Читать книгу Копье Судьбы - В. И. Иванов - Страница 56

Киев. Лукьяновское СИЗО

10 часов 22 минуты. Температура воздуха 30 градусов

Киевское СИЗО № 13 «Лукьяновское» берет свое начало от «тюремного замка», построенного в 1862 г. Впоследствии к замку достраивались новые корпуса и здания, пока не образовался целый «город в городе». Наиболее известны корпуса «Столыпин», «Тройник», «Катька», «Второй женский блок» и «Блок для неполнолетних».

Ты попадаешь в «Столыпин».

В приемном блоке новичков раздевают догола и заставляют приседать. В следующем помещении сидящий за столом фельдшер торопливо заводит медицинские карты. «Фамилия, имя, отчество, год, место рождения, адрес проживания, вменяемая статья». В третьей комнате принимает очередь голых мужчин врач-венеролог: «Сифилисом, гонореей, желтухой, туберкулезом болел? ВИЧ-инфицирован? Жалобы есть?»

Если есть жалобы, к карточке крепится талончик на повторный осмотр в корпусе.

Затем тебя ведут в душевую, где машинкой стригут наголо, после чего гонят на склад, где выдают казенку – белье, матрас, миску, ложку, полотенце и кружку.

Штольни коридоров выкрашены синей эмалью, сводчатые потолки побелены. Слышен стук кованых каблуков и команды конвоира. «Стой. Направо. Налево. Лицом стене».

Подняв щиток над смотровой щелью и убедившись, что в камере все спокойно, надзиратель открывает двери: «Господа преступники, принимайте нового сидельца».

Нагнув голову под низкой притолокой, ты входишь в бетонный бункер и отшатываешься от ударившего в лицо горячего смрада, испарений толчка, табачного дыма, пота и клопомора.

Дверь захлопывается, задвигается засов, клацают замки.

Все, выхода нет.

СИЗО переполнено, «шестерка» забита двойной нормой заключенных. Трехъярусные шконки полны полуголыми зеками. Кому не досталось места, сидят на полу на корточках. Никто не обращает внимания на новичка, ты стоишь, не зная, к кому обратиться.

Подходит плечистый парень с лицом гопника.

– Как звать?

– Скворцов. Сергей.

– Кто тебе рожу расписал?

Ты независимо усмехаешься.

– Люди хорошие…

Ответ настораживает.

– Люди? За что тебя «люди» били?

Ты не знаешь, что «упорол» свой первый «косяк» в «крытой», «людьми» здесь называются заключенные воровской масти. И если «люди» кого-то бьют, это может означать, что в хату пришел изгой, отщепенец.

– Ты какой масти? – спрашивает абориген.

– Каурой, – с вызовом отвечаешь ты, еще помня свои геройские подвиги в боях с егерями и погранцами.

Абориген дает тебе затрещину. Подавляет волю, понимаешь ты, унижает, проверяет на вшивость. Второй удар ты перехватываешь, примирительно улыбнувшись.

– Ты до меня дотронулся? – не верит своим глазам блатной. – Ты че лыбишься?! Смешно тебе?

Булыжник кулака врезается в живот, ты роняешь матрас, сгибаешься с утробным стоном, не в силах… вз… вз…вздохнуть, огненные круги бегут перед глазами…

Ты ждешь, что адреналин вот-вот хлынет в кровь, ты вскочишь уже каратистом и черным поясом и отбуцкаешь обидчика. Ничего подобного не происходит. В душе – страх, срань и импотенция. С момента утери Копья и поступления в СИЗО ни «Чан», ни «Гуськов», ни другие духи не подают больше признаков жизни. И от этого становится по-настоящему страшно, потому что вокруг не киношная, не придуманная, не приснившаяся, а самая настоящая ТЮРЯГА с ее волчьими законами.

Абориген словно слышит твои мысли.

– Я тебе маньку-то отобью! («Манька» – на фене «мания величия»). Запомни, дядя-сарай, когда люди спрашивают, надо отвечать! Ты какой масти, не петушиной, случаем?

«Хата» молча следит за «пропиской» первохода.

– Нет, – натужно выдавливаешь ты, – я мужик.