Читать книгу Дис - Тима Феев - Страница 11

Антон проснулся поздним утром. На улице было уже совсем светло и солнце, поднявшееся высоко над деревьями, ярко светило сквозь так и не зашторенное еще с вечера окно комнаты. Часы, которые ночью так страшно тикали, вызывая одним своим звуком всякие нехорошие предчувствия, показывали теперь уже почти половину одиннадцатого. «Ого, – сказал Антон сам себе, – как это я умудрился так долго проспать?» Он действительно был немало удивлен, что все-таки смог, несмотря на все ужасы минувшей ночи, каким-то чудом уснуть. Хотя, наверное, все это и нельзя было назвать вполне нормальным сном. Если только вообще не нервным обмороком, который как раз сном без сновидений и завершился. Об этом говорила хотя бы сама та поза в которой он спал, – полусидя. Видимо, тогда еще, посреди ночи, он как сидел на своей истоптанной и измятой постели, так даже не разогнувшись, и завалился головой на подушку. Сама же подушка теперь была немного влажной, причем, явно не от пота. Антон, похоже, плакал этой ночью и прямо во сне, хотя, конечно, и не помнил сейчас этого. Измотанные запредельным напряжением нервы все-таки давали о себе знать.

Но теперь все было по-другому. Озаренная ярким светом просторная комната, посвежевшая голова и даже какое-то игривое настроение. Все это было так непохоже на то, что происходило вчера. Антон бодро встал и потянулся. Он еще какое-то время осматривался по сторонам, словно не до конца веря в реальность происходящего, а так же в то, что все ужасы минувшей ночи остались в прошлом. И тут он вдруг опять почувствовал. И снова почти инстинктивно, что на него кто-то смотрел. Однако на этот раз Антон не испугался. Видимо и у страха тоже есть какой-то свой непреодолимый предел, когда человек уже просто не может боятся больше. Так и он, уверенно и очень спокойно посмотрел сначала в тот злополучный угол комнаты, потом в другой угол, за шкафом, потом в дверной проем, а затем и в окно. И точно, – чуть повыше подоконника, затененные косым выступом от угла дома, на него смотрели два зеленоватых прищуренных глаза. Однако эти глаза были совсем не такие, что ночью. Это были глаза веселые, озорные и радостные. Антон буквально подскочил к окну:

– Люн, – едва не закричал он, – когда с высоты своего роста разглядел всю девочку целиком. Она, похоже, пряталась там у стены, решив немного подшутить над ним.

Девочка же, увидав что ее наконец заметили и более того очень ей рады, так же выпрямилась и чуть согнув в локте правую руку приветливо помахала ей. Антон тут же быстро прошел через коридор на кухню, а за ней уже на терраску, где и открыл дверь. Но девочки на пороге не оказалось. Он вышел босиком прямо во двор на мощеную камнем дорожку, что шла по его участку вокруг дома. Но и у окна девочки тоже не было. «Вот уж еще, – как-то внутренне заулыбался Антон, – она тут со мной теперь в прятки играть будет». После чего все таким же быстрым шагом вернулся назад к себе в комнату.

То, что он там увидел, его несколько озадачило. Нет, он был даже очень удивлен, если не сказать, – шокирован. Люн уже сидела в его комнате за столом и разглядывала стекла, которые он подобрал вчера вечером в поле.

– Слушай, кротик, – начала она безо всяких предисловий, – подари мне такой камень, – она указала пальцем на кучу стекол на столе. – Уж больно они у тебя красивые.

– Это простые стекла, Люн, – возразил ей Антон с легкой укоризной, – и они не стоят ничего. Но если хочешь, бери. Бери их все.

– Спасибо, – ответила девочка спокойно, – но я только одно возьму, на память, можно?

Антон пожал плечами. А затем подошел к столу, сел напротив девочки и подперев одной рукой голову с чувством произнес:

– Ты даже не представляешь себе, как я тебе рад!

На это девочка как-то недовольно фыркнула, после чего посмотрела немного в сторону, в окно. Однако ее щеки, несмотря на такую неодобрительную реакцию, все же несколько порозовели в тот момент, явно свидетельствуя, что такое простодушное признание было ей очень приятным.

– Ты даже представить себе не можешь, – продолжил Антон, с трудом сдерживая буквально накатывавшие на него подобно морским волнам эмоции, – что со мной вчера было!

– А что с тобой было? – осведомилась девочка спокойно. Она явно умела владеть собой, отчего и не позволила эмоциям разыграться. – Ты мне лучше вот что скажи,«кротик», – продолжила она все тем же прохладным тоном, – почему ты никому не помог вчера, я же просила.

На это Антон не нашелся, что ответить. Он лишь в немом изумлении смотрел на девочку и как-то глупо хлопал глазами. Ему очень хотелось рассказать ей все, или даже нет, просто вывалить ей все то, что произошло с ним этой ночью. Однако, несмотря на свою молодость, он все же был уже вполне состоявшимся мужчиной, почти взрослым. Поэтому немного засомневался, стоит ли ему пугать всеми теми невероятными ужасами такого, совсем еще маленького ребенка.

– Люн, – наконец произнес он, – давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. Да вот хотя бы о тебе. Ты ведь мне так толком ничего и не рассказала вчера. А мне все же интересно узнать, что это такое было и почему я теперь вижу тебя.

– Так ты обо мне или о себе все же хочешь узнать? – осведомилась Люн, слегка улыбнувшись. Она, конечно, совсем не сердилась сейчас на Антона за то, что он не исполнил ее просьбу. Ведь она не могла не понимать, что хотя он и не был вполне обыкновенным человеком, но он все же и не был таким как она. А значит те события, произошедшие всего-навсего несколько часов назад, не могли не оказаться для него сильнейшим потрясением. – Тут вот что, – продолжила она все так же спокойно после короткой паузы, – то что ты видишь: и меня, и звезду под землей, да и много чего еще, не могло открыться тебе просто так. Какая-то неведомая метаморфоза произошла в тебе. Признаться, я и сама не знаю какая. И все это очень странно, – она посмотрела на Антона задумчивым взглядом. – Однако, если оставить причины, то все, что произошло с тобой, трудно назвать чем-то и иным, кроме как чудом, и чудом хорошим. Потому что, согласись, лучше все-таки видеть, чем оставаться слепым.

Антон был несколько удивлен и даже озадачен такими рассуждениями. Причем не столько самим смыслом их, который он все еще никак не мог для себя постичь, а самим характером. Ведь эта, совсем еще юная девочка говорила с ним почти на равных и даже здраво так, умно. У нее была речь совершенно взрослой женщины, не ребенка.

– Так вот, – продолжила Люн спокойно, – вы люди, конечно, многое можете видеть, по-своему. Хотя как, многое, – не слишком. Ведь даже в простом, неживом спектре, вам доступна только лишь малая его часть, процентов десять. Все же остальное вы не видите. Хотя, конечно, вы и изобрели уже много всяких приборов, чтобы регистрировать и инфракрасное излучение, и ультрафиолет, и прочие, еще более жесткие или мягкие виды волн. Но все это, повторюсь, излучение не живое. Живое же вы не видите совсем. Ну вот как тебе объяснить, – Люн на секунду задумалась и посмотрела в окно. – Вот кошка, например. Вон она там идет у тебя по огороду. Вот если взять эту кошку и посадить неподвижно, то есть сделать так, чтобы она не двигалась совсем, а рядом посадить такую же кошку, но другую, не настоящую. Ведь вы даже и не сможете отличить одну кошку от другой. Или например еще дерево, что растет у тебя перед окном. Ведь если сделать такое же дерево, но искусственное, то вы не сможете отличить его так же. У вас совершенно отсутствует непосредственное восприятие. У вас как бы живое наглухо запечатано в неживое и неживое вы только и видите.

– А-а, – протянул Антон задумчиво, прервав это, едва ли не научное повествование, – то есть мы, люди, не видим именно живое. Но, если так, то выходит, что живое это имеет какие-то свои, уникальные, только ему присущие свойства, что-то, что позволяет отличать его от не живого.

– Конечно, – ответила Люн. – И я сейчас не зря ведь заговорила о невидимых областях спектра. Потому что живое, так же как и те, невидимые волны, имеет свою волну. Правда она совсем непохожа ни на ультрафиолет, ни на рентгеновское излучение, да и вообще ни на что. Поскольку в основе своей другая. Но если тот мир, в котором вы живете, можно представить в виде колышущихся волн или мембран, то мир живой, так же можно представить в виде еще одной такой мембраны, которая с неживыми мембранами иногда соприкасается. В такой момент, как раз и рождаются люди. Поэтому вы, – есть не что иное, как простое соприкосновение этих двух мембран. И когда вы умираете, то мембраны эти расходятся и все. Неживое остается неживым, а живое живым. Правда, если в процессе жизни вы не тратите всю энергию, которая вам дается при рождении и потом при жизни, то и после смерти, ваша, как вы ее называете «душа», все еще продолжает существовать в виде так и не распутанного энергетического сгустка. А поскольку энергия, как ты, наверное, знаешь имеет свой вес, то такие души и притягиваются на Арон. Они там, правда, еще некоторое время могут видеть и ваше обыкновенное Солнце, и звезды, чувствовать холод и жар, не понимая при этом, что место, куда они попали, само по себе уже есть звезда. Но потом, немного приблизившись к ее центру, они начинают ощущать уже живое тепло и видеть живой свет. А дальше, – тут Люн как-то грустно вздохнула, – уж лучше я тебе пока не буду рассказывать.

– Ну хорошо, – наконец проговорил Антон, – пусть так. Допустим, что вся жизнь, это лишь некая, невидимая людьми мембрана…

– Очень упрощенно, – тут же поправила его Люн. – Это очень упрощенное представление, ну, чтобы понятней было. На самом же деле мембрана эта трехмерная и она везде. Вокруг тебя, внутри, – там ее сгусток или плотно закрученный энергетический клубок. Он правда, не круглый, конечно, а именно такой, как ты сам и есть, то есть с руками, ногами и головой, – девочка улыбнулась.

– Это я приблизительно понял, – продолжил все еще неуверенно рассуждать Антон и словно бы на ощупь. – Но вот ты сказала, что энергию эту, которая дается людям от рождения и поступает при жизни, можно еще и не потратить до конца. И тогда даже после смерти человек, то есть душа его так и остается в живом мире.

– Именно так. И эта душа, полная не потраченной энергии, так и блуждает по миру, если только не будет притянута гравитацией – а у живого тоже есть своя гравитация – к какому-нибудь более или менее крупному объекту. Звезде например. И там уже такая душа сгорает и обращается в свет. Который, кстати, ты и видел вчера, пока я не помогла тебе.

– Да я и сейчас его вижу, – произнес Антон. – Но, конечно, уже не таким ярким. А те, значит, люди, которые, получается, израсходовали всю данную им энергию, не попадают на звезду? Они, выходит, исчезают сразу?

– Ну, не исчезают, конечно, а просто, как бы растворяются в живом пространстве, обретают покой и вечное забвение. И это счастье, уж поверь мне, по крайней мере по сравнению с тем, что испытывают души умерших, которые попали на Арон.

– Но, почему же тогда не все люди расходуют свою энергию при жизни, и что это за энергия такая, кстати?

– Простая энергия ваших желаний и чувств. Чувства любви, например, или чувства долга. То есть именно того, что заставляет вас двигаться и что-либо делать. Страх, ненависть, привязанности, увлечения – все это и есть та самая энергия, которую людям так хочется потратить при жизни. А мешают им обычно другие люди. То есть общество. Или, бывает, обстоятельства всякие. Хотя, конечно, если у тебя желания добрые и благоприятные для окружающих, то тебе и намного проще. Оттого почти все хорошие люди обретают забвение после смерти. Плохим же все дается намного сложнее. Но ведь они не виноваты, что они плохие. И тем не менее, почти все их желания остаются при жизни не исполненными и они попадают на Арон.

– А если плохой человек, например, все же сможет реализовать свои желания при жизни. Ему что, тоже будет даровано забвение? Как-то это неправильно, по-моему.

– Ой, «кротик», – Люн усмехнулась, – не путай все. Если какой-нибудь вор или насильник сможет реализовать себя при жизни, – он, конечно, обретет покой. Но скорее всего люди ему не позволят. И он попадет в тюрьму. А там уж какая реализация? Так он и будет там сидеть, мучаясь от несбывшихся желаний и надежд. А потом на Арон попадет. Хотя я, например, – тут Люн грустно вздохнула, – считаю все это очень несправедливым. Ведь злодеи не виноваты, что они злодеи. И кроме того, – что есть добро, а что зло определяет само общество. А оттого зла в мире никак не меньше добра. Общество просто делит все на хорошее и плохое. Это почти как инерционная система. Если ты движешься вместе с ней, то ты сразу хороший, если же против – плохой. И все же, даже у злодеев есть шанс. А правильно это или нет, не нам с тобой судить.

– Спасибо Люн, – Антон даже встал из-за стола, чувствуя, что разговор, по всей видимости, заканчивается. – Ты очень хорошо все объяснила и многое мне теперь стало понятней в нашей земной жизни. Не могу я вот только одного понять. Что же я-то тогда такое. И почему я теперь, – он глянул на девочку, – вот даже хотя бы просто разговариваю с тобой?

– Признаться, я и сама этого не понимаю, – Люн задумчиво посмотрела на Антона. – Но, надеюсь, мы и этот вопрос с тобой разрешим. Ведь не один же ты такой во Вселенной. Где-нибудь наверняка что-то похожее уже случалось. Быть может на других звездах или в других планетарных системах.

– А что, есть и другие такие звезды? – Антон почему-то очень удивился подобной возможности, хотя она и явно вытекала из того, о чем говорила девочка.

– Конечно есть. И их много. Не меньше, чем ваших обычных, неживых звезд. Мир полон жизни и только вы, люди, не видите этого. Вы, конечно, эндемики, то есть обитаете только вокруг Арона. Но, неужели же вам никогда не казалось странным, что вы так и не смогли обнаружить иной жизни в космосе. Ведь он такой большой, даже бесконечный.

– Да-а, казалось, – Антон опять сел. – Все это было как-то нелогично и непонятно. И как жаль, что теперь я лишь один изо всей человеческой цивилизации знаю правду. Я, конечно, могу и другим рассказать. Но кто мне поверит.

После этих слов Антон опять поднялся со стула и подошел к окну. Там он увидел свой мир: деревья, огород, забор. Облака, небо, Солнце. Но как же этот мир был теперь непохож на тот, что он знал когда-то и который, как ему казалось, понимал. Нет, он, конечно, ничего не понимал и даже не видел. «Кротик» – все время говорила ему Люн. Да, – он был кротом. Слепым, несчастным и беспомощным. Как и все те миллиарды людей, живущих вокруг него на этой уютной, красивой, но такой одинокой, затерянной в космосе неживой планете.