрительно выставив вперед рыжую бороду. – Как думаешь, княгиня, почему древляне с остальными его не порешили?

Она предостерегающе подняла руку:

– Уймись, воевода. Не тебя спросила. Пусть сам за себя ответит. Подойди ближе, воин. Говори.

Поклонившись в пояс, Ясмуд выпрямился и сказал:

– Твоя правда, воевода. За измену меня били. Предателем считают мужики. – Его разбитая нижняя губа выглядела так, словно он ел спелые вишни и теперь вынужден беспрестанно облизываться. Под глазом багровело набрякшее пятно, обещающее превратиться в сливовый синяк. Несмотря на это, лицо его оставалось приятным для взгляда Ольги – вероятно, потому, что Ясмуд сохранял спокойствие. Он не выглядел как человек, которого только что поколотили, и держался тоже иначе.

– Вот!

Свенхильд указал на него пальцем и торжествующе взглянул на Ольгу. Она заметила поворот его головы, но продолжала глядеть на Ясмуда, стоящего напротив.

– А разве ты не предал князя? – спросила она.

Ответ нетрудно было предугадать. Кому охота, чтобы его казнили? Ольга почти не сомневалась, что вступление понадобилось Ясмуду только для того, чтобы заявить о своей невиновности.

Его ответ потряс Ольгу.

– Предал, – коротко подтвердил он, поклонившись в полроста.

– Вот, – повторил Свенхильд значительно и опять попытался перехватить Ольгин взгляд.

Она по-прежнему смотрела на Ясмуда. Пристально, испытующе, недоверчиво.

– Так ты предатель?

– Да, – кивнул он.

И ответил Ольге прямым взглядом.